Убийца

– В квартире тестя. Старик умирает. Его управляющий заперт в кладовой, Ганя, кажется, лишилась рассудка, на заводе общая тревога.

– Опоздали, – произнес со вздохом Ягодкин.

– Бегите скорее за докторами, вперед, – скомандовал Густерин, и четыре агента вместе с начальником сыскной полиции быстро направились во внутренние комнаты Петухова. Они прошли прихожую, залу, столовую и очутились в коридоре, ведущем в кабинет и спальню Тимофея Тимофеевича. У порога они увидели распростертое тело женщины. Это была бесчувственная Ганя.

Два агента и доктор бросились поднимать ее, а Густерин с остальными распахнул двери спальни. Ужасная картина представилась их глазам. На кровати корчился в предсмертной агонии посиневший старик Петухов, а около него стоял со сжатыми кулаками и налившимися кровью глазами его зять. При виде вошедших Куликов отшатнулся, побледнел как полотно и опустил глаза.

– Доктора, скорее доктора, – закричал Густерин. Врач, не успевший еще привести в чувство Ганю, подбежал к кровати умирающего. Слабое биение сердца и пульс свидетельствовали, что старик еще жив, но конечности начинали холодеть, во рту появилась пена, глаза ввалились и темная синева окружала веки.

– Он отравлен, – произнес доктор, – и, по-видимому, спасения нет, необходимо скорее отправить его в больницу.

– В вашем распоряжении карета и люди; везите сами и употребите все усилия, чтобы спасти несчастного, – сказал Густерин.

В одно мгновение Петухова и его дочь унесли и в двух каретах помчали в больницу.

Злодей стоял все время, не шевелясь и не поднимая глаз.

Он не знал и не понимал, что именно произошло, но видел полицию, и остальное ему было ясно. Опять он попал впросак, опять сорвалось у него в критическую минуту, когда все было готово! Что ж?! Конечно, досадно, обидно, неприятно, но… но будет еще видно!

– Господин Куликов, – произнес Густерин, – я вас арестую именем закона и приглашаю следовать за мной.

– Я повинуюсь, – спокойно ответил злодей, – хоть этот торжественный и неожиданный арест меня очень удивляет и смущает. Я не сомневаюсь в том, что здесь кроется роковое недоразумение, ошибка.

– Мы разберем все это в моем управлении.

– А, так я имею дело с полицией, а не с представителем следственной власти?

– Я не считаю нужным рекомендоваться вам и предъявлять свои полномочия. Вы подчиняетесь распоряжению местной полиции. Господин пристав, неугодно ли вам взять этого человека под конвой.

– Может быть, вы скажете мне все-таки, в чем меня обвиняют?

– Я не обязан вступать с вами в объяснения, но извольте – я могу сообщить вам. Вы уличаетесь в самозванстве, в нескольких убийствах, в покушении на отравление тестя и в истязании жены. Довольно с вас?

– Макарка-душегуб! – произнес Ягодкин.

Злодей побледнел и зашатался. Этого «открытия» он никак не ожидал. Значит, все погибло! Бежать, сопротивляться невозможно. Выхода нет. Несколько минут он не мог овладеть собой и, как зверь, попавший в западню, испуганно водил по сторонам глазами. Густерин любовался этим эффектом и не сомневался уже теперь, что Ягодкин был прав. Действительно, это Макарка-душегуб.

– Где Степанов? – спросил он. Арестованный молчал.

– Я вас спрашиваю, где Степанов?

– Там… там…

Макарка сам не соображал теперь ничего, и все его помыслы были сосредоточены на этом внезапном, как с неба свалившемся визите. «Не во сне ли я? – думал он. – Как могли они раскрыть все, когда не было никакого повода? Кто это действовал? Как, откуда?»

Но сколько ни думал он, голова только трещала, в висках стучало, в глазах темнело.

– Где ваш сообщник – рабочий, которому вы передали отравленный квас? – продолжал Ягодкин, который наслаждался растерянностью совершенно пораженного злодея.

Макарка водил глазами, сжимал и разжимал кулаки, переминался с ноги на ногу.

– Слушай, Макарка, – грозно произнес Густерин, – я с тобой церемониться не буду, и ты лучше отвечай на то, что тебя спрашивают. Слышишь?!

И он топнул ногой, подступая лицом к лицу к злодею. Тот молчал.

– Ты долго дурачил правосудие и общество! Ты, беглый каторжник, бродяга, душегуб, проник в почтенное сословие, жил как честный уважаемый коммерсант и продолжал свои злодеяния! Довольно! Настало время тебе дать ответ! Отвечай же, где Степанов и рабочий-соучастник?

– Там, там, – тупо шептал Макарка, который все еще не мог овладеть собой.

– Да что с ним разговаривать! Ведите его сзади, пойдемте на завод и к нему в квартиру.

– Позвольте связать ему руки, – шепнул Ягодкин на ухо начальнику.

– Нет, неудобно, не надо…

Процессия пошла по заводу.

– Управляющий связанный лежит в амбаре, – громко произнесли несколько рабочих.

– Кто? Степанов?!

– Так точно!

– Ведите нас скорее.

– Ключ где? – закричал Густерин, когда они подошли к двери с большим висячим замком, откуда раздавались стоны.

– У них-с, – отвечали рабочие, указывая на Макарку.

– Ключ!

– Не знаю, не помню.

– Ломайте двери!

Несколько ломов быстро сорвали двери с петель. Степанов с перекрученными руками лежал на кулях и стонал от боли. Когда он увидел Густерина и сзади растерянного, бледного зятя Петухова, он забыл все и бросился к ним.

– Ради бога, спасите Петухова! Он умирает!!

– Успокойтесь! Петухов и дочь отправлены уже в больницу.

– И Ганя?! Он убил Ганю!!

– Пока ничего неизвестно.

Веревки перерезали. Кровяные глубокие рубцы свидетельствовали, что Макарка скрутил Степанова, как опытный каторжник. Степанов не мог владеть руками.

– Не угодно ли и вам отправиться в больницу; у вас может образоваться застой крови.