Вот овраг, заросль желто-коричнево-черная, и свесились над ним высокие желтые красавицы лиственницы.
– Любимые места господина, – говорят корейцы, никогда не называя в таких местах тигра, и спешат пройти мимо.
Чувствуется, что это действительно место господина здешних мест, – вот-вот выскочит он, такой же цветом, как и даль эта, и, улегшись, облизываясь, как кошка, начнет весело отбивать на обе стороны такт хвостом.
А вот обгорелые, засохшие деревья одиноко торчат в какой-то серовато-белой, выжженной солнцем пустыне. Не растет даже трава, и обнажился мельчайший, искристый пемзовый песок.
На нем явственные следы всякого зверья: вот копытца барана, а вот и лапа хищного спутника его. Множество следов, частью уже посыпанных желтым цветом лиственницы.
Мы подходим к кульминационному пункту и в то же время главной цели нашего путешествия – к Пектусану, самой высокой вершине (8000 футов над уровнем моря) Ченьбошанского хребта, – громадный хребет, разрезывающий всю Маньчжурию с запада на восток.
До нас на Пектусане, как я уже упоминал, побывало двое: в XVII столетии один миссионер и в 1894 году наш полковник Стрельбицкий. Миссионер подошел к хребту с запада, по тому притоку Амнока-ган (она же Ялу), в устье которого расположилась и ныне существующая китайская деревня Мауерлшань.
Той же дорогой миссионер возвратился и обратно.
Полковник Стрельбицкий подошел к Пектусану с востока, дорогой, по которой и мы теперь идем. Он был на вершине Пектусана и даже спускался в его озеро, помещенное на глубине 1300 футов в жерле бывшего кратера.
Можно с полной уверенностью сказать, что полковник Стрельбицкий первый из людей, нога которого ступила на берег этого священного озера. Это очевидно из того, что бывший здесь миссионер не спускался, а что до местных жителей, то и китайцы и корейцы проникнуты таким страхом к священному озеру, в котором живет дракон, что не только не помышляют о спуске в озеро, но и к вершине Пектусана близко не подходят. Непрерывные, периодичные явления, происходящие на вершине Пектусана, – вихри, вылетающие из потухшего кратера пары, а иногда и пемзовая пыль; раздающийся по временам подземный гул – все эти явления принимаются местными жителями за доказательство живущего там дракона, и поэтому и китаец и кореец – случайные охотники здешних мест – спешат уйти подальше от таинственного, дикий ужас наводящего дракона.
Полковник Стрельбицкий, предполагавший было из Пектусана пройти на Амнока-ган, не прошел туда и возвратился той же дорогой назад, на Тяпнэ, так как проводники категорически заявили ему, что ни дороги, ни жилья на запад от Пектусана нет.
Мой проводник сперва проговорился было о дороге, но потом и мне тоже заявил, что дороги нет.
Я не теряю надежды: попаду ли я на дорогу миссионера XVII столетия, пройду ли новой, но я решил во что бы то ни стало не возвращаться назад, а идти вперед, в крайнем случае даже по компасу.
Это свое решение я, однако, держу пока в тайне от проводника, чтоб не напугать его.
Кроме этой для всех заманчивой мечты побывать в таких местах, где еще нога белого не бывала, цель экспедиции, как я уже упоминал, заключалась в исследовании истоков трех громадных рек этого уголка мира: Тумангана, текущего на восток, в Японское море, Амнока-гана – на северо-запад, в Желтое море, и Сунгари, впадающей в Амур и текущей на север. По легенде, истоки всех этих трех рек выходят из таинственного Пектусанского озера, причем истоки одного из притоков Сунгари непосредственно через расщелину кратера сообщаются с его озером, падая каскадом в долину на высоте нескольких тысяч футов, а Туманган и Амнока набираются из ключей, просачивающихся из озера.
Полковник Стрельбицкий сделал предположение, которое нашими исследованиями и подтвердилось, что река Туманган берет начало не на Пектусане, а южнее, в лесах и болотах, окружающих его. А именно верстах в двадцати от Пектусана, близ озера Понга, диаметром около ста саженей.
Относительно двух других рек скоро узнаем, в чем дело.
Сегодня наша ночевка будет уже у подножья Пектусана…
Дорога все та же, среди оврагов и леса, едва заметная тропка.
Нередко мы теряем, обходя буреломы, эту тропу и долго ищем ее, узенькую, в пол-аршина, глубоко ушедшую в землю, так глубоко, что лошадь может идти только шагом.
Это все еще первый след первого человека.
Странное ощущение мое, человека нашего столетия: с одной стороны, невероятный прогресс, с другой – все то же первобытное состояние только что изгнанных из рая голых людей.
Дорога расходится, и проводник просит подождать отставший обоз.
Мы стоим у какого-то шалаша из ветвей.
Это жилище хунхузов.
Хунхузы, хунхузы – но где же наконец эти хунхузы?!
И вдруг из глубокого оврага выходят… два оборванных китайца…
– Хунхузы… – испуганно шепчут мне.
Но я рад: я наконец-то вижу их, а то ведь приеду – спросят: «Хунхузов видели?» – нет.
Теперь они передо мной. Ничего, что они оборванные, с желтыми лицами, жалкие. У старика испитое, бледное от опиума лицо…
У них китайские широкие штаны; китайские короткие кофты; косы, за плечами котомки, как и у наших сибирских бродяг.
– Давайте скорей фотографический аппарат: вот здесь, здесь, около этого балагана ставьте их… вот вам печенья, папиросы, только стойте ради бога, и не шевелитесь. Нож торчит из сумки? Нож, нож ради всего святого, так, чтоб он был виден.
– Вас. Вас.! Да где же он отстал? Наконец! Спросите их – куда они идут?
– Домой, – отвечает переводчик.
– Как домой? Какой же дом у хунхузов?
– Они охотники, и их фанза здесь, в лесу, в нескольких ли.
– На кого они охотятся и чем?
– Они охотятся на всех зверей западнями и ловушками.
– Есть у них ружья?
– У них ружей нет, но есть стрелы, – стрелами они бьют пантов (изюбры).
– Но ножом, ножом этим что делают они?
– Этим ножом они роют корни.
– Откуда они идут?
– Они идут с Амнока-гана, где были у родных.
– Как? значит есть дорога на Амнока-ган?
В. В. спрашивает и переводит мне:
– Вот эта самая, вот поворот.
– Кто же ходит по этой дороге?
– Они говорят, что ходят китайцы, корейцы. Корейцы к своим родственникам в Тяпнэ, китайцы, занимаясь торговлей, ходят на Амнока-ган, ходят в Гирин через Пектусан.
– Что же это? мы, значит, идем чуть не по большой дороге?