Ермак Тимофеевич

– Некому! – решительно заключил спорщик.

Такие или подобные разговоры шли во всех рядах возвращающихся в поселок казаков.

На строгановском дворе только утром узнали об уходе оставшейся половины новых поселенцев во главе с Ермаком Тимофеевичем. Куда они пошли? Зачем? Вернутся ли? Эти вопросы пока оставались без разрешения.

Строгановы, и дядя и племянники, были сильно встревожены, но ненадолго. Вскоре один из гонцов, разосланных в разные стороны, принес известие, что Ермак с людьми возвращается в поселок, что ночью готовилось нападение кочевников на усадьбу, им предупрежденное. Тут поняли значение и кучи хвороста, наваленного у острога, и брошенных тут же трута и кремня. И все ужаснулись. Опасность, если бы, пользуясь сном посельщиков, кочевникам удалось поджечь острог и произвести нападение на усадьбу, была бы несомненно велика. Кто знает, чем бы могло окончиться все это.

В это утро к Семену Иоаникиевичу явилась Антиповна, расстроенная и смущенная.

– Что случилось? – спросил старик.

– Беда, да и только, Семен Аникич. Я к твоей милости…

– Да что такое?.. С Аксюшей что-нибудь?

– Так точно, расхворалась совсем девушка, головы с изголовья не поднимает… Ума не приложу, что и делать…

– Травкой-то поила?

– Поила, батюшка, поила… Вчера цельный день ничего себе была, я ей сказки сказывала, потом с Домашей, почитай, до ночи она пробеседовала, а сегодня на поди… Совсем занедужилась.

– Деда-а-а, – протянул Семен Иоаникиевич, – придется знахаря звать…

– А где же знахарь-то?

– Ермак хвастал, что знахарствует.

– Ермак?! – испуганно воскликнула Антиповна. – Разбойник он, батюшка, душегуб… Как же его допустить до голубушки нашей чистой?.. Еще пуще сглазит. А уж я на него мекала…

– Что мекала?

– Да что сглазил он Ксюшеньку…

– Ты думаешь? – тревожно спросил Семен Иоаникиевич.

– Думала, батюшка, думала, неча и греха таить, думала…

– А теперь?

– Не хочу грех на душу брать, потому, кабы это у ней от сглазу было али от нечисти, – наговор бы помог али крест, но ни то ни другое не помогает. Так как же на человека клепать?.. Может, я и напраслину заводила.

– Видишь, сама, старая, сознаешься…

– Сознаюсь, батюшка, сознаюсь… Только все же не след парня незнакомого подпускать к девушке.

– Да какой же он незнакомый? Почитай, два года живет у нас, тихий, смирный, воды не замутит, коли ворог его сам не заденет…

– В тихом-то омуте они и водятся – недаром молвит пословица, – заметила Антиповна.

– И притом он при мне да при тебе поглядит хворую… Что с ней с того станется? Не откусит ничего у ней…

– Твоя хозяйская воля, Семен Аникич, а мне все боязно…

– Чего боязно-то?

– Как бы совсем не испортил девку, не ровен час.

– Да чего же портить-то, коли сама говоришь, что головы от изголовья не поднимает…

– Не поднимает, батюшка, не поднимает…

– Чего же ждать-то еще… Чтобы Богу душу отдала? – рассердился Строганов.

– И что ты, батюшка…

– То-то и оно-то… Поговорю я с ним, как вернется он. Говорят, идет назад, здорово задал нечисти…

– На том ему спасибо, доброму молодцу… – сказала Антиповна, знавшая уже о происшествиях истекшей ночи.

– Может, и за Аксюшу ему спасибо скажем…

– Ох, ох, ох, грехи, грехи… – вместо ответа вздохнула старуха. – Прощенья просим, батюшка Семен Аникич.

– Иди себе, иди, я зайду к Аксюше, а ты ее чем ни на есть попользуй… Малинкой напой али мятой, липовым цветом…

– Милости просим, батюшка Семен Аникич… Липового цвета я заварила, попою беспременно.

Старуха вышла.

В то самое время, когда она была в горнице Семена Иоаникиевича, в опочивальне Ксении Яковлевны происходила другая сцена.

Около постели молодой хозяйки на табурете, обитом мехом горной козы, сидела Домаша.

– Ты так и не вставай, Ксения Яковлевна, – говорила она, – уж потерпи, зато увидишься…

– Не встану, не встану… – кивнула та головой, потягиваясь на белоснежных перине и подушках. Глаза ее улыбались. – Зазорно только в постели-то быть, коли придет он… – добавила она после некоторой паузы.

– Что за зазорно? Недужится тебе, а коли на ногах будешь, не позовут, благо дело начать, а там встанешь, дескать, поправилась… Поняла?

– Поняла, поняла… И хитрая же ты, Домашенька.

– На том стоим… Да как же без хитрости-то быть нам, девушкам?

В этом время в спальню вошла тихим шагом Антиповна. Больная откинула назад голову и закрыла глаза.

– Започивала, кажись… – шепотом доложила старухе Домаша.

– Ишь, напасть какая, – прошептала Антиповна.