Коллективизация не просто разрушала хозяйственный уклад, она опрокидывала русскую деревню в пучину нравственного одичания.
На охваченных коллективизацией территориях вводились такие человеконенавистнические порядки, которые, кажется, не применял ни один завоеватель и по отношению к порабощенным народам.
В 1932 году, когда в зерновых районах Украины, Северного Кавказа, Дона, Поволжья, Южного Урала и Казахстана вымерло от голода около четырех миллионов крестьян, С.М. Киров на совещании руководящих работников Ленинградской области произнес речь, опубликованную 6 августа в газете «Правда». «Любимец» питерских рабочих предложил за кражу «колхозного добра… судить вплоть до высшей меры наказания».
На следующий день, 7 августа 1932 года, был принят закон об охране социалистической собственности («закон о трех колосках»). В полном соответствии с предложениями С.М. Кирова за воровство колхозного имущества, независимо от размеров хищения, полагался расстрел, а при смягчающих обстоятельствах – десять лет заключения.
Только до конца года по кировскому закону было осуждено 55 000 человек и 2 100 из них приговорено к расстрелу. Десять лет лагерей давали даже за колоски, которые женщины собирали в поле, чтобы накормить детей. Применение к ним амнистии, в отличие от убийц и насильников, кировский закон «о трех колосках» воспрещал.
В том страшном году, когда «жизнь корежила людей, как огонь бересту», в жизни двенадцатилетнего веркольского подростка, перед которым, кажется, навсегда захлопнулась дверь в другую жизнь, и возникла тетушка Иринья – «великая праведница, вносившая в каждый дом свет, доброту, свой мир. Единственная, может быть, святая, которую в своей жизни встречал на земле» Федор Абрамов.
Не менее глубокими были и переживания, связанные с осознанием милосердия, которое несло православие. Эти ощущения тоже навсегда запечатлелись в Абрамове:
«Мария Тихоновна сидела напротив меня, задумавшись и подперев щеку рукой. Широкое, скуластое лицо ее окутывал полумрак (свет для уюта пригасили), и я залюбовался ее прекрасными голубыми глазами…
Где, где я видел раньше эти глаза – такие бездонные, кроткие и печальные? На старинных почерневших портретах? Нет, нет. На иконе Богоматери, которую больше всего любили и почитали на Руси и которую я впервые увидел на божнице у тетушки Ириньи»[17 - Абрамов Ф. Светлые люди. С. 263–264.]…
От рук тетушки Ириньи – она в отличие от матери была большой любительницей книг – и «вкусил» двенадцатилетний подросток настоящей духовной пищи.
«Тетушка, конечно, у меня была очень религиозная, староверка. И она была начитанна, она прекрасно знала житийную литературу, она любила духовные стихи, всякие апокрифы. И вот целыми вечерами, бывало, люди слушают, и я слушаю, и плачем, и умиляемся. И добреем сердцем. И набираемся самых хороших и добрых помыслов. Вот первые уроки доброты, сердечности, первые нравственные уроки – эти уроки идут от моей незабвенной тетушки Ириньи»[18 - Абрамов Ф. Светлые люди. С. 349–350.].
Возможно, тогда, когда высыхали слезы умиления, когда добрело окаменевшее сердце, и вспомнилось Федору Абрамову его младенческое желание стать похожим на праведного отрока Артемия Веркольского.
6
Четверть века спустя, летом 1958 года доцент Ленинградского государственного университета Федор Александрович Абрамов запишет на Пинеге рассказ местного старожила Максима Матвеевича:
«Был у Матвея Малого отрок 12?летний – Артемий. Как заиграют в гармонь – под жернов заползал. Не любил бесовского веселья.
Поехал боронить – гром страшенный пал…
А тогда приказ, кого громом убьет – не хоронить. Сделали обрубку, положили, сверху прикидали хворостом, тоненькими кряжишками, чтобы не гнило. Так и похоронили.
Через 33 года псаломщик видит – свечка горит, все горит.
Приехал князь из государственной фамилии, освидетельствовали: тело нетленно… Народ стал стекаться. Купцы. Хромы, слепы прозревали. Богомольцев, бывало, пойдешь в Сямженьгу за сеном, штук по 30 идут с котомочками зыряне.
В гражданскую войну Щенников да Кулаков серебро содрали.
Аникий пел: святые праведные Артемий, помилуй нас. Смотри, старик: угли одни.
А разве покажется Артемий Праведный им?
Ушел, наверно, на Ежемень или в обрубку»[19 - Архив вдовы писателя. Записные книжки 1958 года. № 61. С. 7.].
В 1932 году, наверное, не было в Верколе человека, который не помнил бы, как разоряли монастырь. И об исчезнувших из раки мощах преподобного отрока, который ушел, наверно, на Ежемень или в обрубку, толковали не мало.
И получалось, что никогда еще не был праведный отрок Артемий столь близок веркольцам. Ведь коли в монастырской раке его не нашли, значит, он ушел куда-то, значит, он находится где-то, может, среди самих веркольцев…
Возможно, сам того не осознавая, двенадцатилетний Федор Абрамов жаждал и искал встречи со святым земляком, и в ожидании ее, сам стремился походить на праведного отрока.
7
В православной традиции слово «отрок» объясняется, как не имеющий права говорить…
Разумеется, ни один святой никогда не говорил о своей праведности, более того, многие из наших великих святых считали себя недостойными того почитания, которым окружали их богомольцы, тех Божественных Откровений, которые были дарованы им свыше.
И все же отроческое послушание не имеющего права говорить праведного Артемия наполнено особым сокровенным смыслом. Ведь значение этого послушания не только в том, чтобы не говорить о своей праведности, но и в том, чтобы не показывать, не обнаруживать ее перед другими.
И это отроческое послушание святой Артемий тоже исполнил.
А вот двенадцатилетний Федор Абрамов, как ни старался, сделаться похожим на святого праведного Артемия Веркольского не мог.
Другой путь был назначен ему Господом.
Федору Абрамову предстояло стать голосом Русской земли и пример великой святой праведности, явленный ему страшной осенью 1932 года, был только уроком.
Урок этот Федор Абрамов воспринял.
Долгие годы в кабинете писателя Федора Александровича Абрамова висела икона святого праведного Артемия, подаренная редактором газеты «Пинежская правда» Александром Ивановичем Калининым.
– Эта иконка для меня всех дороже! – иногда говорил Абрамов гостям[20 - Воспоминания о Федоре Абрамове. М.: Сов. пис., 2000. С. 129.].
Вполне возможно, что, глядя на образ двенадцатилетнего отрока, писатель вспоминал себя двенадцатилетнего.
Сохранилась фотография, сделанная в 1934 году в Карпогорах, когда Федор Абрамов уже учился в средней школе.
На обороте надпись «На память брату Василию от Абрамова. 10 февраля 1934», а на фотографии сам Федор Абрамов и его приятель Илья Воронин из деревни Покшенга в белой рубашке.
Поражает сходство сфотографированных мальчиков с отроком, изображенным на иконе. Если бы тринадцатилетний Федор Абрамов снял кепку, и вместе со своим товарищем возвел глаза к Небу, различить отроков и иконописный лик было бы почти невозможно. Поразительно, как точно в результате нехитрых компьютерных манипуляций совмещаются икона и фотография. Святой отрок Артемий и его пинежские земляки, вошедшие в отроческий возраст, легко соединяются друг с другом, словно их и не разделяют четыре столетия…
8
12 января 1933 года завершил работу объединенный пленум ЦК ВКП(б), принявший резолюцию о всеобщей чистке партии. В ходе ее 1 миллион 140 тысяч партийцев, связанных непосредственно с троцкистко-ленинской гвардией или подпавших под ее влияние, были лишены партийных билетов.
Затевая столь масштабную акцию, И.В. Сталин укреплял свою личную власть, но при этом в ходе чистки изгонялись из партии, а значит, и с должностей, те руководители, которые стремились уничтожить корневые основы русской жизни. На их место приходили люди, связанные с русским народом не понаслышке, а прямыми, родственными узами.
Маленькая карьера, которую удалось сделать в эти месяцы Николаю Александровичу Абрамову – крохотное движение в достаточно мощном, захватившем всю страну потоке.
Работая в леспромхозе, Николай Александрович – в Кушкополе у него было прозвище Коля Лыпыха[21 - ЛПХ – Леспромхоз.] – вступил в партию и выдвинулся в счетоводы в Кушкопольском колхозе «Авангард».
Вероятно, его хлопоты и сыграли роль в зачислении Федора Абрамова посреди учебного года в пятый класс Кушкопольской школы.
Кое-что для спасения сыновей от колхозной неволи сделала и Степанида Павловна…
Об этом в наброске автобиографии, сделанном 31 января 1983 года, писал сам Федор Абрамов: «Не изведал радости колхозного труда. Мать в сельсовете. Неграмотная, а нюхом чула, что подвигаются времена, когда человек, поскрипывающий перышком – главная фигура».
9