Для кого встаёт солнце. Доблестным предкам посвящается

– Надолго ты покидаешь нас, Натан?

– Не знаю! – промолвил юноша – Дядя требует, чтобы мы управились в неделю, но…

– Ты успеешь! – воскликнула Рахиль, просияв – В твоё отсутствие я буду считать оставшиеся до нашей встречи дни, а потом…

– Не будет никакого потом, милая Рахиль! – с горечью сказал Натан – Дядя собирается купить мне дом в Вырьеве, а затем – одному Господу известно, куда забросит меня судьба!

– Но как же мы! – спросила девушка едва слышно – Разве…

– Соломон против наших встречь, он не хочет, чтобы мы виделись впредь!

– Почему? – спросила девушка, повысив голос до крика.

Юноша запнулся, но всё же выговорил то, что так трудно было озвучить:

– Он не хочет, чтобы я роднился с ашкеназами.

Из глаз Рахиль хлынули слёзы, и она убежала в дом, не проронив больше ни слова. Натан же, задумавшись, с минуту ещё топтался на месте, но вскоре с тяжёлым сердцем зашагал следом. В просторной зале он застал всю хозяйскую семью. Те собрались, готовясь проводить важных гостей, но теперь, после разговора с заплаканной дочерью, стояли мрачными, отвернув свои лица в сторону. Как только Натан перешагнул порог залы, то понял, что всем уже известно о содержании произошедшего разговора с девушкой. Ему самому теперь неловко было оставаться с этими людьми в одной комнате, и он сделал уже несколько шагов к выходу, когда раздался непривычно резкий голос Шломы.

– Есть люди, которые мнят себя выше нас! – сказал он, обращаясь ко всем, но прежде всего к Натану – А между тем именно наши прадеды ушли из земли обетованной в Вавилон, оставив взбунтовавшуюся чернь мечам нанятых гоев. А теперь их потомки смотрят свысока, гнушаясь признать нас равными себе! Но кто они? Кто эти люди, называющие себя истинными евреями? Многими столетиями прятались за спинами королей и императоров, скрывая своё лицо, выполняли чьи-то прихоти и приказы, бросая в угоду себе на гибель народ свой! Мы же, кого ныне зовут ашкеназами, создали мощнейшее государство, диктовавшее волю могущественным империям! Наши, еврейские полководцы, мечами гоев громили сильнейшие армии, а правители не знали соперников себе в политике, и только волею Господа и врагов наших мы рассеяны по Европе, переживая трудные времена!

Юноша остановился и поняв, что Шлома высказал всё, обернулся, и, окинув взглядом собравшихся, коротко бросил:

– Я ещё вернусь! Я обязательно вернусь!

Хозяева всё же вышли из дома, провожая постояльцев, и простились, соблюдая все формальности и выказывая уважение, впрочем, без всякого намёка на душевность. Всё это не ускользнуло от внимательного Соломона. Он, бросив короткий взгляд на племянника и Рахиль, понял, что объяснение между ними уже состоялось, но совсем не смутился. «Пожалуй, так даже лучше! – подумал он – Всё лучше, чем недосказанность! И то сказать: пусть знают своё место!»

Они дождались, когда слуга погрузит их немногие вещи, и взобрались в пролётку.

– Трогай! – крикнул Соломон кучеру, и, когда они уже свернули на другую улицу, повернулся к племяннику.

Тот сидел, посуровев лицом, и всем своим видом показывал, что сейчас не намерен вступать в разговор. И мужчина не стал тревожить своего спутника, предоставив его своим мыслям до самого конца своей короткой поездки. Они остановились в другом районе Киева у одного из складов с товаром, как раз напротив ожидавшей их группы людей. От них отделилась юркая фигурка неказисто одетого человека, который поспешил к прибывшим, торопясь придержать распахнувшуюся дверь экипажа. Соломон ступил на землю, и как только Натан оказался рядом, велел кучеру отъехать поодаль. Затем он обернулся к Натану и подбежавшему к ним мужчине.

– Вот твой помощник, – сказал Соломон – он же старший над выделенными в твою группу сборщиками. Ему уже приходилось заниматься подобным делом, потому вся хозяйственная деятельность на нём, твоя задача – лишь общий контроль. Там, в Вырьеве, уже ждут выделенные княгинями бирючи, одного из которых, вместе с четырьмя дружинниками, вы и возьмёте с собой. Ваша задача – вместе с другими группами ободрать население княжества до последней нитки, так, чтобы возвратившийся из степи князь вынужден был искать взаймы у нас, причём под нужные нам проценты. Так, разоряя их, мы сможем полностью контролировать ещё одну часть Руси. Пройдёт время, и…

Соломон вовремя остановился, поняв, что увлёкся, и закончил фразу:

– Времени вам – неделя, что совершенно достаточно для выполнения порученного дела. Вам же двоим необходимо, помимо прочего, ещё и следить за нашими пронырами, чтобы они не присвоили лишнего, а то из всего оброка увидим едва половину.

– Кто эти люди? – спросил Натан, кивая в сторону ожидавшей их группы, и тут же озвучил свою догадку – Ашкеназы?

– Угадал! – едва улыбнулся Соломон – Из евреев здесь только трое: мы с тобой да уже представленный тебе Яков, остальные те, кто считает себя таковыми. Твой помощник отобрал желающих из тех, кто пошустрей и смышлёней, да и то сказать: ни мы, ни они в накладе не останемся! Впрочем, пора уже и приступать к делу. Вам – спешить в Вырьев, меня же ещё ждут дела в Киеве. Через неделю встретимся у Якова, а сейчас прощайте!

Глава 9

Прибыв к означенному для сбора оброка месту, группа Натана рьяно принялась за дело. Помимо суммы выкупного сбора, собирались также и недоимки, учтённые в предоставленных им княжеских списках. В оставленных за спинами сборщиков селах скотины, имущества и денежных накоплений заметно поубавилось. Богачи в один день стали бедняками, а те, кто считался бедными – нищими, лишившимися не только живности и имущества, но и самого крова. Но и им повезло больше, чем тем несчастным, которые, не имея возможности выплатить означенной суммы, вместе со своими семьями отправились в колодках, гонимые плетью на рынок рабов. По вырьевской земле поднялся стон, и возмущение крестьян достигло таких пределов, что отправленные в поддержку сборщиков воины едва сдерживали его, в виду своей малочисленности подавляя его из последних сил.

– Побойтесь Бога, правоверные! – кричали бирючи, когда волочащие должников гриди натыкались на топоры разъярённых селян – Ведь не для себя стараемся, лишь ради вызволения воев, таких же мужиков, что ушли с князем Ингваром на защиту земли русской!

И несостоявшиеся мятежники пятились растерянно, уступая приведённым доводам, не давая воли разыгравшемуся гневу. К исходу третьего дня Натан насмотрелся такого и столько, что невольно очерствел душой. Он уже мог спокойно смотреть, как в голос воют схватившиеся за голову бабы, все облепленные ребятнёй, в один миг лишившиеся не только коз, овец и птицы, но и последних кормилиц – коров! Как гаснет надежда в глазах забиваемых в колодки мужиков, как, словно стадо животных на убой, гонят по пыльной дороге обречённых на рабство женщин и детей, вдогонку своей же живности, изъятой у них за недоимки! Иной раз запустевали целые селения, но никакие крики и мольбы не трогали сердца сборщиков и приданных им дружинников.

Когда сёла, указанные для сбора оброка группе, уже почти все были охвачены вниманием подвластных Натану сборщиков, и оставалось последнее, совсем небольшое по размерам, юноша почувствовал полное опустошение в своей закостеневшей в эту неделю душе. Он почти потерял сон. Стоило ему прикрыть глаза, как начинали мелькать картинки с ревущим скотом, разлучаемыми с родителями детьми, угоняемыми на продажу, и целых семей, бредущих в невольничей веренице. Искажённые ужасом лица сменялись подавленным кротким безразличием сломленных обстоятельствами людей, и на смену им приходили сундуки, доверху набитые серебрянными и золотыми монетами, разного рода укращениями. Для вывоза изъятого добра не хватало подвод, равно как и конвоиров угоняемых на продажу людей и скота, и постоянно приходилось нанимать тех, кому посчастливилось избежать лихой участи в уже пройденных его группой сёлах.

Как только сгустились сумерки, Натан, отказавшись от ужина, свалился на кровать в одной из очищеных от своих хозяев хорумин, и погрузился в забытьё. Как и прежде, ему стали сниться какие-то кошмары, и он стонал во сне, часто просыпаясь от особенно страшных. Полежав с минуту с открытыми глазами, он снова впадал в сон, более похожий на бред, и лишь под самое утро ужасные образы оставили его утомлённое сознание. Ему вдруг привидилась вторая мать и младшая сестра. Они, стоя у ставшего родным дома, снова провожали его в дальний путь. Стана говорила что-то ласково, тая в глазах печаль, а сестрёнка протягивала завёрнутый в рушник хлеб, и Натан уже почуствовал его неповторимый запах, когда видение растаяло, уносясь прочь вместе с сном. Сейчас юноша совсем не желал просыпаться и, не в силах удержать милые ему сердцу образы, тяжело вздохнул. Он открыл глаза, и долго лежал, уперев взгляд в потолок. Внезапно навалилась такая печаль, что захотелось плакать, но слёз не было, лишь душа содрогалась, рыдая над чем-то утерянным, таким хрупким и дорогим … «Рушник! Как же я позабыл о нём!» – подумал Натан и вскочил на ноги. Он наскоро оделся и выбежал на улицу к возу с сундуком, в котором хранились его изрядно прибавившиеся вещи. Коротко щёлкнул открываемый замок, откинулась крышка, и руки погрузились в кипу сложенных рубашек, штанов, кафтанов и прочей одежды. «Неужели потерял? – испугался Натан, перебирая содержиме сундука – Ведь я так давно не брал его в руки, совсем позабыл о нём!» Наконец в руках появилась расписанная узорами материя, и юноша поднёс её к глазам, рассматривая узоры. Он почуствовал, как откуда-то нахлынул прилив нежности, и он не торопился выпускать рушник из рук, вызывая в памяти картины его жизни в болгарской семье.

– Хозяин! – послышался за спиной крик, и Натан обернулся.

У порога соседней хорумины стоял Яков. Он сообщил, что у них всё уже готово к завтраку и ждут его. Что, после принятия пищи, вся группа готова выехать в последнее, оставшееся в зоне их ответственности село, но путь не близкий, и предстоит ещё, до наступления ночи, достигнуть Вырьева, потому следует поторопиться. Натан поспешил и, наскоро позавтракав, снова окунулся в определённые ему Соломоном заботы.

К полудню, где-то среди лесной глухомани, они отыскали прижавшееся к речке село, и приступили к своей, ставшей уже привычной, работе. Снова поднялся рёв уводимой животины, причитания и стоны селян, рассерженные крики дружинников и новоявленных сборщиков. Натан ожидал, развалясь на сиденье повозки, не имея никакого желания приближаться вплотную к тому, что успело изрядно надоесть за прошедшую неделю. Он сидел, переводя взгляд с всё увеличивающегося стада, изъятого у недоимщиков, на такую же, пополняющуюся группу угоняемых на продажу должников, и размышлял о суетности бренной жизни. Ещё вчера эти люди пребывали в своей размеренном, уединённом мирке в полной уверенности, что так будет до самого скончания их счастливого века. Они спозаранку выгоняли на пастбища своих тучных коров и овец, гнули спины, ковыряясь на пашне, кичились благополучием перед своими менее удачливыми соседями и завидовали тем из ближних, у кого потолще животы и побольше меди в мошне, но взошло солнце, возвестив начало очередного дня, и всё благополучие кануло в небытие. Все эти люди лишились многого или всего: кто-то, помимо накопленных денег и всех семейных украшений, большинства скотины, кто-то всего, что было в доме и дворе, а кто-то, коих всегда было немало, и свободы. Уводили тех, кто помоложе, а то и совсем ещё детей, лишь бы те смогли осилить долгие переходы к невольничьим рынкам. Разумеется, конечной части пути достигали не все, кости и косточки многих, гонимых на юг и запад невольников, усеяли обочины русских и иных дорог, но даже от доли выживших продавцы имели немалый навар. Нередко продавали целыми семьями, и тогда опустевшие дворы выставлялись на продажу, хотя после посещения сёл нынешними сборщиками ни у кого из оставленных в селении крестьян средств к выкупу не оставалось. В таких случаях дома просто жгли, предоставив хлопоты по убережению соседних строений от огня на плечи самих соседей, оставляя за спиной пожарища. Неожиданно мысли юноши прервало восклицание:

– Куда прёшь, скотина безмозглая! – прокричал один из сборщиков, нагоняя приблизившегося к повозке Натана оратая.

Он в два прыжка догнал крепкого, с небольшим брюшком мужика, и повис у него на плечах всем своим худосочным телом, давая возможность подбежать поближе торопящемуся вслед дружиннику. Тот, недолго думая, одним ударом сшиб пахаря наземь, так, что следом за ним рухнул и не успевший спрыгнуть с него еврей. Оба быстро вскочили, и мужик заорал во всю глотку:

– Помилуй, боярин! Дай слово сказать! – прокричал он, изо всех сил противясь старавшимся оттянуть его прочь людям.

– Оставьте его! – приказал Натан, усмехнувшись простодушной лести оратая.

Он прекрасно понимал, о чём сейчас заведёт речь этот толстяк, но ему вдруг захотелось развеяться от мрачных мыслей, скрасить тот будничный ужас, которым переполнен сейчас воздух этого несчастного селения. Освобождённый от цепких объятий мужик шагнул к повозке, но остановился, не решаясь приблизиться ещё. Он потянулся рукой к голове, собираясь стянуть шапку привычным движением, но вспомнил, что она, сбитая с него в борьбе, валяется где-то рядом, и отдёрнул руку обратно, уже падая на колени.

– Помилуй, боярин! – снова начал он – У меня ведь семья! Вон они, рядом, посмотри! Всю живность у нас отобрали, опустошили сундуки и закрома – чем нам кормиться, как выжить, прежде чем заработаю на хлеб!

В глазах Натана промелькнуло разочарование. Мужик не сказал ничего нового из того, что он слышал прежде в посещённых им сёлах, и юноша отвернулся, не желая больше выслушивать того, что так наскучило в последнее время. Пахарь, поняв, что его вот-вот прогонят с глаз важного господина, завопил громче прежнего:

– Не губи, мил человек, оставь хотя бы корову, а взамен забирай дочь! Смотри, какая она у нас справная!

Его жена, окружённая стайкой малых детей, вытолкнула вперёд девочку постарше, совсем худую, в драном платке и выцветшем, не по росту коротком сарафане. Оглядев её, Натан рассмеялся.

– Какая же она справная? – сказал он, решив поторговаться, чем-то занимая время – Даже две таких не окупят вконец отощавшей коровы!

– И не сумлевайся, боярин! – продолжал гнуть своё мужик – Это она с виду такая заморышная, а так она у нас двужильная, за двоих здоровых баб работает! А что тощая – так то не беда! Её денёк другой откормить, так она такой ладной станет, что денег не токма что за корову, за четыре выручишь! Такой товар на любом рынке не задержится – в убытке не останешься!

– Эта худоба не то что до Тавриды – до Киева не дойдёт, какой мне с неё навар! – возразил Натан, прекрасно понимая, что в данном случае, как и со всеми юными девицами, продавец в накладе не останется.

Продолжая куражиться, он взглянул на опустившую голову девочку, на её теребящие подол руки, и вдруг рассмотрел вышивку, что шла по самому низу её простенького сарафана. Мелькнул знакомый узор, и юноша, вдруг изменившись в лице, подозвал девочку ближе. Та послушно приблизилась и замерла, не решаясь поднять взгляд. По склонённому лицу её полились слёзы, они частыми каплями оросили ручки, продолжавшие трепать подол, и Натан рассмотрел узор явственнее. На посеревшей, когда то выбеленной материи, знаки красных берегинь перемежались с разделёнными вчетверо синими ромбами с точками посредине, означавшими плодородное поле. Над каждым ромбом повёрнутые к берегиням курочки, а над всем этим, сливаясь в единую строку, нависали знаки огневицы. Не было нужды сверять этот узор с тем, что был вышит на хранящемся у него рушнике – они один в один повторяли друг друга! Натан посмотрел на девочку уже совсем другими глазами и сейчас нашёл определённое сходство между ней и его названной сестрой. Что-то ёкнуло в груди, и он без тени улыбки, совсем другим тоном произнёс:

– Хорошо! Беру взамен коровы!

Он готов был оставить её и так, вместе с той, настолько ценной для этой семьи коровой, но, глядя на родственников этой несчастной, понял, что наслаждаться свободой ей в любом случае недолго, что, оставшись без средств к существованию, её при первой возможности продадут заезжим купцам или кому-нибудь ещё, посулившему за неё ломаный грош! Он увидел, как дружинник, оттолкнув прочь мужика, схватил за руку девочку, готовый отвести её к согнанным в кучу невольникам, и остановил его окриком:

– Постой, не туда! Она не на продажу, оставляю при себе!

При этих словах к нему подскочил всё тот же ожидавший рядом сборщик и зачастил:

– Хозяин предпочитает девочек? Зачем не сказал сразу! Вместо этой худобы подберём хоть две, да таких славных…

– Незачем! – перебил его Натан, внезапно покраснев – Беру её в услужение, и только! Мне в Вырьеве дядя дом присмотрел, так что…