Лисьи байки: современные рассказы

Рука Барышевой дернулась, едва не опрокинув чашку.

– …поделилась, что работала здесь с другими девушками. Тоже хорошими и хозяйственными. Так вот, мне хотелось бы их отыскать. Возможно, кому-то будет интересно предложение по службе.

– У нас работало много девушек. Всех и не упомнишь, – губы хозяйки едва шевелились.       – Петр Сергеевич сам нанимает прислугу, у него и осведомитесь. Он скоро прибудет.

– А может, я поспрашиваю у тех, кто служит вам сейчас? Наверняка кто-то да помнит…

– Нет-нет! – Барышева вытянула костлявые руки и тяжело вздохнула: резкий жест дался ей с трудом. – Не надо спрашивать. То есть… Все заняты работой, зачем их отвлекать?

– Может, тогда вы мне поможете?

Под горящим взглядом жена писателя сдалась.

– В домашней книге. Туда записываются все адреса их родных домов. Я велю принести.

Елизавета Васильевна дрожащими пальцами листала толстенную книгу с ветхими страницами. Боялась, что нужного периода там нет. Слуг в доме Барышевых всегда было много, опрашивать всех значило навести на себя подозрения раньше срока, а значит, следовало для начала искать тех, о ком говорила Аксинья.

Лиза нашла нужную страницу и выдохнула. Тщательно переписала себе адреса бывших работниц.

Распрощавшись с хозяйкой и пожелав ей скорейшего выздоровления, жена поэта покинула дом Барышевых, довольная собой.

***

Елизавета Васильевна велела извозчику обождать ее и еще раз сверилась с адресом на бумажке. Потемневший от старости дом в одном из бесчисленных фабричных переулков встретил сыростью и запахом кислятины. Лиза отыскала нужную квартиру, зажимая нос платочком.

Дверь открыл рыжебородый мужчина с таким угрюмым видом, будто на порог к нему сам черт явился, а не миловидная барышня. Когда она спросила о Полине, рыжие брови нахмурились сильнее, но, подумавши, хозяин все же позволил войти. Предупредил, что спустится купить табаку. И очень скоро вернется. Лиза поняла намек.

Полина работала у Барышева на печатной машинке, наборщицей. Или, как модно было называть это в домах важных господ – секретарем. Вот и сейчас она сидела в невысоком кресле, давно потерявшем цвет и начальную форму, окруженная пыльными стопками бумаг, била по клавишам. Пепел из зажатой в зубах папиросы падал на стол.

Наборщица не удивилась вопросам. Догадывалась, что всякое скрытое однажды станет явным.

– Иди, поиграй во двор. Только никуда не уходи, дождись там папку, – бросила она через плечо темненькому мальчугану, который усердно выводил кусочком угля каракули прямо на обшарпанных стенах. – А вы присаживайтесь.

О своих воспоминаниях Полина говорила легко и буднично, не отвлекаясь от работы. По ее словам, Барышев с первого дня не давал проходу девушке: то к стене прижмет да речи жаркие на ухо шепчет, то за ягодицу ухватится чуть ли не у всех на виду, а то и руку до синяков сожмет в порыве страстном. И с каждым разом всё настойчивей, по-хозяйски смело.

– Грубость та меня пугала, признаю. Но не могу сказать, что в отношении ко мне она выходила бы за привычные рамки. Уж точно не грубее, чем с остальными. – Полина щурилась, глядя на отпечатанные литеры, света из заляпанного оконца не хватало. – Петр Сергеевич не терпит отказов, знаете ли.

– Но почему же? Почему они сносили всё молча? И вы тоже! Почему? – не выдержала Лиза, возмущение стальным корсетом сдавливало ребра, мешало дышать.

– Вы боитесь холода? —Впервые Полина оторвалась от своего занятия и посмотрела на гостью.

– Я не люблю…

– Никто не любит, но я спросила иное. Боитесь ли?

– Простите, я не совсем…

– Любой, кому приходилось ночевать на улице, боится холода. Мы боимся последнего куска хлеба, потому что знаем: завтра его может и не быть. Но откуда бы вам знать, барыня?

– Мы говорим о другом.

– Все о том же, моя хорошая, все о том же. Вы продолжаете стоять.

Лиза снова осмотрела комнату. В тесноте она так и не нашла себе места, ей всё казалось, что вонь дешевого табака и плесени пропитал каждый дюйм этого дома.

– Они боялись его денег. Его положения в обществе. – Полина снова застучала по клавишам. – Когда ты входишь в дом к Барышеву, то принадлежишь ему. Были, кто пытался противиться, тогда из грубияна он становился страшным. Но я больше не буду рассказывать о страхе, вам всё равно невдомек.

Наборщица сменила бумагу и продолжила:

– А что касается меня, то я устала сопротивляться, поддалась. И пожалела. Дура баба верит, что мужик особенный только для нее. Особенно если он сам так говорит. Когда Петр Сергеевич узнал о моем положении, выставил из дома без лишних разговоров.

– И даже тогда вы умолчали, – Лиза покачала головой. Догадка пришла следом. – Так значит… тот мальчик?

– Только не вздумайте об этом трепаться! – резко повернулась Полина. – Ванечка принял меня с малышом, но не знает его истории. Пусть так и останется.

– Ну а сейчас что же? Почему даже сейчас от правды бежите?

– А кому прок от правды вашей? Мы вырвались из кошмара, а Петру Сергеевичу пускай черти в котлах воздают.

– Но правосудие…

– Барышев сожрет вас вместе с правосудием и не поморщится. Как вы не понимаете, ей-Богу? Я тут перед вами в откровенность подалась, камень с души сбросила, но к следователям вашим не пойду. И никто не пойдёт, будьте уверены. Нужно дальше жить. У меня сын и мужчина, который меня любит, на большее и не позарилась бы!

Полина откинулась на спинку, разминая затекшие пальцы. Не заметила, как Лиза подошла ближе, легонько оттянула ворот. Совсем свежий синяк багровой лентой тянулся от шеи к плечу и ниже, до самых лопаток. Еще несколько пожелтевших пятен прилипло к локтям и запястьем.

– Такая любовь, значит?

– Это другое!

Хлопнула дверь, вернулся рыжебородый. Мужчина недовольно крякнул, увидев Лизу, и ушел греметь на кухню.

– Я прошу вас уйти.

Лиза почувствовала боль в скулах. Развернулась на каблуках, скрипнула половицами. Повернулась уже в проходе.

– Такая она вот, доля бабская? Бьет – значит, любит, да? Ну и правильно, баба – она ведь что для мужика? Удобство. Баба стерпит! Слезами подавится, а смолчит, что та собака, хозяина не покусает. Такая она. Баба! Может, я не знаю, каково это – спать на улице. Но ясно вижу разницу между бабой и женщиной.

Она почти кричала. Знала, что ее слышат – и мужик за стеной, и, вероятно, соседи. Хотела, чтобы слышали.

– Куда едем, сударыня? – осведомился извозчик, когда Лиза вернулась в экипаж.

– Обожди чуток, милый человек. Дай отдышаться.

Елизавета Васильевна две недели бегала по адресам из домовой книги Барышевых. Отыскала едва ли больше половины: кто-то разъехался по родным деревням, так что не сыщешь концов, кто-то устроился в дома к новым хозяевам. Остальные отнеслись к расспросам с недоверием. Стоило упомянуть Барышева, и девушки менялись в лице, поджимали губы, у кого-то на глаза наворачивались слезы. Если прислугу удавалось разговорить, то Лиза выслушивала очередную жуткую историю, подобную предыдущим. Пальцы, сжимающие бумажку с именами, холодели от мысли: возможно, каждая из списка могла стать жертвой.

Имя Полины стояло последним. И, сама того не зная, она оказалась права: никто не осмелился свидетельствовать против бывшего господина.

– Трогай! – Лиза сглотнула застрявший в горле ком и назвала извозчику адрес.