Улыбки и усмешки

– Так… я это… – замялся было сантехник, но Дормидонт уже ласково снимал с его плеча фонарь.

План был гениально прост: если откроет Надя, то дальнейшее ясно, а если кто из родителей, то Дормидонт извинится и вся недолга…

Вскоре после звонка в двери загремел ключ. Дорик прикрыл шарфиком галстук. Ярко накрашенная дородная женщина в халате удивлённо смотрела на него.

– Сантехника не вызывали? – скороговоркой промямлил Дорик и приготовился ретироваться.

Каков же был его ужас, когда женщина за рукав решительно втащила его в квартиру и плотно прикрыла дверь.

– Давно уж вызываем, да без толку! Из батареи капает месяц целый!

Дормидонт покорно поплёлся вслед за женщиной, не надеясь на спасение. Она втолкнула его в комнату, где на стене висел портрет Нади, и торжествующе указала:

– Вот!

В том месте, где труба входит в радиатор (или наоборот – выходит?), сочилась вода и звонко шлёпалась в стеклянную банку. Дорик с глубокомысленным видом потрогал гайку и… обжёг руку. Самое неприятное во всей этой истории было то, что Надина «маменька» стояла у него за спиной, ожидая решительных действий.

«Где же Надя-то?» – с тоской подумал Дормидонт и осветил гайку фонарём. Несколько минут он освещал радиатор, гайку, трубу (в окно лились потоки солнца), мучительно придумывая, что предпринять.

«Если логически мыслить, то раз течёт между гайкой и батареей, значит ослабла гайка…»

Дормидонт приладил ключ и сдвинул гайку с места… Ему показалось, что лопнула труба – кипяток свистя, хрипя и шипя вырвался из темницы и устремился на Дурика, «маменьку» и на мебель.

Дормидонт смело бросился… к двери. Заперта! Франко-канадо-английский замок никак не хотел открываться! Дорик приладил газовый ключ – хрясь! – и выскочил на площадку.

– Трубу разорвало!!!

Парнишка с секунду разглядывал его поглупевшую физиономию, выхватил инструмент, бросился в квартиру, через мгновение выскочил и побежал вниз.

«Хана! – подумал Дормидонт. – Если этот убежал, то что мне остаётся?»

Но он сдержался, набрал полную грудь воздуха и шагнул за двери. Сейчас телом ляжет на радиатор, пусть ошпарится, умрёт, но зато никто больше не пострадает! Где-то в глубине квартиры голосила «маменька» («Не застраховано!», – разобрал Дормидонт).

Вода в комнате покрывала уже весь пол, из-за пара в двух шагах ничего не было видно.

И вдруг шипение прекратилось!

«Неужели вода кончилась?» – подумал Дорик, но тут вошёл сантехник.

– Эх ты… хохма! – бросил он в его сторону и стал копаться в радиаторе.

Дормидонт малодушно смолчал и бочком начал пробираться к двери. Самое страшным было сейчас – встретиться с «маменькой».

Он открыл дверь подъезда и увидел Надю. Она прощалась с парнем. Дурик захлопнул дверь, юркнул в подвал и, мокрый, просидел там час тридцать семь минут, пока Надя не зашла в дом.

В общежитии, в своей комнате, окоченевший Дормидонт нарезал «пошехонского» сыру, «краковской» колбасы и закатил пир.

– А всё же, как она походит на Барбару Брыльску! – проговорил он вслух и немного погодя подумал:

«Надо где-то рубль до стипендии перехватить – на кильку…»

Любовь и… тефтели

В субботу Коля Сыроежкин вдруг начал ссориться со своей Наташенькой. Это была уже четвёртая размолвка за неполные три месяца совместной жизни. Да, собственно, начала-то опять Наташа:

– Ты почему это вчера с Любкой разговаривал, а?

– С какой Любкой, что ты, милая?!

– Думаешь, не знаю, всё шито-крыто будет! А с Танькой позавчера поздоровался? Поздоровался! Я молчу, молчу, да терпеть сил уже не-е-ет! – перешла жёнушка на фальцет.

– Да прекрати глупости говорить, Наталья! – вскричал Коля, но её остановить было уже невозможно.

«Эх, зачем я женился?» – огорчённо подумал муж уже четвёртый раз за неполных три месяца. Да, благо, человек он спокойный, решил переждать тайфун и замолчал.

Но в этот раз финал семейной сцены был трагическим. Только Коля хотел шуткой успокоить супругу, дескать, давай, Наточка, после обеда продолжим, как прекрасная половина семьи заявила:

– На обед не рассчитывай! Иди к своим Любам, Таням, Маням и там питайся! Я тебе не жена теперь!

Что и говорить, это был удар в солнечное сплетение. Николай даже опешил оттого, что его Наташенька может быть такой жестокой. Как-то втрое, вчетверо стало голоднее в груди, то бишь, – в животе. Может, шутит? Супруг неуверенно заискивающе улыбнулся, но жена уже снимала кастрюлю с плиты, в которой должен был сотвориться домашний борщ. Николай молча надел пиджак, совсем-совсем молча пошёл к двери и, ни слова не сказав, вышел.

Утверждать не буду, что Коля был чересчур сообразительный, однако минут через 15-20 голодных мучений до него дошло, что можно покушать в столовой. Он устремился к центру посёлка, где светлело здание общественного питания.

Там сделал ревизию своим карманам и обнаружил 72 копейки. Хватит. Так, бефстроганов – замечательно! Гуляш говяжий – отлично! Котлеты стограммовые – великолепно! Голодный муж Наташин перестал восторгаться, когда увидел цены. Он понял, что ни гуляша, ни тем более семидесятидевятикопеечного (уф!) бефстроганова ему попробовать не удастся. Кусаются. Путём высчетов и комбинаций стало ясно, что через мгновение он погрузит ложку в окрошку, вонзит вилку в котлетку и запьёт всё это компотиком.

– Нету окрошки, – сонно пробормотала тётя по ту сторону стойки.

– Мне бы тогда… рассольничек, – робко попросил Коля.

– И рассольника нет, щи только.

Николай взял щи и намекнул, что неплохо бы котлетку с гарниром.

– Котлет нет!

– Ну ладно, – начал снова подсчитывать голодный человек. – Если без компота и без гарнира, – то можно… Гуляш мне тог…

– Нет.

– Бери, что дают, – заворчали в очереди. – Ишь привередливый какой!

– Так, я по меню же, товарищи! – возмутился бедный Сыроежкин.

Какой-то завсегдатай хихикнул:

– Новичок, сразу видно… Меню-то вчерашнее, иль от голоду глазоньки сдали?

Но вот, наконец, наш страдалец сидит за столом под развесистым фикусом, к стене напротив прилеплена картина «Утро в сосновом лесу» Шишкина. Конец мукам голода! Да здравствует холостяцкая жизнь! Николай погружает ложку в щи и… отодвигает тарелку в сторону. Странно. Он пробует тефтели и неожиданно, плачущим голосом произносит в пространство: