Самое главное: о русской литературе XX века

[64] Лавров А. В. «Чаю и чую». Личность в поэзии Ивана Коневского // Коневской И. Стихотворения и поэмы (серия «Новая библиотека поэта»). СПб., 2008. С. 39, 41.

Книга стихов как «большая форма» в русской поэтической культуре серебряного века [1]

Цель этой статьи – проследить эволюцию книги стихов (далее – КС) как «большой формы» [2] от раннего русского модернизма до позднего. Из множества возможных способов слежения мы выбрали самый простой и оставляющий меньше всего лазеек для исследовательского произвола: поэтические книги модернистов первой, второй и третьей волны будут далее сопоставлены друг с другом по так называемым «формальным» параметрам. Вот их перечень: заглавие КС; наличие (отсутствие) подзаголовка к КС; наличие (отсутствие) общего посвящения в КС; наличие (отсутствие) общего эпиграфа к КС; наличие (отсутствие) авторского или неавторского предисловия к КС; наличие (отсутствие) разбиения стихотворений КС на разделы; наличие (отсутствие) датировок в КС; количество страниц в КС [3].

Хочется надеяться, что хронологически выстроенное сопоставление всех этих параметров позволит нам прийти к объективно отражающим общую картину и не слишком тривиальным выводам.

1.

В первом разделе речь пойдет о книгах стихов старших русских модернистов. Приведем таблицу, содержащую нужные нам данные (за период с 1888 по 1906 гг.):

Как известно, функция заглавий поэтических сборников русских стихотворцев первой половины XIX столетия обычно сводилась к представлению имени автора: «Стихотворения Василия Жуковского», «Стихотворения барона Дельвига» и др. Но уже заглавие книги Е. Баратынского «Сумерки» или фетовское заглавие «Вечерние огни» закономерно воспринималось читателем как до предела сжатый метафорический конспект всей КС, вобравший в себя ее ключевые темы, но не сводимый ни к одной из них [4]. Четыре отечественных модерниста старшего поколения – В. Брюсов, К. Бальмонт, И. Коневской и А. Добролюбов дали всем своим ранним авторским КС яркие говорящие заглавия (а Брюсов через отчасти однотипные, латинские и греческие названия еще и объединил первые свои 5 книг в тематическую серию) [5]. Двое старших модернистов, З. Гиппиус и Ф. Сологуб, напротив, использовали книжное заглавие как минус-прием – книги Брюсова и Бальмонта послужили для этих поэтов контрастным фоном. Д. Мережковский, выпустивший в 1892 г. КС с громким программным заглавием «Символы», впоследствии, не без влияния З. Гиппиус, тоже перешел на неброские, играющие служебную роль заглавия.

Подзаголовками снабжены 15 поэтических книг из 27, представленных в нашей таблице (55,5 %). Из них 7 подзаголовков (к заглавиям КС Бальмонта, Брюсова и Сологуба) содержат в своем составе слово «книга», прямо указывающее читателю на то, что перед ним не сборник, а именно книга стихов, «большая форма» нового типа. Об этом же, но чуть менее прямолинейно, говорят подзаголовки нескольких КС Бальмонта, представляющие собой тематические камертоны ко всем стихотворениям той или иной его книги («Лирика современной души», «Стихийные гимны» и др.).

Общими посвящениями снабжены 6 поэтических книг из 27, представленных в таблице (22 %); общими эпиграфами – 9 из 27 (33 %).

Авторские предисловия содержатся в 7 книгах из 27 (25, 9 %) – это вступительные заметки ко всем КС Брюсова, к единственной, вышедшей в рассматриваемый период КС З. Гиппиус и к единственной авторской, представленной в таблице КС А. Добролюбова. Следует особо отметить, что Бальмонт и Сологуб авторскими предисловиями к КС как могучим средством воздействия на читателя в книгах вошедших в таблицу не воспользовались.

Хорошо известно, что предисловия Брюсова к собственным книгам сыграли ведущую роль в усвоении читателями конца XIX – начала ХХ вв. представления о КС как о «большой форме». В первую очередь тут нужно вспомнить предисловие к «Urbi et Orbi», последнее брюсовское вступление «к книге стихов, носящее манифестирующий характер» [6], но и первое, где о КС говорится подробно и отчетливо. Если в предисловии к «Chefs d’oeuvre» поэт еще путался в терминологических тонкостях и называл свое новое собрание стихотворений то книгой, то сборником [7] (а саму книгу в подзаголовке – сборником), в предисловии к «Urbi et Orbi» различие между книгой и сборником артикулировано предельно ясно и с несомненной установкой на обретение статуса программного тезиса: «Книга стихов должна быть не случайным сборником разнородных стихотворений, а именно книгой, замкнутым целым, объединенным единой мыслью. Как роман, как трактат, книга стихов раскрывает свое содержание последовательно от первой страницы к последней. Стихотворение, выхваченное из общей связи, теряет столько же, как отдельная страница из связного рассуждения. Отделы в книге стихов – не более как главы, поясняющие одна другую, которых нельзя переставлять произвольно» [8]. Программный характер носит и предисловие З. Гиппиус к ее «Собранию стихов», притом, что поэтесса в присущей ей парадоксальной манере утверждала значимость категории КС как бы от противного: «Собрание, книга стихов в данное время – есть бесцельная, ненужная вещь <…> Книга стихотворений – даже и не вполне “обособленного” автора – чаще всего утомительна» [9].

Характерная особенность поэтических книг ранних русских модернистов – их разбиение на озаглавленные разделы (19 КС из 27–70 %). На первом этапе своего поэтического пути от деления КС на разделы последовательно отказывались лишь Ф. Сологуб и З. Гиппиус – тогдашние сторонники простоты и естественности построения книг. На озаглавленные разделы было разбито большинство книг Минского, Мережковского и Бальмонта, книга Коневского, а главное, все книги Брюсова, причем разделы в их КС группировались по темам и в одном случае («Urbi et Orbi» Брюсова) – по жанрам [10]. Тематический принцип был перенят первыми русскими модернистами у предшественников: «в начале XIX в. книга стихов обычно делилась на разделы по жанрам, а во второй половине века – по темам (как, например, в собраниях стихотворений Майкова, Фета, Случевского)» (М. Л. Гаспаров) [11]. При этом лобовым тематическим единством уже первые отечественные модернисты зачастую жертвовали ради более тонких мотивных перекличек. Так, в КС «Мечты и думы Ивана Коневского» разделенными оказались тематически парные стихотворения «В роды и роды: I» (с. 61) и «В роды и роды: II» (с. 166). А в «Собрании стихов» Д. Мережковского после нескольких пейзажных миниатюр, расположенных в календарной последовательности («Весеннее чувство», «Март», «Ноябрь», «Осенью в Летнем саду»), следует стихотворение «Успокоение» и только потом – еще один пейзаж («Осенние листья»). Выявить общий для последних четырех стихотворений мотив угасания и замирания жизни в данном случае оказалось важнее, чем сымитировать календарь [12].

Разнообразные варианты датировок встречаются в 8 книгах первых русских модернистов из 27, представленных в таблице (29, 6 % от общего количества). Во всех своих КС отказывались от датировок Бальмонт и Сологуб, что, вероятно, отразило их представление о жизни как о хаотическом, неупорядоченном потоке событий. Напротив, к датировкам под стихотворениями, выстроенными в нестрогой хронологии, прибегали в этот период И. Коневской и З. Гиппиус. Хотя Гиппиус в предисловии к своему «Собранию стихов» ни разу не воспользовалась словом «дневник», внимательный читатель сам должен был понять, что в трактовке поэтессы символистская КС соотносится именно с этой жанровой формой: «Каждому стихотворению соответствует полное ощущение автором данной минуты; оно вылилось – стихотворение кончилось; следующее – следующая минута, – уже иная; они разделены временем, жизнью» [13]. Еще ближе к стихотворному дневнику книга «Мечты и думы Ивана Коневского». Здесь поэтические тексты перемешаны с прозаическими, датировки часто сопровождаются указаниями на место написания стихотворения или прозаического отрывка (например, «Дорога из Salzburg в K?nigsee» или: «Замышлено и набросано в Киеве – возле церкви Андрея Первозванного»), так что только разбиение текстов книги на озаглавленные разделы мешает воспринять ее как полноценный поэтический дневник и заставляет увидеть в этой КС дневник отредактированный [14].

Количество страниц в книгах первых русских символистов не отличается равномерностью. В таблице мы встречаем как весьма объемные КС, вроде «Символов» Мережковского, так и относительно небольшие книги, вроде КС Сологуба, финансово в этот период не слишком обеспеченного, а потому стремившегося к компактности и малостраничности. Больше других экспериментировали с объемами своих КС Бальмонт (от 83 с. до 284 с.) и Брюсов (от 62 с. до 190 с.). Среднее арифметическое количество страниц в поэтических книгах ранних символистов – около 175 страниц.

2.

Русские модернисты второй волны, выпустившие свои дебютные КС в 1903–1910 гг., начинали в куда более выгодной ситуации, чем их предшественники: передовая читательская публика уже была воспитана старшими символистами и с охотой усваивала законы и правила, диктуемые поэтами-новаторами. Требование воспринимать КС как нерасчленимое единство занимало в ряду этих правил важное место.

Почти полностью освобожденные предыдущим поколением от обязательств по кропотливому взращиванию своего читателя, младшие символисты смогли целиком сосредоточиться на уточнении и утончении ранее опробованных методов и стратегий.

На стр. 76 вы найдете таблицу, содержащую нужные нам данные (за период с 1903 по 1912 гг.):

Сопоставление заглавий КС модернистов второй волны с заглавиями КС старших символистов показывает, что стратегия Бальмонта и Брюсова оказалась востребованной младшими поэтами больше, чем стратегия З. Гиппиус и Ф. Сологуба. Служебные, неброские книжные заглавия были вытеснены на глубокую периферию заглавиями – сверхсжатыми метафорическими конспектами КС. Периферию образовали названия книг двух учеников и младших друзей Вячеслава Иванова, стремившихся к реинкарнации поэтики стихотворцев пушкинского круга: «Разные стихотворения Юрия Верховского», его же «Идиллии и элегии» и «Стихотворения. Элегии. Оды. Идиллии» В. Бородаевского (в постсимволистскую эпоху к ним прибавится заглавие книги еще одного ивановского ученика А. Скалдина «Стихотворения»). Особо следует сказать об Андрее Белом, который с помощью заглавий и по примеру Брюсова выстроил в тематическую серию три свои книги: «Золото в лазури», «Пепел» и «Урна». «Озаглавливая свою первую книгу “Золото в лазури”, – писал Белый в предисловии к «Урне», – я вовсе не соединил с этой юношеской, во многом несовершенной книгой того символического смысла, который носит ее заглавие <…> “Пепел” – книга самосожжения и смерти <…> В “Урне” я собираю собственный пепел, чтобы он не заслонял света моему живому “я” <…> Еще “Золото в лазури” далеко от меня… в будущем» [15].

В 1903–1912 гг. широко распространяется практика развернуто «комментировать» заглавия КС в специальных, как правило, открывающих книгу стихотворениях [16]. Для примера процитируем несколько строк из стихотворения В. Пяста с характерным названием «Завязка», начинающего его КС «Ограда» (курсивы в трех последующих цитатах мои – О. Л.):

Я не знала тебя, я не знала;
Ты был чужд мне, смешон, незнаком;
Я бездумно, бесцельно бросала
За ограду цветок за цветком,

строку «Ярь непочатая» из вступительного стихотворения к КС С. Городецкого «Ярь», а также первую строку первого стихотворения КС Андрея Белого «Золото в лазури» «Бальмонту», представляющую собой синонимическую вариацию заглавия всей книги: «В золотистой дали…».

Подзаголовками снабжены 22 поэтические книги из 35, представленных в таблице (62,8 %, что на 7,3 % больше, чем в предшествующий период). Прочная закрепленность в читательском сознании словосочетания «книга стихов» позволила младшим символистам многообразно варьировать подзаголовки своих КС и даже, как Блоку, называть свои книги – сборниками. Необъяснимая странность этой блоковской дефиниции тем сильнее бросается в глаза, что автор «Стихов о Прекрасной Даме», надписывая Валерию Брюсову первый том своего собрания сочинений, процитировал не какой-нибудь другой, а именно следующий, уже приводившийся нами, фрагмент предисловия к «Urbi et Orbi»: «Книга стихов должна быть не случайным сборником разнородных стихотворений, а именно книгой, замкнутым целым, объединенным единой мыслью» [17].

Общими посвящениями снабжены 18 поэтических книг из 35, представленных в таблице (51 % от общего числа КС, что на 29 % больше, чем в предшествующий период), то есть младшие модернисты чаще оформляли свои книги, как диалог с идеальным собеседником, чем старшие. Общими эпиграфами сопровождаются 12 книг из 35 (34 % от общего числа КС, что на 1 % больше, чем в предыдущий период). Из этого мы можем заключить, что в КС модернистов второй волны роль посвящений значительно, а роль эпиграфов незначительно, но тоже возрастает, в сравнении с КС Брюсова, Бальмонта и их соратников.

В эпоху раннего модернизма, как мы помним, авторскими предисловиями сопровождали свои КС Валерий Брюсов, Александр Добролюбов и Зинаида Гиппиус – три поэта, из восьми, представленных в таблице (37,5 %). В рассматриваемый теперь период развернутыми, неслужебными предисловиями открыли свои книги Андрей Белый, Александр Блок, Вячеслав Иванов, Борис Садовской и Сергей Соловьев – пять поэтов из четырнадцати, представленных в таблице (35,7 %). Несколько снизился и общий процент КС с обширными авторскими предисловиями: от 25,9 % до 22,8 %. Вероятно, это связано с тем, что модернисты второй волны в меньшей степени, чем старшие символисты, испытывали потребность что-либо прямо разъяснять читателю. Характерно, что авторским пояснительным предисловием не сопровождалось вполне энигматическое двукнижие «Cor Ardens» «сам<ого> непонят<ого>, сам<ого> темн<ого>, в обыденном словоупотреблении, поэт<а>» этого времени (по определению О. Мандельштама) [18] – Вячеслава Иванова. Показательной представляется и история составления дебютной КС Иванова «Кормчие звезды», формировавшейся как раз в период перехода от первого этапа поэтической деятельности русских символистов ко второму: Иванов «некоторое время вынашивал замысел соединения в ней стихотворений и теоретических работ, которые должны были бы дискурсивно уяснить читателю мировоззрение, определившее позицию автора, но впоследствии от этого плана отказался» [19].

Зато в составительской практике русских модернистов второй волны в качестве основного композиционного приема окончательно закрепилось деление КС на озаглавленные и (реже) неозаглавленные разделы – так устроена 31 книга из 35, представленных в таблице (88,5 %, что на 18,5 % больше, чем в предыдущий период). Без разбиения хоть одной своей КС на разделы не обошелся ни один из младших отечественных модернистов. «В общем облике целого творчества хронология не играет роли: должно открыть в сумме стихов цикл стихов, их взаимное сплетение; и в этом открытии Лика творчества и происходит наша встреча с поэтами», – ретроспективно разъяснял подмеченную нами особенность построения КС младших модернистов Андрей Белый, употребляя термин цикл, в том числе и как синоним раздела [20].

Приведенная цитата из Белого ясно показывает, что приверженность модернистов второй волны к разбиению своих книг на разделы зачастую влекла за собой отказ от хронологического, «дневникового» способа выстраивания стихотворений в книгах. Датировки встречаются лишь в 17 КС из 35, представленных в таблице (17,8 % – на 11,8 % меньше, чем в предыдущий период). Тем не менее, в книгах некоторых младосимволистов жесткая сетка озаглавленных разделов была наложена именно на поэтический дневник. Выразительный пример – КС М. Волошина «Годы странствий», чью дневниковую природу обнажают: а) ее заглавие, содержащее «дневниковый хронотоп»; b) способы датировок ее стихотворений (например: «В поезде между Парижем и Тулузой. Май 1901»); c) дневниковые зачины многих из этих стихотворений (например, «Снова дорога. И силой магической // Все это вновь охватило меня…», или: «Ясный вечер, зимний и холодный, // За высоким матовым стеклом…»), хотя строгой хронологии автор в «Годах странствий» не придерживался. Жестким приверженцем хронологического принципа выказал себя Б. Садовской, в 1909 году выпустивший КС «Позднее утро», в которой разделы были поименованы годами создаваемых стихотворений, а сами тексты внутри разделов располагались по месяцам. «Сборник стихов можно уподобить собранию изображений самого поэта. Каждое стихотворение, однажды возникая, является более или менее схожим изображением породивших его переживаний, – утверждал поэт в предисловии к этой книге. – Но невозможно прошлое мешать с настоящим, – и стихи, как отдельные точки поэтического сознания, должны восприниматься в той самой последовательности, какую создало для них время. Оттого строго хронологический порядок всегда представлялся мне единственно удобным и нужным в деле собрания лирических произведений» [21].

Среднее арифметическое количество страниц в КС русских модернистов второй волны – около 143 страниц, что на 32 страницы меньше, чем в предыдущий период. Среди тех символистов, которые в 1903–1912 гг. активно экспериментировали с объемами своих книг, следует, в первую очередь, назвать имена двух поэтов. Это Вячеслав Иванов – автор малостраничной и малоформатной книжечки «Эрос», потом ставшей разделом первой книги монументального ивановского «Cor Ardens». И Александр Блок, чья небольшая книжка «Снежная маска» впоследствии без изменений и также в качестве раздела влилась в итоговый блоковский трехтомник. Отметим, что малый объем обеих книг был связан еще и с тем, что они вышли в единой серии. Интересно, что в анонсе стихотворных сборников Блока, помещенном на последней странице той самой «Снежной маски», которая никаким подзаголовком снабжена не была, она именуется «книгой стихов», а в соответствующем анонсе при блоковской КС «Земля в снегу» – «лирической поэмой». Сравним с характеристикой, данной В. Я. Брюсовым «Эросу»: «На маленькую книжку Вяч. Иванова надо смотреть как на единую лирическую поэму. Отдельные стихотворения, входящие в “Эрос”, тесно связаны между собой и в своей строгой последовательности образуют цельную, стройную песнь» [22].

3.

Поскольку русский постсимволизм не был хоть сколько-нибудь целостным явлением, попытка строгой классификации постсимволистских КС представляется нам не слишком плодотворной. Но обозначить некоторые общие тенденции все же можно и нужно.

Сначала приведем статистические данные по этому периоду (с 1910 по 1916 гг.):

Многозначное, зачастую метафорическое заглавие мы находим на обложке 60 из 61 КС, включенных в таблицу. Подзаголовками снабжены 43 поэтические книги из 61 (70 % – на 7,2 % больше, чем у модернистов второй волны и на 14,5 % больше, чем у модернистов первой волны). Из этого сопоставления напрашивается вывод: подзаголовки в качестве необходимого «формального» компонента КС закреплялись все прочнее и прочнее от книг первых русских модернистов к книгам постсимволистов.

Общими посвящениями сопровождаются 22 поэтических книги из 61, представленных в таблице (36 %, что на 15 % меньше, чем в предыдущий период, но на 14 % больше, чем у модернистов первой волны); эпиграфами снабжены 13 книг из 61 (21 %, что на 13 % меньше, чем в предыдущий период, и на 12 % меньше, чем у модернистов первой волны). Вывод: эпиграфами постсимволисты пользовались значительно меньше, чем модернисты первой и второй волны, а общими посвящениями – гораздо меньше, чем их непосредственные предшественники, но все-таки ощутимо больше, чем старшие символисты [24].

Радикально уменьшилось в КС постсимволистов количество авторских предисловий – 6 в 61 книге (9,8 % – на 13 % меньше, чем в предыдущий период; на 16 % меньше, чем у модернистов первой волны), и только одно из этих предисловий – вступление С. Городецкого к его акмеистической книге «Цветущий посох» – носило характер манифеста. Отвергая авторское предисловие как важный составляющий компонент КС, поздняя русская модернистская поэзия в этом случае пошла не за Брюсовым, З. Гиппиус, Блоком и Белым, а за Бальмонтом, Сологубом и Анненским.

На разделы поделены 36 КС из 61 (59 % от общего числа книг, представленных в таблице, – на целых 29, 5 % меньше, чем в предыдущий период; на 11 % меньше, чем в КС ранних русских модернистов). Нам еще предстоит убедиться, что общая тенденция отказа от разбиения своих книг на разделы у постсимволистов восходит не столько к опыту Ф. Сологуба и З. Гиппиус, сколько к экспериментам Вяч. Иванова и Блока как составителей «Эроса» и «Снежной маски».

Датированы стихотворения в 25 постсимволистских книгах из 61, представленных в таблице (40,9 %, что на 23 % больше, чем в книгах младосимволистов и на 11 % больше, чем у старших символистов), – напомним, что в данном случае постсимволисты шли за И. Коневским, З. Гиппиус, Андреем Белым и М. Волошиным. Резко понизившись в КС символистов второй волны, статус датировок как компонента поэтической книги затем стремительно возрос в КС самых младших модернистов. Вспомним здесь, как о выразительных примерах, о второй поэтической книге М. Цветаевой «Волшебный фонарь» с ее отдельными, отчетливо дневниковыми датировками, и о втором издании мандельштамовского «Камня». Эта книга в ряду постсимволистских КС представляет собой едва ли не самый последовательный вариант поэтического дневника [25]. Стихотворения расположены в ней с тяготением к строгой хронологии. Например, стихотворение 1909 г. со строками «Немного красного вина, // Немного солнечного мая» было помещено через два стихотворения после стихотворения этого же года со строками: «Не бледно-голубой эмали, // Какая мыслима в апреле». Многие из стихотворений «Камня» (1916) открываются характерно «дневниковыми» зачинами: «Сегодня дурной день…», «Целый день сырой осенний воздух // Я вдыхал в смятеньи и тоске…», «Я на прогулке похороны встретил…» и др. Книга не разбита на разделы.

Среднее арифметическое количество страниц в КС русских постсимволистов – 88 страниц, что на 55 страниц меньше, чем в предыдущий период и на 87 страниц меньше, чем в книгах модернистов первой волны. Из этого сопоставления вытекает заставляющий задуматься вывод: постсимволисты тяготели к малостраничным КС больше, чем символисты.

Точку зрения постсимволистов на то, как должна быть устроена идеальная КС, от противного, но весьма внятно изложил Михаил Кузмин в своей тайно недоброжелательной рецензии на «Cor Ardens» Вячеслава Иванова: «При всем искусстве, ловкости и логичности в составлении отделов и в группировке матерьяла, “Cor Ardens” все-таки нам представляется скорее прекрасным сборником стихов, чем планомерно сначала задуманной книгой. Нам кажется явлением специально наших дней <…> стремление объединять лирические стихотворения в циклы, а эти последние в книги. Конечно, можно сослаться на “Canzoniere” Петрарки, но дело в том, что не является ли данная книга отражением одного-единственного чувства поэта? Цельность может сохранить лишь цикл, написанный залпом» [26].

Отчасти сходным образом отреагировал на выход «двух грузных томов “Cor Ardens”» [27] другой поэт младшего поколения, акмеист Владимир Нарбут, писавший в своей рецензии: «“Cor ardens”, обе части его, должны знаменовать завершение известного крупного промежутка времени. Все душевные переживания, все “святое святых”, вся жизнь поэта – отражено в этой книге, как в зеркале. И действительно, когда осилишь, наконец, пятьсот страниц стихов, – поймешь, как трудно автору их далась работа над собою, – работа, надо заметить, выполненная особенно-напряженно тщательно и любовно! Сизифов труд» [28].

Как видим, серьезный просчет Иванова-составителя «Cor Ardens» оба рецензента усмотрели в стремлении поэта возможно более широко и разнообразно представить на страницах книги различные ипостаси своего «я», закономерно обернувшемся многократным увеличением объема этой КС. Упрек в превышении адекватного для читательского восприятия КС объема – едва ли не общее место в ряду претензий постсимволистов старшим модернистам: «Ужасно не люблю бесконечных произведений и больших книг – их нельзя прочесть зараз, нельзя вынести цельного впечатления, – признавался, например, кубофутурист Алексей Крученых. – Пусть книга будет маленькая, но никакой лжи; все – свое, этой книге принадлежащее вплоть до последней кляксы. Издание Грифа, Скорпиона, Мусагета… большие белые листы… серая печать… так и хочется завернуть селедочку… и течет в этих книгах холодная кровь» [29].

Противопоставляя себя символистам первой и второй волны, многие младшие постсимволисты – на практике, а Кузмин и некоторые другие старшие постсимволисты, скорее, декларативно, видели выход в создании и издании небольших по объему книжечек-циклов, написанных «залпом» и отражающих «одно-единственное чувство поэта» [30]. О том, что едва ли не первыми образцами таких КС в истории русской лирики стали «Эрос» Вячеслава Иванова и «Снежная маска» Блока, постсимволисты предпочитали не вспоминать.

Среди малостраничных КС постсимволистов мы находим книжечки самых разных, зачастую враждебных друг другу поэтов. Это и составленный из 11 стихотворений «Самовар» Б. Садовского, с шутливой апологией самовара в авторском предисловии, с задающим тему всей книги эпиграфом из Я. Полонского (включающим в себя строку: «Самовар мой кипит на дубовом столе») и с образом самовара, возникающим в каждом стихотворении книги. Это и эпатажная «Взорваль» Алексея Крученых, в которой отрывки из заумных стихотворений поэта, фрагментарные иллюстрации к ним О. Розановой, «Новыя сцены из “Игры в аду” Крученых – Хлебникова» и кусочек из теоретической статьи, написанной автором «Взорвали», разбросаны по страницам нарочито беспорядочно. Таким образом обыгрывалось и оправдывалось заглавие всей книги – модернистская концепция КС как сверхтекстового единства кубофутуристом Крученых была взорвана, читателю предлагалось судить о ней лишь по обрывкам и ошметкам, представляющим, по Крученых, самостоятельную ценность.

4.

Прежде чем формулировать общие итоги, приведем еще данные о КС старших русских символистов, книги которых появились на прилавках магазинов в период расцвета деятельности младосимволистов и постсимволистов (то есть с 1907 по 1916 гг.):

Легко заметить, что значимые заглавия КС старших модернистов (в том числе и тех, кто до этого к ним намеренно не прибегал, в первую очередь Федора Сологуба) в рассматриваемый период восторжествовали над незначимыми, «служебными». Подзаголовками снабжены 11 из 14 КС старших модернистов, вошедших в таблицу, – 78,5 %, то есть и в этом отношении символисты первой волны следовали за младосимволистами и постсимволистами. Общие посвящения содержатся в 5 КС из 14–35,7 % (это ближе всего к постсимволистам); общие эпиграфы – в 8–57 % (это ближе всего к младосимволистам, хотя и много больше, чем у них). Авторские предисловия находим в 4 КС – 28,57 %, используя этот компонент, старшие символисты остались верны себе и даже себя превзошли (напомним, что в первый рассматриваемый нами период авторские предисловия в КС составили 25,9 %; во второй – 22,8 %; в третий – 9,8 %). На разделы поделено 10 КС из 14–71 % (и здесь старшие модернисты ближе всего оказались к себе самим периода 1888–1906 гг.). Датированы стихотворения в 3 КС из 14, представленных в таблице, – 21 % (это ближе всего к младосимволистам). Среднее арифметическое количество страниц в КС старшего символиста этого периода – 171,5 с., и в этом старшие русские модернисты остались верны себе.

Такова эволюция книги стихов как «большой формы» в составительской практике русских модернистов. Если попытаться изобразить ее опять-таки в виде таблицы и с помощью опорных предлогов «от», «через» и «к», получится приблизительно следующая картина:

Таким образом, эволюцию отечественной модернистской КС в самом общем виде можно описать как движение от большего к меньшему, от изобилия к экономии: на четыре «уменьшения» в постсимволистский период приходится лишь два «увеличения». Связано это, в первую очередь, с характерным для завершителей обширных эпох в искусстве стремлением к компактности и отказом от очевидно «большого» во имя «малого», предстающего в итоге большим, чем очевидно «большое».

Если начинатели эпох размашисто набрасывали общую впечатляющую картину, на долю завершителей доставалась прорисовка деталей, исправление неточностей и поспешных художественных решений, оформление окончательного колорита.

Примечания