Судьбой приказано спастись

– Здравствуй, Тома! Что так рассматриваешь меня внимательно и не узнаёшь? – обратился к ней неожиданно для всех Валентин.

– Ты что, папа, её знаешь? – удивлённо спросила Валентина у своего отца.

– Ещё как я её знаю, – ответил Валентин, поглядывая, прищурившись, на Тамару Васильевну.

– Тамара Васильевна, это что, правда, что вы с моим папой знакомы?

– Я? Не помню, – отрицательно покачала головой женщина.

– Ладно, Тома, на первый случай так и быть, как говориться, прощаю. Но близких своих друзей забывать нехорошо, тем более когда-то даже любимых… – постепенно сбавляя тон, совсем тихо завершил нравоучительную речь Валентин.

– О каких любимых вы говорите? – удивлённо уставилась на него старушка.

– Ты что, и правда меня, Тома, не узнаёшь? – наступал Валентин.

– Нет, – не сдавала позиций Тамара Васильевна.

– Ладно, раз так, зайду с другой стороны. Давай внимательно вспоминай, кому ты когда-то говорила: «Только самый настоящий глупышка может поехать за двадцать с лишним километров в город за одной-единственной лишь розой для любимой». Я, Тома, часто любил с ветерком на лошади прокатиться в город. Вот там-то и купил однажды тебе цветок, как-никак, городской. Ну, что, не вспомнила? Ещё нет? Тогда, давай сделаем по-другому: вместе вспомним давай сейчас вашего соседа-«буржуя», который любил покуривать только дорогие папиросы, которых, конечно, никогда в деревне не было; вот по этой самой причине он и посылал меня за ними на лошади в город. Хотя он для нас никаким «буржуем» не был. Просто этот хороший дядька всегда одевался очень аккуратно и по моде, вот за это и прозвали его, если помнишь, «буржуем». Знаешь, когда я вместо сдачи купил тебе тогда цветок, он и виду не подал, догадавшись, наверное, что это я для тебя купил. Мы его все звали почему-то Культяпкой – дядькой Васькой. Раз улыбнулась, наконец-то, мне, значит, вспомнила. Прав я, Томка?

– Валя, неужели это ты, мой любимый первый мальчик? – проворковала пожилая женщина.

– Свершилось, Тома, наконец-то меня вспомнила, – обрадовался Валентин.

– Папа? Тамара Васильевна? – недоумевала Валя. – Что это за индийское кино здесь происходит? Объясните нам.

– Да, Валя, твой папа – моя первая в жизни любовь; и первый парень, с кем однажды вечером на крыльце я поцеловалась, – смущённо призналась Тамара Васильевна.

– И я тоже… – засмущавшись слегка, сказал Валентин Николаевич.

– Вот так встреча, – удивившись, протянула Валентина.

– Но это ещё не все приятные новости, Тома, – добавил Валентин.

– Это ты о чём? – засмеялась Тамара Васильевна, – не жениться ли на мне решился.

– Как сказать… Как сказать… – оставив её в догадках проговорил Валентин. -Ладно, «сюрпризом» я чуть попозже тогда тебя обрадую. – И дипломатично уходя от щекотливой темы разговора, воскликнул: – В этом доме будут, наконец-то, меня угощать или нет?

– Папа, а Егор нам от тебя недавно целое богатство передал, – поделилась приятной новостью молодая женщина, начав собирать на стол.

– Если бы не один какой-то оказавшийся в нужный момент рядом со мной китаец, всё это богатство навсегда было бы потеряно… – назвав истинного виновника появления богатства, признался Егор.

– Я этого парня сегодня возле нашего дома видел, – задумчиво поглядев на Тамару Васильевну, добавил Валентин.

– Раз он в этом очень помог нам, тогда надо его домой пригласить в гости к нам зайти, – предложила, путаясь в словах, Люда.

– Его сейчас там нет, но, я обещаю, что его мы обязательно найдём, – заверил Валентин Николаевич.

Дослушав до конца слова Валентина, Тамара Васильевна, кивнув, продолжила:

– Он здесь редко появляется, но мы, разумеется, стараемся его голодным не оставлять, и даём ему всегда поесть. Вот только уговорить его войти в дом нам не удаётся. Уж больно, видать, он стеснительный и робкий от природы. Для нынешнего поколения – это такая редкость. Видать, родители на своем примере его так воспитали.

Услышав это откровение от Тамары Васильевны, Валентин немного улыбнулся и, посмотрев с хитрым прищуром Тамаре Васильевне в глаза, еле слышно проговорил:

– Эх, Тома, Тома… Скоро всё узнаешь. – Но это в большей степени было произнесено Валентином для себя, а не для неё.

Поужинав, Тамара Васильевна, не привлекая внимания, ушла отдохнуть к себе в комнату. Валентин никак не мог наговориться с дочерью после долгой разлуки и уже поздним только вечером постучал в дверь комнаты Тамары Васильевны. Получив разрешение войти, он несмело шагнул внутрь и присел рядом с ней, собираясь преподнести обещанный «сюрприз».

– Ну, как у тебя здоровье, Тома? Терпимо? – начал он издалека подбираться к главной теме разговора.

– Какое там к старости здоровье, Валя, – посетовала старушка. – Одни охи… и ахи…

– Ничего, скоро всё войдёт в норму, – обнадёжил он пожилую женщину.

– Чем ближе, Валя, к старости, тем неспокойнее становится на душе. За грехи свои по жизни приходится расплачиваться сполна. Они как черви засели глубоко в голову и не дают ни минуты покоя. Если бы можно было всё начать сначала, – с сожалением произнесла Тамара Васильевна.

– Тома, за свою непростую долгую жизнь, я пришёл к одному интересному выводу. Он состоит в том, что начать жить никогда не поздно, – изрёк самостоятельно выведенную мудрость Валентин.

– Тебе так говорить легко. Ты вот со своими поздно, но всё-таки встретился…

– А тебе, Тома, что, скажи на милость, мешает это сделать? – спросил Валентин, с доброй хитринкой в глазах поглядывая в сторону Тамары Васильевны.

– Мертвых, Валя, не воскрешают, – вздохнула женщина и заплакала.

– Ладно, Тома, не буду тебя больше мучить… и скажу прямо – твой сын жив! Я недавно видел его.

– Что?! – обескураженная такой новостью, осторожно привстав на дрожащих от волнения ногах с кровати, воскликнула она.

– Знаешь, Тома, я про историю с кражей ваших с мужем накопленных денег знаю ведь, – признался после паузы Валентин. – Понимаешь, когда твоего сына посадили в тюрьму, а потом перевозили к нам на зону, их машина попала под поезд, тянувший цистерны с горючим. Не знаю, как всё там происходило подробно, но то, что там творилось что-то ужасное, это факт. От разлива горючего машина загорелась и многие находившиеся там моментально погибли, а Святослав, твой сын, хоть и получил множество ушибов и ожогов, но, к счастью, остался жив. На зоне в бараке, куда он после этого попал, он лежал рядом со мной – на соседней койке. Когда он мне по моей просьбе обо всём подробно рассказал, он мне пришёлся как-то сразу по сердцу. А когда же он нарисовал твой портрет в молодости и признался мне, что это его мама, и потом, когда узнал от него, как родителей зовут, и откуда он родом, я тут же понял, что он твой сын. С этого момента я его полюбил, как родного сына, и, так как в уголовной среде у меня был кое-какой авторитет, на зоне его никто не смел обидеть. Потом, когда представился удобный для него случай, поучаствовав в его с зоны побеге, я спрятал его в доме своего родного брата Фёдора. Ты его должна помнить. Дом находился в тайге. Знаешь, Тома, на его месте я бы тогда эти ваши сбережения тоже бы, наверное, украл. У него, если честно, другого не было выхода. Если бы он не отдал тогда крупный долг, то его бы просто убили.

Я и сейчас бы о нём ничего не узнал, если бы не одна в газете статейка о нём, где, кстати, есть и его фотография. Когда я случайно увидел эту статью, я очень расстроился, что его поймали. Всё это время он жил в тайге под чужим именем. Сейчас он пока находится в тюрьме. Что будет с ним потом, время покажет, но я думаю, что адвокат – внук моего фронтового друга – Кирилл, со временем постарается ему помочь. По его словам, начинают появляться варианты как это сделать, – постарался успокоить Тамару Васильевну Валентин Николаевич.

– Неужели, Валя, и правда, он жив? Мне как-то не верится… – с сомнением спросила пожилая женщина.

– Да, Тома, это правда. Он действительно жив.

– Господи, спасибо тебе и прости меня… Валя, не уходи, пожалуйста, пока. Посиди со мной немного, – произнесла Тамара Васильевна и тихо заплакала.

Она плакала, не понимая сама от чего – от радости или от горя – льются слёзы, а Валентин сидел с ней рядом, понимающе поглаживая её с годами огрубевшую руку.

Адвокат Кирилл постарался сделать всё возможное, чтобы уже на третий день состоялось долгожданное свидание Тамары Васильевны со своим сыном. По короткому пути от ворот до комнаты свиданий она так сильно волновалась, что Валентину приходилось беспрестанно её успокаивать. Даже тогда, когда они рядом с адвокатом сидели уже в комнате в ожидании появления Святослава, он постоянно повторял: «Не волнуйся, Тома! И ничего не бойся!»

И вот на пороге комнаты для свиданий, наконец, появился её сын – Святослав. В этом исхудалом, с осунувшимся лицом мужчине она вряд ли узнала бы своего сына, случись ей увидеть его в общем потоке людей. Святослав же, наоборот, лишь только взглянув на эту исстрадавшуюся за долгую жизнь пожилую женщину, мгновенно и безошибочно узнал в ней свою мать. В глубине его души таилась огромная любовь к ней. Несмотря на то, что именно она в одночасье перевела его жизнь в иную плоскость, он ни коим образом не считал её источником своих жизненных трудностей, и такое отношение к ней легко читалось сейчас в его взгляде на дорогого ему человека – маму. Уловив проскользнувшую на его лице еле заметную улыбку, Тамара Васильевна, ответила ему по-матерински доброй и нежной улыбкой и, слегка коснувшись его руки, наконец, дрожащим голосом вымолвила:

– Здравствуй, сыночек…

– Свят, прошлое не вернуть. Не обижай её. Мама у всех всегда только одна, – напутствовал по-отцовски Валентин, выходя вместе с Кириллом из комнаты, чтобы оставить мать и сына наедине.

Оставшись одни, они ещё долго смотрели друг на друга, не проронив ни единого слова. Из глаз Тамары Васильевны тихо катились слезы, а Святослав, держа мать за руки, время от времени поглаживал их, еле сдерживая эмоции, к чему приучила его суровость таёжной жизни.