История русского народа

Тогда Святослав спешил исполнить свое намерение: кончить завоевание Булгарии и идти к Царьграду, чего друг его, честолюбивый Калокир, ожидал нетерпеливо. Греки, может быть, думали, что Святослав уже не воротится на Дунай, и ободренные этой надеждой булгары осмелились напасть на оставшихся там руссов; кажется, что они завладели снова даже Переяславцем. Возвращение Святослава в Булгарию изменило обстоятельства и сделало положение дел опасным для греков. Печенеги и венгры не шли в союз с ними и усилили своими ордами войско Святослава. Стремительным нападением рассеял он слабое сопротивление булгаров; снова Переяславец и сам юный царь булгарский Борис были в его руках. Мечты Калокира могли осуществиться, ибо греческая империя находилась в великом замешательстве. Развратная Феофания сама ввела убийц в императорские чертоги; Никифор пал под мечами убийц-рабов и товарища своего Иоанна Цимисхия. Аравитяне грозили Греции с Востока; голод свирепствовал в Царьграде; духовенство восстало на Иоанна, требуя возвращения прав, отнятых у церкви Никифором. Сами небесные знамения приводили греков в робость, и мы не удивляемся, что присутствие грозного Святослава и толпы разноплеменных варваров на Дунае ужаснули греков. Митрополит Иоанн, изъявляя горесть о смерти Никифора, в эпитафии ему говорил: «Восстань, государь! На нас стремится русская рать». Другие сравнивали Святослава с Ахиллесом, выводя из Арриана, что Ахиллес был также скиф, из окрестностей Меотийского моря, изгнанный впоследствии в Фессалию. «У него также были голубые глаза и русые волосы; он носил такой же плащ, также был безумно отважен, горд и вспыльчив; и Святославу, так же как Ахиллесу, можно приписать стих Омира: «Тебе всегда приятны споры, раздоры и битвы». Смешивая мифы древних эллинов со Св. Писанием, греки находили в имени руссов ужасающее предзнаменование, говорили о храбрости, силе и безумной отваге руссов, читая в книге пророка Иезекииля ужасное предвещание: «Се аз навожу на тя Гога и Магога, Князя Росс».

Опасения греков в самом деле могли быть не напрасны. Но император Иоанн был мужественный человек, у которого в малом теле таилась великая душа. Убийством проложив себе путь к престолу, он загладил злодейство силой ума и меча, ибо ум у него был соединен с необыкновенной телесной крепостью и деятельностью. Он обвинил в убийстве Никифора одного из своих участников и дал его на растерзание народу, удалил Феофанию, отдал духовенству все отнятые его права и был венчан на царство при всеобщей радости. Иоанн оставил малолетних Константина и Романа соправителями и сочетался браком с теткою их, дочерью Константина Порфирородного. Собранные отовсюду припасы привезены были в Грецию на собственные огромные сокровища Иоанна; вельможи царьградские осыпаны были от него милостями и наградами; все ожило в деятельной надежде. Тогда из Азии получили отрадные вести: аравитяне были разбиты; Иоанн спешил спасать Грецию от руссов. Он готовил флот, собирал войско, но между тем хотел еще испытать мира. Греческие послы явились к Святославу, благодарили, что он исполнил договор с Никифором, наказал Булгарию, и сказали, что греки готовы заплатить ему обещанное по договору, но за то он должен оставить Булгарию немедленно. «Выкупите ее, – отвечал Святослав, – заплатите мне за каждый город, за каждого пленника или переселяйтесь в Азию: нам не ужиться на одной земле». Греческие послы желали знать количество требуемого откупа; Святослав потребовал безмерные суммы. Иоанн прислал к нему еще раз послов. «Бог был свидетелем договоров и мира между нашими предками, и, как христиане, мы не хотим разрывать мира, – говорили снова греческие послы. – Идите в свою землю друзьями; иначе не мы, а вы будете виною разрыва, и мы принудим вас уступить, ибо надеемся на помощь Бога. Вспомни, Святослав, участь Игоря: он приходил со множеством ладей к Царьграду и едва ли с десятью возвратился домой; вспомни смерть его. Тебе не возвратиться в Русь, если император наш и воинство римское выступят против тебя». Святослав не потерпел столь гордых речей. «Скажите вашему императору, – отвечал с гневом князь руссов, – что он напрасно хочет трудиться: зачем ему приходить сюда? Мы скоро поставим вежи свои перед Царьградом и покажем ему, что мы не наемные работники греков, но воины. Напрасно считает он нас женщинами и пугает как детей».

Война смертельная была решена. Святослав не знал еще, что в Иоанне найдет он достойного противника. Руссы, булгары, венгры, печенеги выступили из Булгарии, начали грабить и разорять Фракию и явились даже пред Адрианополем; но вскоре Вард, греческий полководец, напал на них, развлек силы их и успел прогнать за Гемус. В ужасе бежали они до самого Дуная, оставив горные проходы Гемуса незанятыми.

Тогда, раннею весною, Иоанн выступил с воинством и, обрадованный свободным проходом в горах, спешил провести своих воинов через теснины Гемуса. Он сам шел впереди со своим полком бессмертных, за ним следовали остальные войска. Тихо перебравшись через горы, Иоанн спешил к Переяславцу. Корабли его, начиненные греческим огнем, уже плыли к Дунаю. Нечаянное нападение греческих войск не испугало Свенельда, начальствовавшего в Переяславце. Греческая конница смяла руссов и принудила их закрыться в городе. Святослав был тогда в Доростоле, и Калокир поскакал к нему с известием. В самую Страстную пятницу Иоанн осадил Переяславец; жестокое сопротивление руссов не помогло им. Греки овладели городом; царь Борис взят был в плен с женою и с детьми. Руссы и союзники их заперлись в царском дворце, сражались и отвергали помилование. Тогда греки зажгли дворец; руссы выступили из него и, окруженные отовсюду, почти все легли на месте; немногие спаслись со Свенельдом и принесли к Святославу весть о потере Переяславца. Он не уныл от первой неудачи, собрал дружины руссов, союзников и ждал приближения греков. Между тем Иоанн объявил свободу, мир и союз Борису. Булгары оставляли Святослава и сдали грекам Плискуву, Динею и другие города. Святослав счел этот поступок изменой, казнил за то триста знатных булгаров и ждал Иоанна в Доростоле.

23 апреля Иоанн пришел к этому городу и едва успел устроить свое воинство, как воины Святославовы, сомкнув щиты и копья, устремились на ряды греков. Целый день кипела битва; несколько раз (двенадцать, по словам греков) счастье переменялось. К вечеру сам Иоанн кинулся с конницей, воскликнув: «Докажем свою доблесть!» Руссы были сбиты, отступили и заперлись в городе. Греки укрепили рвом стан свой и начали осаду Доростола.

Не будем описывать трехмесячной борьбы Святослава с героем греческим. Святослав повелевал дикими, разнородными толпами, и сами руссы, сильные и отважные, не могли выдерживать битв правильных и стройных. Против него было войско, правильно устроенное, ободряемое примером мужественного государя – отличного воина, снабженное оружием и запасами, подкрепленное флотом, пресекшим всякое средство осажденным доставать припасы. Голод, недостатки усиливались в городе. Один из главных полководцев Святослава пал в битве; Икмор, первый богатырь русский, был убит, но Святослав не уступал. В бурную ночь успел он запасти Доростол съестными припасами, отбивал приступы, выходил в поле, иногда побеждал, но ряды воинов его редели. Греки сказывают, что руссы выходили еще из города по ночам, сжигали тела своих воинов, закалывали в жертву им пленных и топили в Дунае петухов и младенцев. Думая, что воин, умерший в плену, будет рабом победителя в будущей жизни, русс убивал сам себя, не сдаваясь в плен, если не было уже возможности спастись.

Все средства спасения наконец истощились; оставалось одно: смерть. Святослав созвал воинов на совет. Положение было отчаянное, и мнения различны. Все решили, наконец, что надобно мириться и просить у греков свободного пропуска в Русь. Глубоко вдохнув, Святослав ответствовал: «Итак, погибнет честь русского оружия, без пролития крови доныне покорявшего области, легко побеждавшего соседей. Нет! Помня храбрость предков наших, веря, что мы до сих пор были непобедимы, сразимся еще раз: победа или смерть». Так передают греки речь Святослава; не ее ли передал нам летописец наш короче и выразительнее: «Уже нам некуда деться! Волею или неволею противостанем, не посрамим земли Русской, но ляжем здесь костьми: мертвые не стыдятся, а побег не спасение, но только стыд принесет нам; станем крепко. Я пойду перед вами: если глава моя ляжет, спасайтесь!» «Где твоя глава ляжет, – воскликнули воины, – там и мы наши головы положим!»

Есть известия, что Иоанн предлагал Святославу единоборство и что Святослав отвечал: «Лучше греческого царя знаю, что мне делать. Есть много средств умереть: пусть выбирает какое угодно». Повествование сомнительно: положение Святослава скорее могло его заставить искать средства к спасению в единоборстве, а не победительного императора греческого, и притом такие битвы более известны были скандинавам, нежели грекам.

Июля 24-го вспыхнула последняя битва. Она была ужасна. При заходе солнца руссы вышли из города и яростно устремились на неприятелей. Анемас, греческий силач, пробился до самого Святослава, ударил его копьем и сшиб с ног, но дружина русская окружила Анемаса, и он пал, пронзенный копьями. Сражение усилилось; греки бежали, руссы преследовали их; сам Иоанн бросился в пыл битвы и не берег себя. Тогда вдруг разнесся слух между греческими воинами, что благочестивые люди видят перед воинством всадника на белом коне, что он поражает и гонит руссов. «Святой Феодор Стратилат за нас!» – кричали греки и бросились в битву с новой бодростью. Поднялся вихрь; полил дождь в лицо руссам; греки видели явную помощь небес; сам Святослав, истощенный, раненый, бежал в город, горел гневом, стыдом, не спал всю ночь, а на другой день послал просить мира. Иоанн ждал только этого предложения, согласился немедленно и отправил запасы хлеба к осажденным. Свенельд договаривался с Иоанном; Феофил Синкель, посланный к Святославу, написал договор на хартии и приложил печати.

Этот договор сохранен в наших летописях: он краток, таков, какого победитель может требовать от побежденных. Все гордые мечты Святослава погибли. Перуном и Волосом клялся он «никогда не помышлять о нападении на греков и на все подвластное им: Херсонскую область и булгарскую землю; не идти на них ни со своим войском, ни с наемным, не подговаривать других к нападению и, напротив, быть врагом всякого врага греков».

Ничего не было сказано о торговле, условиях, посольствах: так не договаривались и разбитые под Царьградом руссы. Может быть, что Святослав, заключая мир, клянясь быть желтым, как золото, при нарушении договора, клялся в то же время сам себе мстить грекам, желал только спасения; может быть, в шуме военной тревоги некогда было и договариваться подробно: прежние подробные договоры заключались особыми послами, в мирное время. Но император греческий шел на мир, отпускал Святослава. Чего же еще могла стоить грекам победа решительная, если они соглашались выпустить из рук свирепого князя русского? Впрочем, греки могли надеяться, что начатое коварство решить силой: мир с греками ссорил Святослава с союзниками его. Печенеги брались погубить Святослава. Кроме того, мир прислонил тишину Булгарии и Греции в то время, когда Иоанну надобно было спешить в Сирию и Палестину, надобно было усмирять мятежи, возникшие в Греции без него.

Святослав желал видеть своего противника и победителя. Иоанн, в позлащенном вооружении, окруженный всадниками, одетыми в блестящие доспехи, выехал на берег Дуная. По реке плыла простая лодка, наряду с другими гребцами сидел человек в белой, ничем от других не отличной одежде и работал веслами: это был Святослав. Сидя на скамье своей, он глядел некоторое время на Иоанна, сказал несколько слов о мире и поплыл обратно.

Иоанн с торжеством возвратился в Грецию и в блестящем триумфе въехал в Царьград, держа в руках венцы и скипетры. На торжественной колеснице везли икону Богоматери, взятую им из Булгарии; короны и багряницы гордого Симеона Булгарского украшали эту колесницу; жалкий внук Симеона, царь Борис, шел за ней. Он лишен был потом царского венца и остался патрицием при дворе греческом, откуда бежал после смерти Иоанн. Булгария обращена была в греческую область; Доростол, столицу Булгарскую, переименовали Феодорополем (в честь Св. Феодора Стратилата, коего имя и явление спасло греков в крайности битвы), и – слава Булгарии погибла с тех пор невозвратно. Напрасно отважный Комитополь хотел восстановить булгарское царство; тщетно еще около четырех веков сохранялось имя Булгарии, пока с дочерью Сусмана в гареме Амуртовом погибла и сама тень самобытности булгарской. Все успехи булгаров в течение следующих четырех веков были мгновенные и случайные.

Заключив мир, отдав пленных, Святослав поплыл на родину в своих ладьях, с малою дружиною. Кажется, что Святославу тяжко было возвращаться в Киев. Печенеги засели уже в Днепровских порогах и ждали его; Свенельд советовал ему идти берегом; Святослав не слушал Свенельда и остался зимовать в Белобережье, на устье Днепра. Зимою недостаток припасов дошел до того, что конь продавался по полугривне. Терпеливо снося все труды и бедствия, весной Святослав поплыл к Киеву; тогда печенеги напали на него, и Святослав пал в битве… Свенельд пробился с остальною дружиною и дошел благополучно в Киев.

Так погиб Святослав, явление своего века и народа столь же блестящее, как Александр и Пирр, Густав Адольф и Карл XII, удивляющие метеоры, ярким, но бесполезным светом озарившие мир, им современный! Летописи говорят, что Куря, хан печенежский, снял с головы Святослава череп, оковал в серебро, пил из него, и написал на нем: «Чужого ища, свое потерял». Можем не верить подлинности печенежской апофегмы, но она была кстати Святославу.

Кончина Святослава

Мы видели его самовластно управлявшего и располагавшего русскими владениями. Кроме Полоцка и севера Руси, где были особые отделы правления, кажется, что при Святославе уже решительно не было удельных светлых князей. Он один ходил на хазар и булгар, отдавал сыновьям области, самовластно хотел переселяться в Булгарию и заключал договор с греками, не упоминая русских князей. Но единодержавие, это единственное спасительное средство образовать полудикий народ, сам ли Святослав умел его присвоить себе? Напротив: десять лет правления Ольги укрепили киевское княжество, а десять лет княжения Святослава только разрушали союз народов необразованных и вещественно все еще сильных в сравнении с киевскими дружинами. Увидим, как ненадежно было отдаленное покорение вятичей; сами радимичи восставали против Киева. Походы беспрерывные, шум оружия были милее гражданской деятельности Святославу. Современники любили его, хотели оправдывать все его неудачи и даже пристрастно передали нам повествование о походе его в Булгарию, изображая его победителем греков, Ахиллесом, презирающим дары и с радостью схватившим оружие, от Цимисхия присланное. Поэзия не забудет Святослава.

Юный, слабый душой Ярополк, князь Киева, узнал о смерти отца своего и не думал о правах на другие русские княжества. Свенельд – престарелый воевода отца и деда его, управлял имениями князя. Олег, брат Ярополка, княжил в Древлянской области; Владимир был в Новгороде. Пять лет прошло до события, имевшего важные последствия.

Лют, юный сын Свенельда, заехал с охотой своей в княжество Древлянское. Олег, князь древлянский, встретился с ним; началась ссора: Лют был убит. Свенельд запылал мщением. «Возьми область брата своего», – говорил он Ярополку. Через два года дружины Ярополка двинулись в Древлянскую область; Олег выступил из Вручая города, где княжил; началась битва; древляне одолели, и Олег побежал со своими дружинами. К воротам города вел мост; беглецы теснились, падали в ров. Ярополк вошел во Вручай и объявил Древлянское княжество своей областью. Стали искать Олега: его видели упавшего в ров с моста; полдня вытаскивали из рва трупы; несчастный сын Святослава был найден наконец, мертвый, изувеченный, и положен на ковер. Ярополк пришел к трупу его и заплакал: «Смотри: этого ли ты хотел!» – сказал он Свенельду. Олега похоронили подле Вручая.

Владимир слышал в Новгороде о гибели Олега. Или не имел он права принуждать новгородцев, имевших свои уставы, идти на войну по воле князя, или новгородцы не хотели идти с ним. Владимир оставил Новгород, бежал за Балтийское море и через два года возвратился с толпами варягов. Наемные воины со всех сторон Скандинавии собрались к нему и сделали Владимира страшным. Он нашел уже в Новгороде Ярополковых наемников и с насмешкою отослал их в Киев: «Скажите брату моему, что я иду на него; пусть готовится», – говорил он и спешил нанести новую обиду Ярополку.

Ярополк имел уже супругу – красавицу, греческую монахиню. Святослав захватил ее в Булгарии и подарил Ярополку. Но Ярополк искал другой супруги и сватался за дочь князя полоцкого, Рогволода. Мы упомянули уже об отделении сего княжества от системы руссов южных и северных.

Полоцк был в числе областей, где сели Рюриковы сопутники, наместники, как говорят летописи, думая, что все товарищи варяжского князя были подвластны ему: мы объяснили уже власть и отношения этих князей к главному их повелителю, следовательно, не удивимся, что при удалении Олега на юг, отделении от Новгорода и слабости Игоря, князья полоцкие решительно отпали от власти великих князей русских. Но летописи говорят об отдельном пришествии Рогволода в Полоцк из-за моря, вместе с варягом Туром, основавшимся в Турове. Может быть, Рогволод наследовал княжение после прежних полоцких князей. История западной от Киева стороны и новгородских областей сливается с историей русской только со времен Владимира.

В то же время, когда Ярополк сватался за дочь полоцкого князя (ее звали Рогнедой), явились и Владимировы послы. «Не хочу разуть сына рабы!» – отвечала Рогнеда. Упрек за рождение от рабыни должен был усилить гнев Владимира, униженного предпочтением брата, уже врага его. Варяги выступили из города; с ними были союзники: новгородская дружина. Они явились к Полоцку, когда готовился свадебный поезд в Киев. Полоцк был осажден, взят, Рогволод и два сына его убиты, и близ трупов отца и братьев Рогнеда сделалась наложницею Владимира. Не верим другим, еще более ужасным подробностям сего события; но память о несчастной Рогнеде, названной Гориславой, долго хранилась в потомстве. Через 200 лет рассказывали на Руси, как Горислава хотела мстить Владимиру, и сими ужасными событиями объясняли ненависть полоцких князей к киевским. Мы не находим уже имени Свенельда, виновника несчастных междоусобиц. Новый вельможа, Блуд, владел доверенностью Ярополка, слабого, робкого в опасности. Не смея выступить против Владимира, окопавшегося в стане между Дорогожичем и Капичем близ Киева, Ярополк заговорил в Киеве с Блудом. Киевляне хотели защищать князя. Но измена всегда гнездится подле малодушного властителя. Блуд сговоился с Владимиром и готовил погибель Ярополку. «Если убью моего брата, ты будешь мне отцом, – говорил Владимир. – Не я начал бить братьев, я страшился собственной гибели и только защищаю себя». Умев сделать Ярополку подозрительной верность киевлян, Блуд уговорил его бежать в Родню. Там окружили его дружины Владимира, который занял Киев, покорившийся ему после бегства Ярополка. Голод свирепствовал в Родне до такой степени, что память о нем осталась пословицей. Тогда Блуд начал уговаривать Ярополка мириться с Владимиром, изъявить ему покорность, удовольствоваться тем, что даст Владимир. Легковерие Ярополка было столь велико, что он, провожаемый Блудом, решился ехать в Киев. Напрасно другой приближенный Ярополка, Варяжко, говорил ему, что он идет на смерть, советовал лучше бежать к печенегам и нанять их. Ярополк не слушал Варяжки, явился в Киев и доверчиво шел в терем, где Владимир с дружиной своею ожидал его. Едва Ярополк переступил через порог, как Блуд затворил двери, не впустил спутников его, и два варяга подняли Ярополка на мечи. На глазах Владимира пал брат и оставил его полным владыкой Руси. Красавица-монахиня, жена Ярополка, уже беременная, сделалась наложницей Владимира. Современники, во всем видевшие таинственность судеб, приписали сему поступку гораздо больше важности, чем убийство брата. «Плод, зачатый во грехе, принес плоды горькие», – говорили они, видя, как сын Ярополка свершал кровавую месть судеб над сыновьями Владимира.

Братоубийство совершилось; Киев повиновался Владимиру; оставалось наградить помощников. Наемные варяги требовали золота, но Владимир, хитрый и осторожный, проводил их обещаниями, пока собрал силы противиться, и варяги просили наконец только позволения идти в Грецию и наняться там на службу греческому императору. Оставив добрых и смышленых, он отпустил всех других, но просил греческого императора рассеять их и не пускать в Русь, как людей буйных. Добрыня получил снова посадничество новгородское и ознаменовал торжество свое воздвижением Перунова истукана на берегу Волхова.

Дела Владимира не казались ужасными руссам. Роскошный, великолепный, ласковый с народом, любимый дружиною, он спешил устроить безопасность Киева, угрожаемую отовсюду: печенеги разоряли области киевские; вятичи отрекались от дани; даже радимичи, мирно жившие до этого, не повиновались. Так слабы еще были связи русского государства, так ободрили всех смерть Святослава и междоусобия в Киеве! По два года ходили дружины Владимира на вятичей и принудили их к прежней дани. Воевода Волчий хвост легко усмирил радимичей; рать с печенегами была во все время княжения Владимира. Оградив себя от набегов их, Владимир хотел утвердить безопасность Древлянской области. На запад от нее обитали дикие ятвяги: он покорил их, и обратил оружие на обитателей червенской области, граничившей на юге с Древлянскою областью. Там были уже города Перемышль, Червень, и впоследствии образовалось сильное княжество Галицкое. Такими успехами снова укрепилась разрушавшаяся мощь Киева. Вскоре Владимиру повиновались Киев и области: Полоцкая, Ростовская, Древлянская, Волынская и Тмутараканская. Новгород признавал себя городом, зависящим от Киева, и платил дань.

Желая вернее отвратить опасность нечаянных владений печенежских, Владимир вывел переселенцев из других областей, расселил их по Десне, Остеру, Трубежу, Суле, Стугне и основал несколько новых городков при селениях. Защищая таким образом Киев, в самих переселениях жителей Владимир мог иметь в виду смешение родов, все еще диких и раздельных.

Заметим самое важное обстоятельство в делах Владимира. Он первый начал решительно отходить от скандинавских обычаев, и понимаешь, что он властитель не малочисленных варягов, но смешанных с ними многочисленных славянских племен. Рюрик, Олег, Игорь и Святослав – все, кроме Ольги, действовали как будто пришельцы; только мыслили о сборе дани, о набегах и походах. Владимир понял, что туземцы должны составить его истинную силу и могущество. Удалив дружины пришлых варягов, он окружил себя руссами и славянами. Двое сыновей его названы были славянскими именами. Славянский язык, бывший уже в общем употреблении и превозмогавший язык варяжских пришельцев, совершенно возобладал над Русью и всеми подвластными ей племенами. Варяжская аристократия не существовала, но следы ее оставались в независимости воинских дружин и силе полководцев, еще напоминая феодализм варягов; Владимир вполне заменил его азиатской монархией, сходной с основными нравами славян. Дружина воинская и бояре Владимира стали не товарищи, но решительно подданные его. Различие между славянином и руссом исчезло; остались только свободные люди и рабы их. Воля князя возводила в чиновные звания. Многочисленное семейство Владимира давало ему способы ставить начальниками главных мест Руси своих сыновей. Тогда явились не уделы, но области, правимые детьми одного самовластного государя. Если первая супруга Владимира была Рогнеда, от которой родились Изяслав, Мстислав, Ярослав и Всеволод, а вторая – греческая монахиня, мать Святополка, то, когда в 990 году сыновья Владимира отправились в назначенные ими области, самому старшему из них было не более девяти лет; такое дитя не могло быть правителем, но Владимиру надобно было имя его сына, пресекавшее все покушения к прежней системе уделов. Так образовалась совершенно новая, Восточная система правления.

Поклонение Перуну

Еще важное дело замечаем в действиях Владимира. У славян владетель был и священником своего народа; Владимир сделался первосвященником киевлян. Рюрик, Олег, Игорь и Святослав кланялись Перуну и Волосу; Владимир сделал более: он сам воздвиг истуканы Перуна, Хорса, Дажбога, Стрибога, Семарглы и Мокаша в Киеве. Истукан Перуна был деревянный, с серебряной головой и золотыми усами. Кровавые жертвы приносимы были по повелению Владимира перед идолами, и после покорения ятвягов совершена была даже необыкновенная жертва: решились заклать пред богами девицу или юношу; бросили жребий на жителей Киева, и он пал от юного варяга, христианина. Его исторгли из объятий старика и убили во славу Перуна.

Так Владимир овладел сердцами народа и умел остаться навсегда даже в поверье народном. Прежние князья перешли к потомству в исторических сказаниях; Владимир пережил себя в народной памяти, как Альфред и Артур у англичан, Карл Великий у французов, Канут у датчан. Угощая дружины и народ, он выкатывал для них по триста вар меду, честил в тереме своем бояр, гридней и дружину трапезою еженедельно, расставлял столы и брашны для киевлян. «Серебром и золотом не найти мне дружины, а дружиною найду я серебро и золото», – сказал Владимир, слыша, как однажды гости его подпили и говорили, что стыдно им есть деревянными, а не серебряными ложками: немедленно выковали для них серебряные ложки. Думаем, что на пиршествах Владимира раздавались и песни славянских бардов, коих отголоски долетели до позднейшего потомства, ибо хотя песнопения, дошедшие до нас, где говорят нам о пирах, гульбе, богатырях Владимира, явно сочинены в позднейшие времена, но основание их, видимо, принадлежит древнему веку. «Сказка сладка, а песня быль», – основное поверье русских. Гусляры славянские, которых видели греки в VI столетии, велись долго между славянами, и следы Баянов, которые, как изображает поэзия русская – словно по золотой цепи, идя в одну сторону, заводят песни, идя в другую, говорят сказку, – остались доныне в быту нашем. Словом, Владимиром началось самобытное государство, в ряду других государств, тогда уже окружавших Русь. Не будучи искателем чуждых земель, Владимир крепил мечом свою землю; расточал собираемые богатства в народе, а не копил их в своей казне, не обогащал им только воинской дружины своей, отделявшей князей от остального народа.

Простив ему кровавое вступление на княжество, подданные прощали веселому, разгульному князю порок, снедавший его не менее властолюбия: сладострастие. Кроме Рогнеды и гречанки, нам известны еще три супруги его: богемка, мать Вышеслава; другая супруга, мать Святослава и Судислава, и уроженка Булгарии, мать Бориса и Глеба. В Вышгороде гарем Владимира состоял из 300 наложниц, в Белгороде также из 300 и в Берестове из 200. Недовольный тем Владимир не дорожил ни узами супружества, ни невинностью, отнимал жен, увозил дев – был женолюбец, как Соломон, по словам летописей.

Но утомление страстей вело Владимира к желанию величия более прочного. Он восхотел чести и славы, более знаменитой, нежели та, которой довольствовались предшественники его. Сею жаждою души Владимира исполнились над Русью тайные судьбы провидения.

Глава 4. Введение христианской веры. Новое разделение и соединение русских княжеств при Ярославе

Сношения с греками не прерывались при Владимире: он знал состояние Греции; греки знали события в Руси. Они могли видеть во Владимире повелителя страны, принимавшей более и более гражданскую образованность, могли надеяться найти в нем союзника мощного и сильного. Император Иоанн Цимисхий уже не существовал, погибший от яда, поднесенного ему злодеем. В годы зрелой юности Василий и Константин, дети Романа, приняли правление, но опекунство над ними не кончилось смертью Цимисхия. Человек ничтожный, но хитрый, он умел овладеть умами царственных юношей и правил государством: еще 12-ти лет, Василий, храбрый и благоразумный, знал только забавы дворские; Константин навсегда остался государем только по счету. В это время сарацины усилились в Азии, где два полководца греческие бунтовали и думали даже о багрянице царской. Булгары, не страшась юного царя, приобретшего впоследствии своими победами прозвание ужаса булгаров, ободрились, восстали, делали набеги даже до самых стен Царьграда. В это время опекун царский мог отправить к русскому князю, преемнику Святослава, посольство для испрашивания помощи.

Другое дело, весьма значительное, вмешалось в это сношение. Уже христианство было распространено в западных государствах, соседствовавших с Русью. Среди них только Русь оставалась во тьме идолопоклонства, и тем сильнее устремлялись на нее виды соперничествующих владык христианства: патриарха Царьградского и Папы Римского. Сильным влиянием своим на Германию латинский первосвященник успел уже присвоить себе власть над Церковью Моравии, где последователи церкви Греческой были преследуемы и гонимы; успел, кроме того, сделать важное умножение паствы своей в Польше, крещенной латинскими проповедниками. Виды его простирались на Русское государство, и сношения, при Ольге начавшиеся, поясняет посольство руссов к германскому императору в 973 году. Следы сношений с папой, имевших целью введение христианства в Россию, находятся в наших летописях. Мог ли греческий патриарх не ревновать к своему сопернику, уже отнявшему Моравию? Вероятно, что он употребил все средства для убеждения русского князя принять христианскую веру и принять ее от Греческой церкви.

Утомленный пылкими страстями и честолюбивый Владимир обладал таким умом, который мог показать ему все выгоды обращения в христианство. Истины христианской веры, светлые и благие, согревающие земное бытие и открывающие небо за гробом, могли ярко освещать ум Владимира. Летописи наши передают нам огромный рассказ об испытаниях веры, беседах греческих проповедников с Владимиром и убеждении князя этими беседами. Рассказ выдуман, но основные черты его замечательны. Любя сладострастие, Владимир готов был сделаться мусульманином, но запрещение вина казалось ему запрещением тяжким. «Вино – веселие Руси; мы не можем не пить его», – говорил он. Иудейский закон не нравился ему, как закон народа рассеянного и бедствующего. Кроме того, греческие проповедники изобразили ему в отвратительных красках и мусульман, и жидов.

Константин Порфирородный за 40 лет до Владимира, говорил, что варвары – руссы, хазары и турки – всего более стараются выведать у греков тайну греческого огня, достать греческие одежды греков и вступать в брачные союзы с императорами греческими. Он объяснял сыну своему, как должно ему отговариваться от всех их требований, как должно говорить, что греки не могут давать иноплеменникам одежды, отличающей великих императоров Царьграда; что ангел принес с неба тайну греческого огня и что христианские государи, императоры Царьграда, не могут быть в родственном союзе ни с кем из иноплеменных, тем более с язычниками. Немногие примеры нарушения этого правила греки оправдывали хитрым образом, утверждая, что по особым, великим причинам члены императорского семейства и сами греческие императоры могут жениться на дочерях язычников, очищая их крещением. Таким образом, христианская вера делалась условием родства с греческими императорами. Владимир понял это, увидел новое средство к почестям и объявил, что готов принять закон христианский, но требует руки греческой царевны, сестры Василия и Константина. «Тогда крещусь», – говорил он.

Владимир лучше Святослава знал свойства народа, и если должно почесть его и первосвященником славянского идолослужения, то тем легче мог он сделать новую, важную перемену. «Придайте ума советом вашим, – говорил Владимир своим боярам и дружине. – Что вы мне скажете? Греки беседовали со мною: они хулят все другие веры и хвалят свой закон. Много они мне говорили о создании, бытии мира и будущей жизни; хитро говорят они; любо и чудно слушать их». «Никто не хулит своего, а всякий хвалит, – отвечали советники Владимира, – но если бы не хорош был закон греческий, то Ольга, бабка твоя, мудрейшая из всех человеков, не приняла бы его». Итак, воле князя ничто не противилось. «Где примем крещение?» – спросил Владимир. «Где тебе угодно», – отвечали ему.

Думаем, что предложение Владимира сначала изумило греков. Предложение отдать греческую царевну за варвара, скифа, убийцу родного брата ужаснуло греческих царей и двор их. Василий, набожный, в старости носивший власяницу инока под царской багряницей, не пивший вина и не евший мяса, мог и в зрелых летах усердно желал причастия славе апостолов, проповедников Евангелия, мог ревновать просвещение христианством другой земли, где некогда, по преданиям, шествовал апостол Андрей. Патриарх Царьградский также мог разделять это желание, усиливаемое враждой к папе. Но ни ревность к святой вере, ни политические выгоды не могли убедить Царьградский двор согласиться на желание Владимира. Не знаем, что отвечали ему; но на следующий год хоругви руссов возвевались в стране, дотоле не испытывавшей вполне силы русского оружия. Ладьи руссов и сам Владимир явились под Херсоном, главным из греческих городов в Тавриде: единственный поход Владимира как завоевателя чуждых, отдаленных областей.

Таврида знала руссов, обладателей Тмутаракани и грабителей греческих судов в устье Днепра, но в первый раз увидела она ополчения руссов, некогда грозившие Царьграду. Херсон никогда не был крепким городом; жители его заперлись, однако ж, в стенах своих. Руссы обложили их. «Сдайтесь, – говорил Владимир херсонцам, – или три года буду стоять под стенами вашими». Началась осада; измена, привычное оружие Владимира, скорее трех лет решила участь Херсона. Житель этого города, иерей Анастасий, успел уведомить Владимира, что стоит только перекопать водопроводы, снабжающие город водой, и Херсон будет в его руках. Владимир исполнил совет; Херсон, томимый жаждой, сдался; руссы заняли город.

Тогда явились в Царьград послы от князя русского, как покорителя знаменитого греческого города, и переговоры продолжались недолго. «Херсон принадлежит мне, – говорил Владимир. – Я крещусь, если отдадите за меня сестру вашу, ибо вера и богослужение ваше мне любы; иначе увидите меня под Царьградом». Царевна Анна, требуемая Владимиром, лучше хотела умереть, нежели ехать в Херсон к жениху своему, и горько плакала, садясь в корабль, долженствовавший навсегда разлучить ее с великолепием Царьграда, родиной и надеждами счастья. «Бог избирает тебя, да обратишь в святой закон его Русскую землю. Или ты не знаешь, сколько зла причинили уже руссы Греции, и если не согласишься, сколько причинят они еще», – говорили братья, расставшись с ней.

С радостью встретили царевну в Херсоне. Владимир занимал дворец, находившийся на городском торжище. Церковь христианская была между этим дворцом и другим, где остановились царевна, сановники, пресвитеры цареградские и свита ее. Церковь эта казалась таинственным символом, разделяющим язычника от христианки. Крещение русского князя было совершено немедленно. Летописи рассказывают чудо: у Владимира болели глаза, так что он не мог ничего видеть, но когда епископ херсонский с пресвитерами цареградскими совершили торжественное крещение Владимира, он прозрел мгновенно.

Крещение Владимира

Достопамятное таинство крещения совершено было в церкви, о которой мы упомянули. Владимир принял христианское имя Василий. Бояре и дружина его крестились по примеру князя своего, а брак греческой царевны с Владимиром сделал руссов друзьями греков. Часть войск Владимира отправлена была в Грецию, на помощь цареградским императорам против мятежника Склира. Владимир отдал Херсон грекам, как вено за свою супругу, и велел созидать в Херсоне церковь в память своего пребывания.

Верим благоразумному пастырю, но передаем предание, современное великому событию.

С победой, как родственник знаменитого дома цареградских императоров, Владимир прибыл в Киев, преображенный духом. С ним были супруга-христианка, бояре и дружина – христиане, священники цареградские и херсонские. Не трофеи воинские, не золото, отнятое оружием, но святые мощи, благословенные иконы, священные сосуды, книги, закон истинный в сердце и славу апостола Русской земли в грядущих веках нес Владимир на родные днепровские берега.

Были и есть примеры действия святой благодати над язычниками, принявшими божественный закон. Приступая к купели возрождения с сердцем закоснелым, по расчетам корысти, они воспринимали преобразование ума и сердца от этого источника жизни. Почти всегда новообращенные христиане становились самыми жаркими поборниками святой веры, если только меч не сверкал над крестом, их осенявшим; в этом последнем случае человек ожесточается потерей свободы и воли, ибо тогда с верой налагается на него иго рабства. Но мы знаем, что среди бродящих орд Азии и диких поколений Европы по голосу веры являлись мученики из людей, едва узнавших веру христианскую. Таково было действие веры и на Владимира. Он искал земной славы, но с крещением преобразился в христианина умом и сердцем, и все для него изменилось. С ужасом увидели киевляне ниспровержение и бесчестие идолов: двенадцать человек повалили истукан Перуна, привязали его к хвосту коня, волокли через Киев, били палками и бросили в Днепр; других идолов жгли, рубили. Киевляне плакали, недоумевали, когда бирючи, ходя по Киеву, возвещали, что князь велит всем жителям Киева являться на берег Днепра и что неявившийся подвергнется его гневу.

На другой день открылось великое зрелище. Берег Днепра был покрыт народом. Уже киевляне знали, зачем были призваны, и не противились велению князя. «Если бы не добр был греческий закон, князь и бояре не приняли бы его», – говорили они друг другу, видя Владимира, торжественно идущего с знамениями веры, при пении ликов, предшествуемого священниками, и с ним княгиню Анну, бояр, старцев, дружину, с благоговением преклоняющихся перед крестами и иконами. Освятили Днепр, народ вошел в воду, и крещение было совершено. «Бог, сотворивший небо и землю! – восклицал Владимир, возводя очи и руки к небесам. – Призри новые люди сии; даждь им уведети тебя, истинного Бога, и утверди веру в них!»

Немедленно приступили к строению церквей на тех местах, где были требища идолов: на холме Перуновом срублена была деревянная церковь Св. Василия. Во все города посланы были повеления князя ниспровергнуть идолов и строить церкви: никто не ослушался, везде народ крестился по повелению князя.

Крещение киевлян