Что имеем, не храним, потерявши – плачем

– Что ты мелешь!

Понял, Куренков, тут ему ничего не светит. Рабочие боятся потерять свою работу, и поэтому, они и молчат. А если, кто и собирался бросать реплику, как этот первый, сразу останавливал его. На часах у него, время уже показывало, что он на заводе, почти час. Пора ему и бежать, если он не хочет разругаться с Лариской. Поэтому, поняв, больше ему тут ловить нечего, попрощался с рабочими, вышел из пристройки. До прохода завода, где его ждал такси, он преодолел это расстояние быстро. А когда, уселся на переднем сиденье, попросил шоферу гнать машину, в сторону парка. По дороге еще, позвонил Лариске, сказал, что едет к ней. Та поворчала чуть, согласилась ждать его, напротив своего архива.

– Скорее, – сказала она еще. – Торопись, Володя.

Оставшись наедине со своими мыслями, он уже видел перед глазами, свою готовую статью. Он так и сделает, из трех частей. Первое, разговор с директором, второе, с начальником цеха, где произошла авария, третье, добавит в статью, реплики рабочих. Ну и, добавит еще разговор, с тем рабочим, которого встретил по дороге к директору. Главное, только, чтобы редактор одобрил его статью. Если он не испугается, статья, конечно, будет напечатана в газете. А свою задержку, он потом Лариске объяснит. Настроение его, от такого расклада, сразу поднимается. Просит разрешения у таксиста, можно ли ему закурить.

– Кури, – говорит ему таксист. – Окно только приспусти.

Поэтому, до Ларисы они доехали одним махом. Когда он подъехал, она уже стояла у крыльца своего архива. А он, расплатившись отговоренной суммой с таксистом, вышел навстречу к ней, которая тут же с упреком накинулась на него.

– Где ты был? Жду, жду тут тебя. Мне уже неудобно, перед своими коллегами.

– Извини, Лариса, – Куренков нежно притянул ее к себе. – Работал, ездил на завод.

– Ты что, Володя, пил? От тебя, вроде, попахивает водкой.

– Было дело, Лариса. Когда в кафе обедал, до поездки на завод, выпил рюмку для храбрости. Ну и, конечно, я зажевал жвачкой, чтобы запах водки, отбить изо рта.

– Ладно. Побежали. Тут близко. Всего две остановки. На рынок забежим. Куплю я тебе рубашку. Вчера я еще приметила, воротник у тебя, притертый. Прости, не обижайся. Я так решила.

– Мне неудобно, Лариса. Как это так. Рубашку я сам бы купил.

– Знаю, купишь. А я хочу тебе сама купить. Все. Решено.

Пешком отсюда, от ее архива, чуть далековато, потому они до рынка, доехали на маршрутном автобусе. Конечно, судя по его выражению лица, он не ожидал до такого поворота, и ему, действительно, было неудобно, перед нею. Надо было ему, все же, после кафе, сменить рубашку. Этот, который на нем, он знал, ворот, действительно, был чуть притертый. Как он так опростоволосился? Смеха – панорама, точно. Стыдно ему даже. Что поделаешь. Видимо. Теперь, для присмотра за ним, мамы нет.

«Какая она внимательная», – мысленно даже похвалил он её, помогая ей на остановке, сойти из ступеней автобуса.

На остановке, как всегда, народа ожидающих своего транспорта, было много. Рынок, все же. Лариса, когда ехали, только молчала, влюблено прижимаясь грудью к нему. А груди у нее высокие. От её прикосновения, он даже вспотел, краснел, а она только, подсмеивалась над ним. А на рынке, она его сразу повела, в этот павильон, где рубашками торговали.

– Выбирай, – сказала ему, влюблено касаясь грудью к нему. – А я потом, оценю. И быстрее, – зашептала она горячо еще, в ухо ему. – Мне уже не терпится, оказаться дома.

Что тут ему выбирать. Ясно и так. У него один цвет рубашки, который ему нравится. Этот цвет неба. Когда он, еще был маленький, всегда за околицей, своей деревни, смотрел на этого ясного неба, а там, еле заметно глазу, видел он маленькую точку и заливающий трель соловья. Вокруг него, под ногами, травы. Падай на него, валяйся, слушай с трепетом сердца, этот трель соловья. И никого вокруг, кроме него. Он и соловей, в ясном небе. Поэтому он и, говорит Моно Лизе.

– Видишь, какие мои глаза.

– Ну, вижу. Цвета неба. Такого цвета, что ли хочешь, Володя? Давай тогда выбирать. Вот, мне это нравиться. Как тебе.

– Пойдет, – хмыкает он. Неудобно же. – Добавить тебе деньги?

– Зачем, Володя. Это подарок.

После они еще, чуть походили по рынку, зашли в продовольственный магазин, купили вино, кое – что из продуктов. После, Куренков настоял, поехали до её дома, на такси.

В дороге она его еще, чуть упрекнула.

– Последний раз чтобы на такси, Володя. Ты пока еще студент. Не стоит тратить деньги.

– Но я еще в редакции работаю, – возражал ей еще он. – Вот, сегодняшнюю статью, напишу. А напишу я его точно. Считай, Лариса, поручение редактора, я выполнил.

– О чем там твоя статья?

– Да там авария, на заводе произошла. Рабочий в реанимации. Вот, об этом мне и надо написать. К завтрашнему дню.

– Володя. Как тогда, наша любовь? – испуганно лепечет она. – Когда мы успеем.

Куренков от этих ее слов, смущенно тыркается головою, в её груд.

А дома она, прямо с порога, стала срывать с него одежду.

– Лучше, не сопротивляйся, – говорит она, тёплыми руками трогая его. – После мы покушаем и примерим твою рубашку, а пока, идем в спальню.

И снова эта карусель. Господи, какая она ненасытная. Куренков, второй раз в своей жизни, в постели с женщиной. Трепетно хрипел, под её натиском. А еще, хватало ему время удивляться, и думать, над «бессовестным» действием Лариски.

Затем они, откинувшись на спины, долго лежали, остывая.

Потом, когда чуть остыли, она приподнялась на локти, спросила.

– Тебе понравилось, Володя?

Он, конечно, растерян, потому он, ничего в ответ не мог ей сказать. Затем, вздыхая, приподнялся, сказал.

– Я первый пойду ванную.

Вскоре, и она к нему присоединилась. В таком ракурсе, с непривычки, ему совсем плохо стало. Торопливо, нервно смыл себя пот с тела, выскочил из ванной, тем самым заставив ей, расхохотаться следом.

– Полотенце, полотенце, возьми! – выкрикнула она, все еще смеясь, над выходкой его. И приоткрыв дверцу ванной, подсунула ему полотенце.

После они, конечно, вдвоем накрыли стол, на кухне. Потом, она разрешила ему уединиться, знала, ему статью надо написать к завтрашнему дню, а сама, как только он ушел в другую комнату, с кипой бумаги, ушла в спальню. Не потому, что хотелось ей чуть полежать, отдохнуть от этого карусельного калейдоскопа, хотелось ей, все же поразмышлять, об отношении с нею с ним. Да ведь, до этой случайной встречи, с этим молодым парнем, у нее не было, ни с кем никаких встреч. Ушел её муж, крепкий, перспективный, и даже по нынешним меркам, чуть продвинутый. В свое время, когда все это рушилось в стране, с приходом этой власти, во главе с Ельциным, он или был хитрый, или все же имел, в этих властных районных структурах, «знакомого» своего. Она тогда, еще не была знакома с ним, но он уже, к тому времени, был богат, по российским меркам. Хотя он и утверждал, много раз ей, то, что он имеет сейчас, эта заслуга его папы, мамы. Видимо, он так ей говорил, или просто навешивал ей на уши «лапшу». Чтобы, случае чего, если разбегутся, сохранить свое, «не честно нажитое» богатство. Ведь в то время, когда он обогащался, власти, как таковой, что уж там скрывать, почти на местах не было. В то время, кого только можно было увидеть, в этих коридорах власти. А этих, тогда, «комсомольцев 90 годов», в то время, никто их уже не считал серьезными политиками. Да, они, и не контролировали, что происходило вокруг них. Так как им в спины тыркались, уличные «серьезные парни». Которые тоже, не хотели отставать от этих «сладостных пирог», называемых: «фондом имущества». А эти фонды, тогда распределялись, кто – кому, чтобы укрепить власть на местах. Да и электорат, тогда их хорошо помогал. Эти бумаги, ваучерами называемые, тогда за эти бумаги, обещанные этому электорату, что за этих бумаг, они получать две «Волги», вначале вскружило и их тоже голову. И они тогда, слепо дрались в очередях, получить их первыми, как собаки кидаются на кость. Затем, когда они медленно отрезвлялись, поняли, что их просто обманули эти «Чубайсы». В магазинах, и всяких там ларьках, как по команде, сразу выставили на прилавки, дешевого вина, которые они тогда стоили, при советах еще, где – то двадцать чем – то рублей, или все же, двадцать два, под названием «Солнцедар». «Получился так: «Залейся народ. Это вас отупит мозги». А бумаги эти, так называемые ваучеры, теперь уже как ненужные, куда их было девать? «Обтереться в туалете», все же жалко. Кто – то продавал его за бутылку водки, а кто, думая, что он умнее всех, относил их на производство, где они еще трудились. Но и там, был вселенский бардак. Собирала там, эти ваучеры, какая – та кладовщица, порученной ей начальством. Затем, на глазах у этого электората, производство, становился почему – то банкротом. Стараниями этих, видимо же «директоров». А людей, то ест, работников, после стали открыто уже выбрасывать на улицу. А «директора» сами, теперь уже, становились «хозяевами» этих заводов и фабрик. От этого «бесплатного сыра». Удивляло только, почему эти «начальники», не боялись тогда своего электората? Что еще интересно? Так и у Ларисы муж, с помощью папы и мамы, стал за одну минуту, хозяином этого большого универмага в городе. Вначале, когда она выскочила за него замуж, девочка еще, только окончила университет, наивная еще, видимо, была, но красивая, тоже его поразила её эта, улыбка. Парень, сума сходил, от её красоты. А ей, что было выбирать. Он ей вначале, все что обещал, дал все для её жизни. Видимо, не устояла она тогда, от этих «подач ков». Это уже потом, он изменился. Нет, он её не обижал. Давал все, что ей требовалось. Но она вскоре стала замечать, что он, кроме нее, ходит еще и к другим женщинам. Но однажды, ей пришлось сильно покраснеть, когда она проверилась в роддоме. Диагноз ей там поставили, «триппер». Такого оборота, она от него, от мужа, конечно, не ожидала. И что ей оставалось делать. Конечно, закатила вселенскую истерику.

А разбежались они мирно. А она, после, долго лечилась.

Вот уже, как полгода она одна. От «триппера», она избавилась. Теперь, когда она случайно встретила Куренкова, по дороге к себе на работу, у нее снова вспыхнуло, чувство к мужчине. Нет, она теперь не наивная, кидаться на всяких мужиков. Случай, что ли, или все же воспитание. Родители её, были учителями. Тяга к обогащению, у них не было. Вернее, возможности не было. Ну, и что, не стояли они, на том самом месте, где обогащались, эти тогда «начальнички». Они не знали, эту их жизнь, жили просто, как все эти люди в сообществе. Не ловили «журавля» с неба. И с Лариской тогда, когда она увидела впереди себя, как зашатался, идущий рослый парень, первым делом, она поспешила к нему, чтобы поддержать его, чтобы он не упал на тротуар, и при падении, не разбил о бетон тротуара, голову. После уже, когда она, перед ним на коленях, приводила в чувство парня, разглядела его, какой он милый, перепугалась, конечно, что он умрет, и потому стала хлестать его по щекам, приведя в чувство. Такое ведь не забывается. Тогда она и влюбилась в него сразу.

Чем же он привлек ей тогда? Неужели только одной, своей внешностью? Она ведь тогда, сразу определила, когда ставила ему диагноз: «голодный обморок». А когда, чуть узнала, чем молодой человек занимается, после она, окончательно утвердилась в своих догадках, что произошло с парнем, в том самом месте, где он чуть не свалился на газон травы, у тротуара. Но и этого было мало, чтобы привязаться к этому, случайному парню. Тогда, она еще терялась в догадках, чем же он её еще привлек? Неужели все же простотой своей? А еще, она видела в нем, не глупого парня. Особенно, его эти, грустные глаза, поразили её тогда. Такие глаза, она знала, не бывают, у избалованных жизнью парней. Но её, смутило тогда, разница чуть в годах. Это ей, конечно, как – то сдерживала, полностью раскрываться перед ним. Даже сейчас, он был какой – то, не такой. Другой бы, как последний раз, трепал её, мучил в своей любовью всю ночь, а этот, сделал свое дело, принял душ, схватил бумаги, уединился в другой её комнате, чтобы написать статью. Это её сейчас злило, выводила её из себя, но ничего она не могла поделать. Хотя и понимала, проявит она нетерпимость, совсем тогда потеряет его.

Лежать в постели, ей уже наскучило. Она встала, натянула на себя яркий халат, которую еще купил, так называемый еще её муж, сначала пошла ванную, встала под душ, смыла из себя остывший и обсохший пот от любви, затем пошла в комнату, где кропил над бумагами Куренков.

– Ты долго еще собираешься сидеть?

– Почти все дописал, – не оборачиваясь, говорит ей Володя, позевывая, и отрываясь от своих бумаг. – Все уже, Лариса. Дописал. А ты, что не спишь?

– Вот ты даешь. Как я могу спать, когда тебя рядом нет, – улыбается она, сдержанно, чтобы не сказать ему еще, такое, лишнее.

Заснули они, где – то за полночь. Полюбили еще. Это уже, вновь была инициатива её. Заставила его, снова заняться любовью. После они уже, тихо заснули.

А утром он, как только принял душ, убежал в редакцию, а она, понежившись еще чуть в постели, после ухода его, встала, а затем после принятия душа и завтрака, тоже заторопилась к себе в архив.