А потом Аксинья рассказала.
***
Елизавета Васильевна ночью не сомкнула глаз. Стоило хоть на мгновение провалиться в забытье, и перед взором вновь маячили дрожащие губы Аксиньи и ее сбивчивый рассказ. Павел Андреевич уснул за работой, а Лиза не стала тревожить супруга.
Лишь за завтраком, нервно комкая в руках столовый платочек, она решилась начать разговор.
– Ты знал, что Аксинья работала в доме Барышевых?
– Действительно? – Павел Андреевич не оторвался от газеты. – Не знал, откуда бы. Верно говорят, мир тесен. А столица и подавно.
– Паша…
Лиза не удержалась, выложила как на духу все, что услышала от прислуги. Павел Андреевич менялся в лице. Он отложил газету, а спустя мгновение залил ее кофе.
– Немыслимо! – воскликнул поэт, ероша волосы. – Это же какая низость – пользоваться положением, домогаться несчастных девушек! Так нагло, так открыто! Понятно, отчего она бежала.
– Это не все, – продолжила Лиза. – Она рассказывала и о других девушках. Он принуждал угрозами и побоями… иногда у него получалось добиваться своего.
Павел Андреевич встал и прошелся взад-вперед по летней террасе. Закурил папиросу.
– И ты ей веришь?
Лиза скривилась, будто лимона прикусила.
– Отчего ты спрашиваешь? Зачем ей наговаривать?
– Домашняя прислуга частенько держит обиду на своих господ. – Поэт втянул горький дым и тоже поморщился. – У Петра Сергеевича тяжелый склад характера, дело известное. И определенные требования к своему положению. Он мог быть резковат с девушкой, грузил ее работой сверх меры…
– О чем ты говоришь? Это же насилие, Паша! Она мне рассказала, только когда я настояла, а после молила, чтобы это осталось в тайне, из страха и стыда.
Поэт вернулся на место и одним глотком прикончил остывший кофе.
– Коньяку бы, – сказал он, помолчав. Застонал. – Как в глаза теперь смотреть, как за руку здороваться? Мерзко это. Противно.
– Ты говорил, что шурин друга твоего в суде работает.
– У Мишки-то? Верно, следователем.
– И как о нем отзываются?
– Лично не знаком, но слыхал, что человек великой нравственности. Но к чему тебе? Уж не задумала Аксинья жаловаться после стольких лет?
Лиза потерла уставшие глаза.
– А что прикажешь? Всё забыть?
– Забыть не забыть, а где она раньше была? – Павел Андреевич вновь поднялся. – Как бы то ни было, пусть сама разбирается. Нам в эту историю лезть не с руки.
Поэт говорил вполголоса, не глядя на жену.
– Барышев подлец… возможно. Но не ко времени нам ссориться с серьезным человеком. Мое имя рядом с ним имеет вес, к моему сборнику присмотрелся столичный издатель…
Он обернулся, и Лиза впервые увидела столь сильную досаду на лице супруга.
– Зачем ты мне только это рассказала?!
Но отнюдь не досада жгла сердце самой Лизы. Вместе с этим пониманием пришла и решимость. Поэтому, когда на следующий день, отдохнувшая и собранная, сидела в кабинете судебного следователя, голос звучал уверенно, а глаза блестели живым огнем.
– Не соизволит ваша милость сам расспросить прислугу и убедиться в правдивости моих слов? – добавила Елизавета Васильевна, закончив рассказ. – Видите ли, Аксинья девушка скромная, из простой семьи, ей боязно жаловаться на господина, пускай и бывшего. Наотрез отказалась предавать огласке! Вот если вы с ней поговорите… Перед лицом закона она не осмелится отпираться.
Следователь не перебивал, в его взгляде Лиза с удовольствием отметила заинтересованность, а открытое молодое лицо наводило на мысли о порядочности и остром уме. Выслушав, мужчина задумчиво покрутил ус и спросил:
– Позвольте уточнить, любезная, о каком Барышеве идет речь? О том самом Барышеве, Петре Сергеиче? Писателе?
– С этим какие-то проблемы? – Лиза вскинула подбородок.
– Нет, – отрезал следователь. – Правосудие равно для всех. Но вы сами понимаете, с момента, о котором вы говорите, прошло столько времени…
– Неужели ничего нельзя поделать?
– Можно попробовать. Если найти свидетелей. Вы помянули и других девушек, так? Хорошо, разыщите их, приведите ко мне, убедите написать жалобу. Тогда я смогу открыть следствие. Если их показания сойдутся, господину Барышеву придется отвечать.
Лиза улыбнулась.
От следователя она прямиком направилась к дому Барышевых в надежде, что не застанет самого Петра Сергеевича в такой час.
– К барыне? – курносая девчушка, совсем молоденькая, стояла в дверном проеме и недоверчиво оглядывала незнакомку.
– Я слышала, госпожа Барышева занемогла, и заехала ее навестить. По дружбе.
– По дружбе?
– Все так, мы подруги. – Лиза улыбалась тем шире, чем больше прислуга округляла глаза. – Часами напролет болтаем о всяком, она такая озорница! А вы обо мне не слыхали? Елизавета Васильевна я.
– Входите, обождёте в приемной, – спустя долгую паузу отозвалась курносая. – Я осведомлюсь, готова ли хозяйка вас принять.
Жена писателя встретила гостью с осторожным любопытством. Желание справиться о здоровье хозяйки стало предлогом, и Лиза напросилась на чай, а сама решила выведать, что супруге Барышева известно о пристрастиях мужа.
Но та, ссылаясь на самочувствие, дала понять – всякая беседа ей в тягость. Отвечала коротко, голосом столь слабым, что его смог бы перекрыть и шелест листвы на ветру, а сама ничего не спрашивала. Пила горячий чай, едва касаясь губами чашки, да без конца теребила жемчуг на шее. Ее костлявые плечи выпирали даже через черную ткань домашнего платья, а в изможденном теле не оставалась сил на ровную осанку.
Лизе на миг стало совестно, что она хотела воспользоваться чужой слабостью. В то же время ее злило понимание: настолько зависимая, настолько придавленная мужниным авторитетом, Барышева будет молчать.
– По правде, я намеревалась справиться вот еще о чем, – Елизавета Васильевна начала издалека, скрывая волнение в голосе. – Дом у нас с Павлом Андреевичем большой, а прислуга одна. Девушка хорошая, но не поспевает за всем, бедняжка. Вы ее, должно быть помните, Аксинья. Она здесь работала.
Барышеву словно в известь опустили. Ее кожа от напряжения плотнее натянулась на черепе, придавая физиономии устрашающий вид.
– Вы и сами, должно быть, знаете, как тяжело сейчас найти порядочную прислугу, чтобы и руки на месте, и лишнего не болтала, – Лиза продолжила как ни в чем не бывало. – Намедни Аксинья поделилась со мной…