Сумерки богов

– Что за нелепость? Но предположим. И?

– И я буду ревновать, – в его голосе прозвучало приглушённое недовольство.

– Киану, не говори таких ужасных вещей, – как можно спокойнее сказала Вера, а про себя подумала: «Если тебе нужен повод для самоистязания и ты его ищешь уже сейчас, то при чём здесь я?»

– Как бы то ни было, дама должна быть скромна, – его тон был сухим и требовательным. – Прости мне мой безобидный предрассудок.

Что поделать, Киану любил заострять внимание на пустяках и придавать им самое серьёзное значение. Блаженство исчезло с души вместе с бодрой уверенностью в возможном счастье. Пейзаж тут же сделался далёким и не таким поэтичным, а плещущая река превратилась в глетчер. «Ладно, – в тысячный, в миллионный раз подумала Вера, – ко всему на свете привыкают». Совершенно искренно Вера полагала, что ко всему на свете можно привыкнуть, даже к самому, казалось бы, губительному, и не только привыкнуть, но и полюбить. Первая сигарета вызывает тошноту и отвращение, а по прошествии лет становится незаменимым утешением; поначалу мозг протестует против водки, ожирения, диет, костылей, непосильных нагрузок, несвободы, нищеты, но потом ко всему привыкает. В действительности же Вера сама не знала, чего она хочет от Киану: приручить его, противостоять ему, держать оборону, подстраиваться, пробудить в нём доверие или же окончательно расстаться. Всё зависело от её личного выбора. Или почти всё.

– Поехали, – сказал Киану, – мы уже недалеко от дома, осталось всего ничего.

Ссутулив плечи и шаркая подошвами, раздосадованная Вера поплелась в машину, как старуха, страдающая ревматизмом, а чудесное белое платье стало походить на больничный халат.

* * *

Автомобиль переехал реку и обогнул небольшой холм. Шоссейную дорогу практически сразу сменила просёлочная. Брат Киану жил почти на склоне холма. От дома и до самой реки расстилались его виноградники, блестящие под солнцем и отгороженные от местного селения небольшим лесом.

Киану уверенно съехал на маленькую боковую дорожку, засыпанную гравием, сбавил скорость, пересёк железные распахнутые ворота и остановился у двухэтажного причудливого строения с большими четырёхстворчатыми окнами.

– Ну вот мы и на месте, – сказал Ки, и лёгкая улыбка тронула его губы.

Сердце же Веры, напротив, взволнованно всколыхнулось, как у ребёнка, которого впервые привезли сдавать экзамен, а он не знает ни одного ответа и от этого чувствует внутреннюю панику, но всё же как-то держится.

Окна машины слепил такой яркий, радостный солнечный свет, что смутные опасения стали понемногу отпускать. Вера приняла равнодушный вид, но тень беспокойства всё же промелькнула на её лице. Интересно, понимает ли Киану, как она сейчас волнуется? Или ему это в голову не приходит, или же он сам в избыточном напряжении и чувствует нечто подобное? Зачем они вообще сюда приехали? На самом деле Вера боялась этого знакомства, ровно столько же, сколько и хотела его.

В этот момент молодой загорелый парень с большими светло-голубыми глазами, ямочками на щеках и выгоревшими на солнце волосами выбежал им навстречу, замахал руками и закричал:

– Салют обществу почтенных учёных! Как хорошо, что приехали!

Пока Вера отыскивала дверную ручку, парень подлетел к машине, открыл дверцу и, придерживая её одной рукой, другую протянул Вере. Не дожидаясь, когда его представят, он сказал:

– Эвальд.

На одно мгновение Вера вежливо коснулась его руки и вышла из машины. Парень стоял против солнца и выглядел совершеннейшим юнцом, чем ужасно смутил Веру. Она не поверила своим глазам. Оказывается, это и был хозяин. Вместо располневшего, окутанного религиозной таинственностью святого отца в рясе перед ней стоял стройный мужчина, почти юноша. Эвальд был ровесником Киану, но казался гораздо моложе. Обветренные щёки, потёртые джинсы, сандалии на босу ногу, льняная рубаха неопределённого цвета с длинными рукавами и без пуговиц на манжетах. Помимо воли, Вера ненадолго задержала на нём взгляд, он показался ей настоящим воплощением мужской красоты и энергии. Кроме того – глаза! Таких глаз Вере никогда не доводилось видеть. На первый взгляд своей синевой они как две капли воды походили на глаза Киану, но если присмотреться, то это были совершенно иные глаза. Сказать, что они были прекрасны – не сказать ничего. Необыкновенного цвета – не просто голубые, а цвета итальянского неба на древних полотнах, такие глаза не просто сбивают с толку женщин, а превращают их в трепетных дев, в рабынь. Глядя на Эвальда, Вера испытала нечто похожее на восторг, который усиливался от неожиданности.

– Приветствую, – обронил Киану, выбираясь из машины, оправляя помятый костюм, протягивая брату руку и бросая вокруг себя нарочито небрежный взгляд.

– Сколько лет, сколько зим! Рад, что ты вспомнил о моём существовании. Почему не сказал, что приедешь не один?

– Хотел сделать сюрприз. Знакомься, это Вера.

Эвальд с любопытством на неё посмотрел. Разумеется, Вера немного покраснела, а почувствовав это, так смутилась, что смогла только безмолвно кивнуть головой.

– Какими судьбами?

– Да вот, захотелось подышать воздухом родных мест. А ты всё такой же прыткий. Ну и видок!

– Зато у тебя унифа что надо. При полном параде, как я посмотрю, можно прямо на учёный совет, – с добродушной усмешкой сказал Эвальд, и солнечные лучи заиграли на его губах.

– Напротив, чувствую себя студентом, приехавшим на каникулы.

– Надолго?

– Пока не прогонишь в три шеи.

– Вот тебе на. Это и твой дом, если не забыл.

– Дом? – наигранно удивился Киану. – Я возвращаюсь через сто лет, и что я вижу? Ты всё-таки восстановил эту рухлядь?

Стараясь держаться непринуждённо, Вера стояла у левого крыла машины. Нужно ли говорить, что она была искренне рада увидеть брата Киану, но одновременно и взволнована, и растрогана. Правда, ей показалось, что братья поздоровались слишком машинально, что они всего лишь смущённо пожали друг другу руки, без тепла и чувствительности, которые обычно говорят о близости людей. Возможно, они не умели выразить своё душевное расположение, а может быть, никакого расположения и не испытывали. И всё же Вера заметила, что Эвальд ведёт себя почти естественно, а Киану старается выглядеть счастливым и внушительным перед братом.

– Как добрались?

– Превосходно.

– Устали с дороги? – спросил Эвальд и тут же сам себе ответил: – Конечно, устали. Сейчас я вас освежу. Проходите, осматривайтесь, а я пока по хозяйству.

Пытаясь отыскать в себе хоть немного уверенности, скованная неловкостью Вера вежливо посмотрела по сторонам. Дом был несовременный и не слишком изысканный, но огромный, наполовину деревянный, наполовину облицованный искусственным камнем, с овальной верандой, выбеленными известью стенами, покрытый покатой шапочкой красной черепицы. От дома открывался прелестный вид на виноградники. Вниз по склону ширился простор, раскинувшиеся там шелковистые лужайки доходили до самой реки, чей всплеск, казалось, слышался и здесь. Вдали виднелось каменное здание винодельни с широкими железными воротами, а ещё дальше – река с проплывающей и немного дымящей буксирной баржей. С южной стороны был высажен огромный фруктовый сад, где яблоневые деревья сплошь покрывали наливающиеся плоды, с северной же стороны дом сомкнутым строем окружали старые каштаны. Лёгкий ветерок гонял облака, шевелил листья деревьев и волосы Веры. Стало немного легче, дурацкая скованность отступила, хотелось выглядеть сдержанной и ровной. Чуть ли не впервые в жизни Вера раздражала саму себя, и, чтобы отделаться от этого раздражения, она начала разглядывать веранду.

Веранда с фасадной стороны дома делилась на две части: застеклённую и открытую. Деревянные колонны открытой веранды напоминали дорические, пол устилал чёрно-белый тротуарный плитняк, выложенный в шахматном порядке. Словом, деревенский особняк, но не без изюминки. Тут же стояла плетёная уличная мебель, клумбы перед домом пестрели цветами, дорожки засыпаны гравием. В глубине двора возвышалась постройка с решётчатыми окнами, похожая на дровяной сарай или кладовую для всякой утвари, у ворот припаркован довольно старый внедорожник с откидным верхом, больше похожий на фургон для перевозки домашнего скота, чем на автомобиль для комфортных поездок.

Возвратившийся с двумя стаканами белого вина Эвальд, видимо, уловил удивление, написанное на лице Веры, и пояснил, что в такую машину удобно загружать ящики с вином. В очередной раз Вера смутилась и стала ковырять гравий носком туфли.

После все направились в дом. Вино оказалось непривычно кислым и отдавало пробкой, но Вере было не до мелочей. Она взошла на веранду первой, вдохнула тот особый запах спокойствия, что хранят лишь старые деревянные постройки, и замычала про себя от удовольствия. Небольшая с виду веранда оказалось довольно просторной, светлой, уставленной фикусами в кадках, бегониями, орхидеями в горшках, лимонной геранью, комнатными розами и ещё множеством цветов, названия которых Вера не знала. Солнце радостно подсвечивало пыль на стёклах и на сочных зелёных листьях разросшихся фикусов. Из распахнутой двери навстречу Вере, лениво потягиваясь, вышли два старых кота с царскими повадками. Она протянула было руку, чтобы погладить их вздрагивающие уши, но коты равнодушно посмотрели на неё, отвернулись и уселись у ног Эвальда, как бы демонстрируя, кто в доме хозяин.

Без нужды пощупав в кармане платья зеркальце, Вера спросила:

– Как их зовут?

– Мистеры Иксы, – ответил Эвальд.

– Что, обоих сразу?

– Да, – запросто ответил он. – Когда-то, будучи котятами, они так славно наперебой мурлыкали, что их хозяйка… – он почему-то смутился, будто сказал что-то не то. – В общем, это Мистеры Иксы.

– Они милые, – вежливо ответила Вера, не зная, куда девать глаза.

За верандой располагался выбеленный огромный холл со множеством закрытых дверей, лестница на второй этаж и распахнутая двойная дверь, ведущая в большую, хорошо обустроенную кухню. Чистая, как стекло, кухня пахла сушёными фруктами, свежей зеленью и кофе. Пожилая тощая женщина, покойницкого вида, в строгом коричневом штапельном платье и туфлях без каблуков, наливала там чай. Облезлые коты уже были здесь и, как старая пара носков, обвивали её ноги. Одной рукой женщина держала чайник, а другой придерживала крышку. Увидев входящего Киану, женщина заметно побледнела, хотя, казалось бы, бледнеть было уже некуда, замерла, будто уснув, и не замечала, что заварка течёт через край чашки прямо на дубовый стол. Через мгновение женщина очнулась, выпустила чайник из рук, и лоб её тут же сложился множеством некрасивых складок. С труднообъяснимым недоверием она посмотрела на Веру, неуклюже повернулась и, не выразив ни малейшего сожаления по поводу своей неловкости, вышла из кухни, видимо предоставив лужицу на столе заботам хозяина. Коты лениво поднялись и поплелись за ней. Воцарилась гробовая тишина, воздух как будто слегка накалился, братья словно чего-то испугались и поэтому старались не смотреть друг на друга. Первым подал голос Эвальд:

– Вера, это Ида… – хватая тряпку и немного смутившись, сказал он. – Она робка и малахольна, но ничего, она привыкнет к вам. У нас тут, понимаете ли, своя провинциальная галантность…

Вера недоумённо пожала плечами, сомневаясь, что такая странная особа сможет к ней привыкнуть.

Настало время позднего обеда или раннего ужина. Стол накрыли на улице. В тени каштановых листьев, под небольшим тентом хозяйничал Эвальд, сервируя стол. С подносом в руках на улицу вышла та самая тощая кухарка в штапельном платье. Бледные растрескавшиеся губы её, хоть и были плотно сжаты, но всё равно заметно дрожали. Смотрела она пустыми, ничего не отражающими глазами. Со смутной жалостью Вера отметила, что это самые странные глаза, которые ей довелось видеть, хотя в больнице она насмотрелась всякого.

– Здравствуйте, – наконец сказала женщина, и даже не сказала, а как-то простонала.

Это был самый настоящий стон, вырвавшийся из груди с непонятной, необузданной болью. Вере показалось, что приветствие Иды предназначалось только Киану, но на всякий случай она кивнула головой и тоже поздоровалась. Киану смутился и ушёл в машину доставать вещи. Эвальд отправился за ним. Вера же сломила своё внутреннее сопротивление, набралась храбрости и без единого звука стала помогать Иде накрывать на стол.