***
– Елизавета Васильевна, голубушка, проходите-проходите, располагайтесь. – Бибиков вился ужиком, и за локоток проведет, и дверь придержит, и стул придвинет. – Удобно? Вот и славненько. Польщен, весьма польщен таким визитом. Изволите напитков?
– Спасибо, не утруждайтесь. – Лиза осмотрела просторный кабинет главного редактора.
Как и в комнатушке Полины, здесь повсюду возвышались стопки бумаг, но само помещение казалось гораздо светлее. И чище.
– Уж не серчайте за беспорядок, Елизавета Васильевна, коли б знал, что такая гостья пожалует, непременно б…
Когда-то Павел Андреевич подрабатывал тем, что писал статьи для газеты Бибикова. С тех пор редактор стал частым гостем и другом семьи. Лизу иногда смущало, с какой пылкостью он одаривал ее вниманием, но жена поэта списывала то на природную душевность и добрый нрав.
– Как поживает любезнейший Пал Андреич? Здоров ли? В добрых ли отношениях с Музой?
– Благодарю, у него всё хорошо, – Лиза улыбнулась.
– Чудесно! Слышал, скоро выходит его большой сборник поэзии?
– В будущем месяце.
– Бальзам на душу. Очень уж уважаю творчество вашего милейшего супруга. Талант, нет. Атлант!
Елизавета Васильевна устала благодарить и решила перейти к сути.
– А я к вам по делу, милый друг.
– Весь внимание, душенька.
Она на миг зажмурилась и глубоко вздохнула.
– Как вы смотрите, чтобы я написала статью для вашей газеты? Возможно ли это? – выпалила без передышки.
– Эм-м… – Бибиков сел, положил локти на стол. Морщины на широком лбе мужчины сложились гармошкой. – Я, м-м-м.. Гхм, прошу извинить. А почему вы, собственно…
– Решила попробовать свои силы в журналистике. Наслушалась от супруга, как это интересно и как ему нравилось с вами работать.
– Я-я…
– А вы – известный мастер словесности! Под вашим руководством, уверена, у меня может недурно получиться. Не находите?
Лицо Лизы светилось, обжигая несчастного Бибикова.
– Ну да-а. А о чем, позвольте узнать, вам бы хотелось писать?
– Я уже все придумала! Как говорит один мой знакомый: “литература – это всегда о наболевшем”. О том и напишу.
Редактор облизнул пересохшие губы.
– Хорошо! – решился он и для убедительности хлопнул себя по коленям. – Как напишите, несите прямо мне на стол. Посмотрим, поправим, опубликуем. Только и у меня к вам будет просьба, дорогая Елизавета Васильевна.
– Всё, что угодно.
– Супруг ваш нынче вхож в узкие круга и знакомство водит с серьезными литераторами. Я понимаю, птица иного полета! Но не мог бы он изредка присылать свои стихи и в нашу газетенку? Всего колоночку… ах, как бы мне потеплело на душе.
– Я обязательно с ним поговорю! – Лиза поднялась. – И спасибо, что услышали мою просьбу, для меня это очень важно. Никогда вам не забуду!
***
– Бибиков подлец! А еще другом звался. Никогда ему этого не забуду. – Павел Андреевич злобно жевал папиросу и зыркал на жену. – Сдавай, Мишаня.
– Карты мне наскучили, Паша, – один из игроков откинулся в кресле и пригладил черную, как смоль, бороду. – А вот разговор наш обретает интересный оборот. Извольте, Елизавета Васильевна, поведайте нам, отчего вдруг решили податься в журналисты?
Лиза напряглась. Пашин друг частенько хаживал к ним в дом, чтобы перекинуться в партейку-другую, и компания та никогда не чуралась общества дамы. Но в последнее время жена поэта всё чаще слышала язвительные комментарии, затеянные не смеха ради.
– До журналиста мне ещё далеко, – ответила она буднично.
– Но позвольте, скромность вам не к лицу. Ваша статья произвела фурор! Меньше и не скажешь. Мне вот только непонятно, отчего ж вы так господина Барышева невзлюбили? Зачем на человека наговариваете?
Лиза посмотрела на него так, что едва не прожгла дыру в залысине.
– О чем вы, любезный? – голос ее пел, внутри гремело. – В моей работе нет никаких имен.
– Полно вам, – поморщился Миша. – Читатель – он не дурак, понимаете ли. Он меж строк зрит. Писатель, известный человек, насилует прислугу! И так же описали вашего героя без имени, так рассказали о нем подробно… Действительно, а кто бы это мог быть?
– Написала все по правде, – твердо ответила Лиза.
Правду эту общество переварило и отхаркнуло смердящей жижей. И фурор тот аукнулся семье поэта. Стоило выйти на люди, и за спиной шептались, мол, Елизавета Васильевна клеветница, и, что хуже, больна фантазией. Светская жизнь угасла вместе с доверием бывших друзей, растворилась в ядовитых плевках.
– Свет рассудил иначе, – Миша развел руками.
– Уж не хотите ли назвать меня лгуньей в моем доме? – Лиза не отвела взгляда.
– Помилуйте, Елизавета Васильевна, и в мыслях не держу! И жажду господина Барышева до молодой прислуги я тоже допускаю. Но заметьте, однобокая она какая-то получается, правда ваша. Давеча шурин поведал мне, как вы к нему о жалобе справиться заходили, а он отправил вас искать свидетелей. Но давайте взглянем с другой стороны на их историю. Известно, что столичная прислуга глубоко и почти поголовно развращена. Выросшая в деревне, в одной избе с телятами и курами, женская и по большей части незамужняя молодежь массами прибывает в город и поступает в услужение к господам, где бесповоротно вовлекается в разврат бесчисленными, бесцеремонными ловеласами, начиная от барина и лакея, кончая конюхами и гвардейскими солдатами. Разве закаленная в целомудрии душа ее в силах устоять против такого разнородного и беспрерывного соблазна? Можно положительно сказать, что большей частью женская прислуга в Петербурге сплошь проститутки со стороны поведения!
– Что вы хотите этим сказать?
– Лишь то, что нет веры их словам.
Лиза глазами обратилась к супругу, ища поддержки. Но Павел Андреевич продолжал молча кусать костяшки пальцев и глядел на нее так, будто не узнавал жену.
– За восемь… или десять рублей они переступают порог нашего дома и становятся нашей собственностью, – сказала Лиза тихо. – Их день и ночь принадлежат нам. Но обязательно сыщется мерзавец, который воспользуется этим из самых низких побуждений. Вы ставите в один ряд соблазн и принуждение.
– Слова, слова! —Миша лениво поправил сюртук. – А доказательства, Елизавета Васильевна? Факты?
– Я их достану! – упрямо ответила она.
Павел Андреевич утопил лицо в ладонях.
– Ли-и-иза… – простонал он. – Прекрати, прошу.