– Да нет. Просто брат с семьей нагрянули проездом из деревни в Мурманск. Вот, бегу в магазин, у меня же дома шаром покати. А вечером провожу их на вокзал. Так что сегодня приехать не смогу.
«Завтра увидимся. Пообщайся с родными. Ну, пока-пока.»
– До свидания, Оля.
Положив трубку на место, он помчался в гастроном, накупил еды на все деньги, что у него были: хлеба, колбасы, яблок, торт к чаю, даже малышу выбрал яблочное пюре, творожки.
С покупками вернулся домой. Дверь его комнаты настежь, а там стоял дым коромыслом: шум, гам, телевизор орет на всю катушку, взрослые укладывают чемоданы, Ванька носится кругами вокруг них, и по коридору, малыш хнычет.
– Вот и хозяин вернулся, чайку попьем, пообедаем, – обрадовалась старуха, взглядывая острыми глазками на дочь с внучкой, мол, давайте шевелитесь.
– Андрюшу надо бы спать уложить, – улыбнулась Надежда деверю, – вот куда только?
– Как куда, а раскладушка на что, – Николай достал ее из-за шкафа и разложил возле окна, освободил стол для обеда, показал женщинам посуду на его полке и в столе на кухне, вскоре кое-как разместились возле стола, пообедали, попили чаю с тортом, поглядывая в телевизор без звука. Ребенок спит.
Все повеселели. Разговорились, рассказывая хозяину, как им отдыхалось в Мурыгино. Вова раскраснелся после обеда, встал и стал разглядывать расписание занятий на стене, Николай сел на его место рядом с Надей. Старуха засмеялась:
– Муж за дверь, а деверь к невестке на кровать, – проскрипела она громко, и все засмеялись, даже Николай, поглядывая на растерявшегося брата, который заподозрил неладное.
– О чем это вы говорите, о чем? – допытывался Вова, ничего не поняв, и обегая круглыми испуганными глазками всех по очереди. В таких случаях он становился похож на глупого поросенка, чем смешил еще больше.
– Да так это мы, шутим, – успокоила его теща, укоризненно глянув на мать, но та разговорилась не на шутку.
– Небось, учеба-то нелегко дается, вон какой стал ты, Коля, худой да бледный. Погляди на брательника – румяный, да в теле мужчина, любо-дорого поглядеть.
– Каждому свое, бабуля, – философски заметил Николай, и старуха уважительно кивнула, мол, понимаем, о чем толкуешь.
– Счас бы еще по стакану белой хряпнуть, тогда был бы полный ажур, – хохотнул шурин Валера, закуривая папиросу и пробираясь к форточке, но его не поддержали, будто не слышали.
И он стал обиженно дымить, мол, привез Вова их к старшему брату, а тот даже бутылку не поставил, не уважает, стало быть, родню свою, требует. Ученый, из говна печеный.
И невдомек ему, что Николай потратил в магазине последние 25 рублей, которые были у него, хотя до зарплаты еще далеко.
Закашлявшись сердито, Валера разбудил малыша, и тот заорал-заплакал, проснувшись раньше положенного.
Женщины засуетились, Надя с младенцем, мать с дочерью посуду мыть-убирать, Вова с Валерой слонялись бесцельно по комнате туда-сюда, Николай делал вид, что рад родне, поглядывая на часы незаметно, скорей бы уж на вокзал.
Под вечер попили еще чаю с конфетами, смотрели телевизор, наконец, настало время ехать. С баулами и чемоданами ехали в самый час-пик, народу тьма в транспорте. На вокзале потише.
Отдохнули. Подошел поезд «Москва – Мурманск».
Началась посадка. Загрузились вместе со всеми в купе плацкартного вагона, посидели, бездумно глядя вокруг.
Наконец, простившись с родней, Николай выскочил из вагона, поезд пошел. Он помахал им рукой на прощанье, и с чувством невыразимого облегчения пошел на выход, к метро.
Приехав домой, он не смог сдержаться, и позвонил Оле по домашнему телефону, который она ему дала на прощанье.
«Алло, я слушаю вас, говорите.»
– Оля, я только приехал, проводил гостей, и решил звякнуть.
«Подождите, сейчас она подойдет», – он замер, надо же, нарвался на ее маму, голоса у них похожи, только успел подумать и тут же услышал снова: «Коля, добрый вечер. Это ты с мамой разговаривал. Уже дома, проводил своих родных?»
– Да, посадил их на поезд, и домой. Еще не поздно, поэтому решил позвонить тебе, а нарвался на маму. У вас голоса похожи.
«Правильно сделал, а мы телевизор смотрим, чай пьем.»
– Ты сейчас где, рядом с ними?
«Нет, я сижу в коридоре на журнальном столике, здесь удобнее разговаривать. Никто не слышит.»
– Это хорошо. Просто очень хотел услышать твой ангельский голос, тогда до завтра, целую, ваш Коля.
«До завтра, целую, ваша Ольга», – засмеялась она в ответ, и положила трубку. Он постоял мгновение, пока в голове его еще звучал ее чудный мягкий голос, смех, и побрел в свою комнату.
Надо раздеться, сходить умыться, и спать ложиться…
…
Он привык к своей комнате. Никто не мешает. Сам себе хозяин. Матрас под кожаной обивкой на двери надежно хранил тишину и покой в ней, так необходимые студенту четвертого курса сценарного факультета, но когда соседки галдели возле ванной, слышно было и в его комнате, хоть уши затыкай.
Учеба уже не казалась ему неподъемной ношей, как на первых курсах, главное, вовремя выполнять контрольные и курсовые.
Есть и сверхзадача, по мастерству кинодраматурга.
Он уже освоил короткометражки, и теперь писал сразу два полнометражных сценария: «Времена детства», и «Я хочу научиться летать». Мастера темы утвердили.
После завтрака, состоящего из сладкого чая с хлебом, он засел за машинку. Надо поработать над документальным сюжетом на милицейскую тему: «Работа с трудными подростками из неблагополучных семей».
На стене, прямо перед ним, висел рабочий график выполнения контрольных работ на 85–86 учебный год, но на него пока лучше не смотреть. Можно свихнуться, пасть духом.
Политэкономия, иностранный язык, психология, драматургия кино и театра, советское право, мастерство, и еще пять предметов. На дневном еще так и сяк, можно вытянуть, а вот с работой совмещать ну никак не получается.
Однако, он еще с первого класса полюбил школу, много читал, уроки были ему в радость, а не в тягость.
Так и сейчас. Втянулся. И дело пошло. Наконец-то он осознал на своей собственной шкуре, что такое высшее литературное образование, но до финиша еще так далеко.
Поработав пару часов, он выскочил из-за стола.
– Не хватает материала. Инспектор должен не только надзирать, да заставлять работать, учиться в вечерней школе, но и досуг обеспечить, увлечь чем-то, заинтересовать, – бормотал он про себя, одеваясь на выход. Пора ехать на студию, к обеду успеть. – Как у нас в детстве, кружки там разные в Доме пионеров, или в ДОСААФ, еще изостудия, спорт-школа. Охватить все это, тогда сценарий интересным получится на все сто, – нет лучше собеседника самого себя. Он любил поговорить в одиночестве, как говорится, тихо сам с собой веду беседу.
Ободренный, весь в творческих замыслах, Николай выбежал из дома на улицу. В троллейбусе малость успокоился. Ничего, друг ты мой сердечный, не боги горшки обжигают…
В группе вовсю шла подготовка к экспедиции.
Да не куда-нибудь, а в Днепропетровск, где он уже бывал, когда работал на картине «Пятое время года», о чем он и сообщил Сергею Портному, увидев того в студийном коридоре.
– Слышал уже от Щербака, завидую вам. Время летит быстро. Помнишь, как мы в художественном училище побывали, где я учился когда-то, – голос художника дрогнул, но Николай сделал вид, что не заметил этого. Как он понимал его, сам такой же.