Под гнетом страсти

Анжелика Сигизмундовна продолжала держать его в почтительном отдалении.

Всему бывает конец, и князь принужден был примириться со своим положением. Сохранив с Анжель игриво-дружеские отношения, он, казалось, сделался к ней совершенно равнодушен, хотя по временам в его красивых, полных жизни глазах появлялось при взгляде на нее не ускользавшее от нее выражение непримиримой ненависти и жажды мести за оскорбленное самолюбие.

Она платила ему той же, прикрытой массой холодного равнодушия, ненавистью.

Такие отношения установились и продолжались между ними.

– Он отомстил, жестоко, безжалостно отомстил! – воскликнула она при этих воспоминаниях, ломая в отчаянии свои красивые руки. – Но и я не останусь в долгу у тебя, ненавистный человек! – почти рычала Анжель. – Если поздно спасти Рену и отомстить за себя, за годы причиненных мне тобою нравственных терзаний, то не поздно никогда жестоко отомстить тебе за нас обеих.

VIII. Сорвалось

– Что ты ничего не кушаешь и не дотрагиваешься даже до твоего стакана? – говорил князь Сергей Сергеевич Ирене, сначала весело, под впечатлением дорогих, подарков и осмотра себя в зеркале, усевшейся за стол, но потом вдруг затуманившейся и сидевшей безмолвно, с опущенными глазами.

– Я сыта! Вина же я никогда не пила и не хочу его! Я бы лучше выпила воды, – тихо, не подымая головы, произнесла молодая девушка.

– Воды! – весело продолжал он. – Кто же пьет воду? Ты только попробуй, это легкое вино, сладкий икем – он тебе понравится.

Сергей Сергеевич пододвинул к ней стакан. Ирена молчала.

– Скушай еще вот эту пожарскую котлетку, здесь их готовят мастерски, – положил ей князь из дымящейся серебряной кастрюльки кушанье на тарелку.

– Я не могу! – прошептала она.

– Тебе со мной скучно, ты не любишь меня, если не хочешь ни позавтракать со мной, ни выпить за мое и твое здоровье, за наше будущее счастье.

Она подняла на него глаза и окинула его взглядом грустного упрека.

– Если я не прав – докажи, выпей и съешь! – продолжал настаивать он, восторженно любуясь ею. Ее личико, подернутое дымкой грусти, казалось еще более прелестным.

Ирена быстро взяла свой стакан, чокнулась с князем и выпила почти залпом.

– Вот теперь я тебе верю, – засмеялся он.

Она принялась за котлету, но, видимо, ела насильно. Он налил ей бокал шампанского.

– Еще? – с испугом спросила она.

– За здоровье твоей мамы! – произнес он вместо ответа и чокнулся.

– Мамы, мамы! – порывисто повторила она и быстро выпила бокал.

С непривычки это было чересчур много. Она заметно опьянела, глаза ее заблестели, лицо покрылось ярким, почти неестественным румянцем, – она была восхитительна.

Князь пожирал ее глазами, но выжидал, боясь испортить все дело резкою выходкою.

Она весело болтала с ним, лакомясь сочною грушею дюшес, на тему приезда ее матери, предстоящей свадьбы. Она описывала ему тот подвенечный наряд, в котором она видела себя во сне.

Он не слыхал половины из ее болтовни и машинально отвечал на ее вопросы.

Кровь бросалась ему в голову, в висках стучало.

Он был пьянее, чем она, единственно от ее близости к нему.

– Мы будем венчаться здесь, в Москве?

– Не знаю, может быть, здесь, а может быть, и за границей.

– Мы поедем за границу, а не сейчас в Петербург?

– Нет, сперва за границу.

– Так и есть, так и есть, то же говорила и мама, – прошептала она. – Мне бы хотелось венчаться здесь; конечно, мама поедет с нами и за границу, но здесь на нашей свадьбе была бы и Ядвига.

При воспоминании о покинутой ею так неожиданно няне сердце Ирены болезненно сжалось.

«Бедная, она просто измучается, прежде чем узнает о моем счастии; ищет теперь, чай, по всему лесу, чего-чего не передумает», – пронеслось в ее голове.

– Когда мама приедет сюда, можно будет сейчас же дать знать няне Ядвиге, что я здесь? – спросила она.

– Конечно, можно…

– Что же мамы все нет?

– Вероятно, ее что-нибудь задержало.

Он пересел к ней на диван и обнял за талию. Рена не сопротивлялась.

Он привлек ее к себе, она почувствовала дрожь его руки и взглянула ему прямо в лицо.

Выражение этого лица, виденное ею впервые, поразило ее – она не узнавала милые ей, теперь искаженные волнением черты, взгляд его глаз не был тем бархатным, который она привыкла видеть покоящимся на себе. Он горел каким-то диким, страшным огнем.

Она задрожала и сделала невольное движение, чтобы вырваться из его объятий, но безуспешно, он сжимал ее все с большею и большею силой, покрывая ее лицо и шею жгучими поцелуями.

Вдруг она истерически зарыдала.

Первый стон, вырвавшийся из груди трепетавшего в его мощных объятиях слабого существа, моментально отрезвил его.

Он выпустил ее из своих объятий. Она упала поперек турецкого дивана, продолжая оглашать комнату истерическими рыданиями.

Сергей Сергеевич бросился в кресло.

– Не могу, не могу! – простонал он. Рыданья Ирены прекратились. Князь тоже пришел в себя.

Он прошел в спальню, взял с туалетного столика одеколон и стал приводить в чувство все еще лежавшую недвижимо молодую девушку. Он смочил ей одеколоном голову и виски, дал понюхать солей, пузырек с которыми всегда находился в его жилетном кармане. Она понемногу стала приходить в себя.

Но едва она открыла глаза и увидала его, как снова вздрогнула.

– Рена, дорогая моя, что с тобой? – нежно успокаивал он ее.