Мы люди

3

Чем ближе Антон подъезжал к Уралу, тем чаще возникала и долго не выходила из головы эта мысль: «А может, напрасно так сделал». Вспоминались дети, их голоса и улыбки, их забавы, и возникал в мыслях образ Алеси.

Первый день у родственников по материнской линии прошел в расспросах и разговорах и закончился неожиданно простым вопросом о том, что Антон собирается дальше делать. А что делать, ясное дело, надо устраиваться на работу. А куда и как – и опять пошли разговоры, но больше жизненные и необходимые в таких ситуациях. В конце было решено: надо завтра идти становиться на военный учет, а после искать работу. В городе рабочие руки нужны были, как выразился дядя Антона, «позарез». В военкомате его принимал земляк-белорус, начались расспросы, нашли общие и знакомые места, где бывали. Антон рассказал кратко свою историю, и пожилой военспец неожиданно предложил ему пойти в армию.

– Сейчас очень нужны командиры, а у тебя начальная военная подготовка есть. Да занят будешь, некогда будет вспоминать и грустить.

Антон тут же согласился.

Он думал, что призовут его месяца через три-четыре, но уже на четвертый день принесли повестку из военкомата, он призывался на военную службу, и ему предписывалось на следующий день прибыть в военкомат.

И вскоре он, коротко остриженный, уже ехал с такими же молодыми ребятами в кузове полуторки в энскую часть, где готовили командиров артиллеристов.

Жизнь Антона приобрела другую направленность и другой смысл. Прежняя служба в армии и учеба в педучилище помогли быстро освоить премудрости артиллерийского дела. Все занятия проводились только по специальности, и вскоре он в числе первых уверенно показывал свои умения и навыки. Готовились к боевым стрельбам. Антону было поручено управлять стрельбой их батареи. На самой вершине пригорка, где росли могучие сосны, собрались и расположились полукругом командиры и преподаватели. Должны были проводиться боевые стрельбы по различным целям. Километров за пять от пригорка была развернута их батарея, а в траншее расположился взвод управления, где были командиры-артиллеристы, которым определялась цель и отводилось время для ее уничтожения. Здесь же была развернута пушка с закрепленным карабином на стволе, которой можно было имитировать стрельбу по танкам прямой наводкой. Какая кому определена цель, да и что за цель, обучаемые не знали. Изрядно волновались и переживали все, и командирам-преподавателям приходилось успокаивать и отвлекать своих подчиненных, чтобы те «не перегорели». Их батарея – это четыре 122-мм гаубицы, только что полученные с базы, и вот предстояло им, наспех обученным командирам, показать их мощь. Все затихло, ожидали команды. Первая задача была поразить пехоту противника в траншее.

– Лейтенант Крюков!

– Я! – по-военному четко ответил Ваня Крюков, товарищ по койке Антона.

Руководитель стрельб дал ориентиры цели, которую нужно было обнаружить и поразить.

– Цель вижу, – прозвучал уверенный голос Вани.

Он находился в траншее метрах в пятнадцати от Антона, всматривался в бинокль, помечал что-то на планшете, чертил карандашом. Быстро бежало время, и прозвучала его команда:

– Второму… – дальше шел набор необходимых команд для стрельбы, и, наконец, прозвучало заветное слово: – Огонь!

Было слышно, как снаряд прошелестел в вышине, и вдали, где была вырыта траншея условного противника, раздался взрыв. Он получился с небольшим недолетом, и тогда Ваня что-то рассчитал, и снова прозвучала команда:

– Батарея, веер, огонь!

Ваня выбрал самое сложное решение задачи – поражение противника на рикошетах, когда снаряд отскакивал от земли и разрывался над траншеей.

Батарея стреляла слаженно, и взрывы получились впечатляющими и завораживающими – над траншеей образовалась темная туча осколков. Батарея выпустила три снаряда.

– Стой, цель поражена, – прозвучала команда руководителя. Там, где сидели преподаватели и командиры, раздались аплодисменты.

Вдруг прозвучала команда, и Антон услышал свою фамилию. Он весь напрягся, ответил: «Я!» – и приставил к глазам бинокль. Послышался голос руководителя:

– Ориентир третий, левее два, пулемет противника, поразить.

Бинокль чуть дрожал в руках, вот он, ориентир, левее, ага, здесь.

– Цель вижу!

Дальше вокруг все перестало существовать. Подавал команды, засек первый разрыв снаряда, сделал пересчет и дал команду «огонь», опять засек разрыв, значит, вилка, можно давать на поражение. Уточнил данные и снова команда:

– Три снаряда беглый, – резко скомандовал: – Огонь!

Прозвучала команда руководителя:

– Стой! Стрельбу закончить! Цель поражена.

Руки немного дрожали, над бровями был пот. Значит, справился. И вдруг опят услышал свою фамилию, ответил:

– Я!

– К орудию. Цель танки, – доносился знакомый голос руководителя стрельб.

Сорвался со своего места и, пригибаясь, по траншее побежал к тому орудию, которое имитировало гаубицу при стрельбе прямой наводкой, а вдалеке тянули обтянутые марлей проволочные макеты танков. Подбежал к орудию, возле него находился расчет. Старший доложил, что карабин заряжен и готов к стрельбе. А команды не было. Антон посмотрел назад на руководителя, было видно, что и тот волнуется. И вдруг услышал:

– Танки уничтожить!

– Есть! – уже прокричал он, когда приник к прицелу. Давать команду наводчику времени не было. Макеты могли скрыться за лесочком, и тогда прощай. Откуда взялась его команда, он вспомнить не мог, на занятиях им рассказывали, что когда цель движется и дальность небольшая, надо давать упреждение на срез ствола. Он за наводчика наводил орудие, и когда уже оставалось макету до укрытия метров тридцать, подал команду:

– Внимание, – и резко: – Огонь!

Прозвучал выстрел карабина, выпущенная трассирующая пуля подожгла в задней части макета материю, и там возникла вспышка. «Молодец», – послышалось с пригорка, руководитель стрельб объявил, что цель уничтожена. Антон смотрел, как уходит пораженный им макет, думал: «А если это не один танк, и шел бы на него…»

Были на тех стрельбах и неудачи и казусы, но в целом их оценили как успешные, Ваня и Антон показали себя с лучшей стороны и через несколько дней получили назначения командирами батарей. Антон был направлен в дивизию, которая заканчивала формирование.

4

Косилось легко и в радость. Эти места Степан любил, раньше рос здесь чарот да разная трава, непригодная ни для еды скоту, ни для подстила. Три раза на год косил Степан эту делянку, сносил траву к кустам, и там она и пропадала, а на третий год получился хороший покос сена. Забирать его можно было только зимой на санях, когда замерзало болото и ложился снег. В стогу сена получалось саней трое. За один день и не вывезешь. Да и зимний день таков, что не успеет солнце выглянуть, как уже садится. Этот покос ложился густыми валками, косу к концу взмаха надо было дотягивать всем корпусом. Перекусить Степан сел, когда солнце перевалило далеко за полдень. Достал сумку, расстелил льняное полотенце, которое положила Арина, и с аппетитом съел сала и выпил бутылку молока. Прилег под березой на скошенной траве, но лежал не долго, Арина просила прийти домой пораньше, да закончить косить надо сегодня, другого дня не будет. «А может, зайду еще на картофельное поле посмотреть, как там пацаны обработали его», – наметил такой план себе Степан. Но получилось так, что к деревне он подходил, когда уже садились сумерки. За кузницей на конюшне стояло несколько телег, за изгородью паслись почему-то лошади. Степан встревожился, что бы могло случиться, и он по тропинке за огородами зашагал быстрее к дому. В доме соседа была суета и раздавались громкие голоса. Арина стояла у крыльца, вытирая кончиком повязанного на голове платка слезы, и, видно, уже давно его ждала. Степан понял, что случилась беда. Она заплакала и подошла к мужу.

– Война, Степан, – и заплакала громче. Степан обнял Арину за плечи. В ногах появилась слабость, хотелось сесть.

– Как война? – только и мог сказать.

– Часть людей приехали с сенокоса и говорят, что завтра принесут многим повестки, призывают в армию и сразу говорят на фронт. Ночью бомбили районный центр, побило людей.

Сколько событий за один световой день! Степан сел возле крылечка. Все было тем же, и все уже было другим. Сразу вернулась мысль к сыну, где он. Если война, то он будет скоро на фронте, а может, когда перебросят с Урала, все и закончится. Арина села рядом и показалась такой беспомощной и слабой. Как-то Степан не замечал раньше, что они уже не такие молодые и сильные. А сейчас ощутил это. Арина взяла его за руку и тихо заплакала. Она тоже думала о сыне, о надвинувшейся беде, и слезы капали помимо ее воли.

– Даст бог, все образумится, надо жить, Арина, – и вслух высказал свою мысль: – Пока их с Урала перебросят, может, все и закончится.

– Дай-то бог.

Назавтра по мобилизации мужчины и ставшие взрослыми молодые парни уезжали в район. Было шумно, но как-то грустно. Люди уходили на войну. Степан провожал своего крестника.

– Вот попляшут коммуняки, пришел им конец, – неслось от изрядно выпившего старшего Кирика.

– Что ты мелешь? Война! Всем достанется: и коммунистам, и нам, больше всего нам. Вот сейчас уйдут. А вернутся ли? А косить кто будет? А убирать? А детей годовать как? Был ты болтун и несерьезный человек, таким и останешься. Тебе бы залить свои зенки. Иди, злыдень ты, – отчитала баба Фрося старшего Кирика. – Горе на дворе, – закончила она.

Были речи, но их слушали невнимательно, с выкриками, а то и смехом.

– Давай, отправляемся, – подал команду председатель колхоза.

И пошел плач, и причитания, и голос гармони, и просто молчание, и тоска. Кто постарше, поклонились друг другу, произнося прощальные слова с комком в горле: «Прости, что не так». Перекрестила своего сына и мать крестника Степана и долго смотрела, как отъезжали подводы с людьми. Уезжало много. Почти все, кому уже исполнилось девятнадцать. Слезы, причитания, а порой и крик долго еще стояли над деревней. Подводы скрылись за поворотом, и их провожали молодые парни да подростки, чьи отцы или братья, еще не чувствуя беды и горя, удалялись от них. Храбрились они, но и что-то было, от чего подступали слезы. «Возвращайтесь», – были слышны несмелые голоса. Деревня опустела.