Для кого встаёт солнце. Доблестным предкам посвящается

– Зачем вязать! – раздражённо сказал Болот, глядя, как дружинники помогают воеводе встать на ноги – Голову отсечь, и все хлопоты!

Его замечание вызвало гул одобрительых возгласов, хотя тут же нашлись и несогласные. Поднялся спор, но пришедший в себя Вышата прервал его, прикрикнув:

– Тихо! Полно языками трудиться! Князь где? Жив ли, не ранен?!

Взоры всех обратились к облепленному толпой слуг, подъезжавшему на белом коне князю. Отроки, напряжённо озираясь, показательно удерживали руки на мечах, всем своим видом выражая готовность защитить своего хозяина от любого, невесть откуда взявшегося врага. Ингвар из-за спин своих воинов видел, как, грозя страшной смертью, завис над поверженным воеводой половецкий конь. Тогда он поймал себя на мысли, что совсем не переживает за своего недавнего наставника, того, кто с детства учил держать меч и вести войсковой бой. Бесстрастно взирал он на приближающуюся развязку, и когда копьё Белояра в одно мгновение изменило исход последней половецкой атаки, князь недовольно нахмурился. Теперь, холодно улыбаясь, он обратил бледное лицо к своему воеводе, и, выражая радость, воскликнул:

– Хвала Господу, ты жив, Вышата!

– С победой тебя, князь! – поспешил с приветствием воевода, и его сразу поддержал дружный хор голосов.

– Ну, покажи молодца, что едва не лишил нас лучшего защитника! – словно не замечая хвалебных речей, обратился Ингвар к Белояру.

Пленный половец сидел в трёх саженях от князя и был весь на виду, но стоявший за его спиной дружинник отошёл ещё на шаг и молча наблюдал, как подскочившие княжеские слуги рывком поставили взятого им кочевника на колени.

– Кто таков и какого рода?! – грозно вопросил князь – Или ты русского не понимаешь?

Степь давно активно соседствовала с Русью, и множество кочевников, равно как и жителей приграничной Руси, прекрасно владела обоими языками. Ингвар не знал тюркского, на котором изьяснялась вся Великая Степь, протянувшаяся от угорских степей до самого Жёлтого моря у границ Китая, но им вполне владела едва ли не половина его дружины. Прежде чем ответить, половец сделал попытку подняться на ноги, но она тут же была пресечена теми же княжескими отроками.

– Звать меня Кубар, старший коша Тугоркановской орды – на русском, совсем без акцента ответил он, стараясь придать ослабевшему голосу больше твёрдости – Я не знатен и к ханскому роду отношения не имею, так что выкупа за меня, князь, не жди.

– Что привело вас, разбойников, в земли Святой Руси?! – громко, чтобы слышно было всем столпившимся воинам, вопросил князь.

Кубар ответил не сразу. Некоторое время он размышлял, стоит ли вообще отвечать на вопросы, и без того известные всем присутствующим, но всё же произнёс:

– Известно что: нажива в лихом набеге, удаль молодецкая да удача воинская!

По плотным рядам русичей пронёсся недовольный шум, но сразу стих при словах князя:

– На кол всех!

Услышав команду, один из удерживающих половца отроков подтолкнул другого, и тот помчался в сторону в поисках подходящего ствола. Озвучив своё решение, Ингвар рассчитывал на безоговорочное одобрение своей дружины, но с удивлением отметил, что она придерживается другого мнения. Воины, от простого ратника до старшего дружинника, молчали, потупив хмурые дица.

– Негоже так, княже. – тихо промолвил подошедший воевода – Не приличествует так с воинами.

– Тогда как?! – воскликнул князь, обращаясь ко всей дружине – Как с ними поступить?

– На кол, может, и не за что, но голову долой! – крикнул кто-то из-за спин.

– Добро тебе полоном разбрасываться! – не согласился с ним другой – Щедротам княжеским, чай, рад, ведь о деньге голова не болит!

– Что рядить, всех мечу предать, и вся недолга! – послышался третий голос.

– Почто традиции менять? – выкрикнул кто-то – В Корсунь их, караимам на продажу!

Мнения разделились и вспыхнул спор, к которому внимательно прислушивались с десяток половцев, собранных вырьевцами на поле боя. Они, получив лёгкие ранения, уцелели, и теперь гадали, к лучшему ли такой поворот судьбы. Среди поднявшейся разноголосицы трудно стало разобрать отдельные фразы, и воевода не выдержал. Он уже взобрался в седло и, подняв руку, громко крикнул:

– Всем молчать!

Вышата дождался, когда восстановится тишина, и продолжил:

– Князь не всех вас слушать хочет, оглоеды! Говорить только старшей дружине!

Он остановил взгляд на командире первой сотни.

– Говори, Ратай.

Сотник снял шлем, вытер густой пот с высокого лба, и лишь тогда произнёс:

– Чего тут рядить? Продать их всех, как водится, вон уж и караимы тавридские, по слухам, в Киеве ждут! Словно чуют набеги эти. Не половцы в Киеве полоном, так русичи в степи, им всё верная нажива!

За спинами впереди стоящих поднялся одобрительный ропот, и воевода перевёл взгляд на Болота. Молодой сотник в нетерпении ждал своей очереди и сразу стал высказываться, не в силах скрыть возбуждения:

– По мне, так не о деньгах вырученных надо думать, но о мести и спокойствии Руси! Уже сколько времени половцы людей наших терзают! Сколько народа разорили да перебили, скольких баб с девицами угнали, да хоть и мужиков! А мы их за это сарацинам в султанские нукеры? Не велика ли честь?

Сотник остановился, понимая, что в горячности своей был слишком многословен, но не смог удержаться от последней фразы:

– На кол, конечно, незачем, но головы их, в назидание сородичам, здесь оставить!

Болот отвернулся, всем своим видом показывая, что высказал всё, и поймал на себе удивлённый взгляд мужика из рати. «Видать, дивно ему такое слушать от чернявого да раскосого!» – подумал он, усмехаясь. Сотник вырос при княжеском тереме, среди русских сверстников и на русских сказках. Мать, как и все жители южной Руси, исповедывала греческую веру. Его отец тоже был крещён при рождении, как и все его сородичи в таком далёком от Руси кереитском ханстве, и вполне естественно, что и сам Болот был христианином. Ещё в детстве, имея пытливый ум, он овладел грамотой, и с упоением читал всё, что попадалось под руку, особенно предпочитая то, что связано с битвами, нравами различных народов и всем тем, что называется летописью земель. Мальчиком Болот рано лишился матери, а затем и отца, и взрослел он уже в дружине, продолжая познавать мир через тяготы военной службы. Народ своего отца он не знал, помнил только обрывки рассказов о кереитах, услышанные в детстве от него, но, зная о их доблести, силе и стойкости, никогда не стыдился оповещать, какая кровь течёт в нём. Когда же впервые видевшие его собеседники спрашивали, какого рода-племени он, Болот, то ответ был один – русич! И в самом деле, кем может быть человек, рождённый русской матерью и выросший в Руси среди русских! Он с детства любил свой народ, и с самой юности сражался, защищая его от врагов во многих битвах. Уже служа, он вдруг заметил, что в дружине его ненависть к досаждавшим набегами половцам разделяют далеко не все. «Что они тебе так не любы? – спрашивали иные после очередной битвы с ними, видя как Болот, перестреляв и перерубив одних, бросался, не зная устали, в преследование других, уже почти избегнувших смерти в жестокой сече – Может, кого из родичей убили или угнали? Другие по завершении боя бросаются сокровища с бронёй собирать, а ты за погаными, что уже спины показали!» Ни один половец не причинял вреда ни самому сотнику, ни его немногочисленной родне по материнской линии, но он искренне возмущался, не понимая, почему эти люди допускают месть лишь за личные обиды! Он видел трупы в сожжённых селениях, видел несчастные глаза тех, кого удалось отбить у степняков – все они были люди его, родного русского народа!

Воевода, хорошо зная своего сотника, не ожидал другого ответа. Выслушав Болота, он повернулся к командиру третьей сотни. Еруслан, воин в летах, до сих пор не проронил ни слова. Он отстранил дружинника, закончившего к этому времени перевязывать его раненую копьём руку, и сказал:

– Не в наших правилах с пленёнными так обходиться. Но если судьбу вот этого воина решать, так надо Белояра спрашивать – он его в поединке взял!

Взоры всех обратились к Белояру. Воин взглянул на князя, и в повисшей тишине прозвучал одобрительный голос Ингвара:

– Что стоишь, решай!

– Дозволь, князь, его при себе оставить. Тесть мой в прошлом походе в ратники подался, так и сгинул под Киевом вместе со старшими сыновьями. Скоро осень, время урожай собирать, у тещи в селе мал мала на вые, а рабочих рук нет! С пленного хоть какая-то польза, на меня ведь, служивого, надёжи нет! И товарищи его пусть живут. Вместо русского полона получат цепи на невольничьих рынках, а ты – прибыток казне!

Князь, хотя и досадуя, не возражал, и ожидавшие в стороне пленники облегчённо вздохнули. Не видеть им больше родных степей, но служба в телохранителях у султана – не самое худшее из того, что могло произойти! Редко кто из половцев задерживался в рабах. Зная боевые качества степняков, расхватывали их султаны и все, у кого хватало денег, пополняя воинские отряды свои и охрану. А Ингвар, потеряв интерес к захваченным кочевникам, уже был занят другими мыслями. Отбитый отроками в самом начале сражения обоз оставался под их контролем, но вокруг него всё больше собиралось пока любопытствующих переяславцев и киевлян. Требовалось срочно усилить его охрану и встретиться с князьями Святополком и Владимиром, чтобы подтвердить свои права на добычу.

– Ратай, спеши со своей сотней к обозу, русский полон гони, а всё, что есть, принять до последнего возка! – крикнул он сотнику.

– Весь обоз? – переспросил сотник, переглянувшись с воеводой – А что оставить полону?

– Обойдутся! – решительно заявил князь – Пусть радуются, что освободили, не то век бы им в кандалах на чужбине маяться!

Князь ускакал, а дружинники, глядя вслед направляющейся к обозу первой сотне, принялись осматривать добытые в бою трофеи. Никто не торопился увидеть благодарные глаза счастливых, дорогой ценой освобождённых от уготованного им рабства людей. Им уже приходилось отбивать русский полон, видеть эти глаза и слышать идущие от самого сердца слова, что врезаются в память, и звучат в душе самой дивной на свете мелодией, но…

Когда Ратай со своей сотней достиг обоза с награбленным половцами добром, навстречу им бросились уже освобождённые от своих пут мужчины и женщины. Их возгласы слились воедино, но сотник расслышал слова тех, кто был поближе к нему.

– Родные вы наши, сынки! – кричал крепкого вида мужик с бородой, что местами уже была посеребрена сединой. – Спаси вас Бог, ослобонили…

– Родимые, мы уже и не чаяли, что переймёте нас! – вторила ему женщина со свежим рубцом на всю щёку и распоротой кнутом рубахой – Ведь до самого города бегом гнали, окаянные…

Неожиданно она подскочила, вцепилась в стремя, прильнула к сапогу лицом и завыла, и тут же навзрыд заревели ещё трое баб. Тогда Ратай, желая поскорее покончить с неприятной для него ситуацией, приподнялся на стременах, и во всю мощь своих лёгких прокричал: