– Вы на мои, простите, «наполеоны» сели, их три там должно быть…
Подскочил я, сзади голос:
– Чево взбрыкиваешь-то, хюлиган!
Который с ушами обернулся и шипит:
– Нельзя ли потишшшше!!!
И от злости очки уронил, затрясся весь и под диванчик полез.
Я ещё в то время подумал: ну и фильм! Хотел обернуться, чтобы сзади сидящим объяснить что к чему, да поскользнулся на пирожных и – о, ужас! – прямо ушастику на шею угодил.
Что тут поднялось: подо мной этот несчастный верещит, кругом кричат: «Выведите пьяного!», улюлюкают, свистят… Позор!
Вывели меня. Иду и думаю: какой дурацкий фильм! Да за такой фильм – у-у-ух!
Дома посмотрел на брюки – мама моя, ведь двенадцать лет их носил! Злость такая внутри, обида, что помирать впору. Помирать я не стал. Взял лист бумаги, авторучку и пишу:
«Посмотрел фильм “Новые приключения тех, кто возвращается” и охватило чувство обиды за наше советское киноискусство. Что думал режиссёр (и вообще – думал ли?), создавая такую серую ленту! Обидно! Так обидно, что я, зритель, не дождавшись конца, вынужден был уйти с сеанса!..»
Накатал в таком духе три листа, в конверт и адрес приписал: Москва, редакция журнала «Советский экран».
Опубликуют. Сейчас, в основном, только отрицательные рецензии и печатают.
А на гонорар я себе брюки новые куплю. Те-то выбросить пришлось.
Ревность
Трагедия
Мы с Машей жили хорошо. Да что там хорошо – даже отлично почти жили. Ну, правда, иногда, не в настроении, тиранит она меня (не обидел её Бог здоровьицем!). Потиранит, потиранит, да и отпустит. Я и не обижался: если за дело, то почему не потиранить.
Но чтоб насчёт измены – ни-ни! Не замечал и подозревать даже не смел… до вчерашнего дня. А вчера вот что произошло.
Пришёл я с работы домой уставший, но весёлый. Благодарность мне вынесли. Пока руки мыл, всё это Маше рассказываю. Она слушает и тоже вроде радуется. Только скрытная – не поймёшь. Рассказал, значит, потом и спрашиваю:
– А ты, Машенька, чем сегодня занималась?
Выходной у неё был.
– А я, – говорит, – щас тока с базара пришла и ещё не трескала, так что поживей давай полощись!
Это манера у неё такая разговорная.
Помыл я руки, да и к шифоньеру, чтоб переодеться. Без задней мысли открываю дверцу и увидел… Что я там увидел – сказать страшно! Представляете, меж костюмами фигура мужского полу!!!
Я от такой неожиданности захлопнул дверцу, да и сел на пол перед шифоньером.
– Тебя что, кондрашка хватила, что ли?
«Ах ты, – думаю, – змея ты такая! Ах ты неверная! Ещё издеваешься! А что если они меня того сейчас, а?..»
И решил схитрить, будто не заметил ничего.
– Да что-то, – отвечаю, – Машенька, слабость в ногах открылась…
А она мне:
– Ну дёргай тогда на кровать, поваляйся немного.
«Ага, – думаю, – специально отсылаешь, чтобы выпустить его!»
А сам молчу, да в другую комнату. Упал на кровать и так противно мне, так тоскливо стало, что, ей-богу, заплакал. Жили с ней двадцать лет! Хлеб-воду и ложе брачное, как говорится, делили, а она!.. Осквернила! Всё святое в нашей жизни оплевала!..
Лежу я, плачу потихонечку в подушку. А потом подумал:
«Да что это творится! Да не мужчина я что ли?! Пойду сейчас и вышвырну и его и её! Сейчас же пойду!..»
Помечтал я так, помечтал, да и засыпать начал.
И тут она приходит.
«А-а, выпустила!», – думаю.
Она – хоть бы что: как всегда, к стенке меня оттиснула и спать собралась.
Тут уж я не выдержал! Собрал всю твёрдость, что в душе была и решительно, грозно говорю:
– Змея ты Мария!
– Что-о-о!!!
Бог свидетель, что лев африканский так рыкнуть бы не мог. Но я не испугался.
– Людей хоть бы постыдилась бесстыдница!
– Ах ты мозгляк! Да ты где это налакался нонче? А я-то думаю, чего он всё падает? Ну щас я тебе покажу кузькину мать!
И меня сгрести хотела. Я же, вцепившись в спинку кровати и всячески препятствуя её агрессии, продолжаю:
– Извольте знать, Мария Поликарповна, что я отлично видел соблазнителя вашего, в нашем шкафу находящегося!..
– Чего-чего?! Какого соблазнителя?! Да ты в своём уме?
Она опешила, и благодаря этому я на свободе очутился. Отретировался в дальний угол, да всё ей и выложил. А вид у неё непонимающий.
– Притворщица! – кричу ей. – Обманщица и…