– Останься.
Потом обращается к испанцам:
– Садитесь, пожалуйста. Скоро нам подадут ужин. Но сперва, – обращается он к судье, – вы напишете письмо, дающее мне право войти в город.
– Вы уже вошли в город! – бормочет судья.
– На самом деле нет. Возможно, мои люди были слишком взволнованы, увидев землю, и не подчинились моим приказам, точно не знаю. Но моя нога не ступала на землю Уатулько.
– А если я не стану писать письмо?
– Тогда вам придется плохо.
– Вы вернете наши товары?
Генерал откидывается на спинку стула и соединяет кончики пальцев.
– Нет. Я прибыл сюда, чтобы возместить ущерб, который ваш вице-король нанес моему кузену Хокинсу одиннадцать лет назад, и у меня есть доверенность от королевы, позволяющая предпринимать любые… даже самые крайние меры… необходимые для достижения этой цели. Мы потеряли тридцать тысяч фунтов! Сомневаюсь, что в вашем жалком городишке имеются такие богатства.
– Но зерно, – умоляет судья, – и вино! Вы забрали все. Мы будем голодать.
– Это плохое вино. – Генерал, поморщившись, ставит кубок на стол. – Вы можете забрать бочонок назад. И часть этих… не знаю, как они называются, – он указывает на нетронутые кукурузные лепешки, – когда напишете разрешение.
– И тогда вы уйдете?
Генерал кивает.
– Куда? – Брови судьи нависают над глазами.
– Сначала сделаем остановку в Акапулько, – говорит генерал, и меня охватывает страх. По той же причине, по которой я не могу высадиться здесь, я не могу вернуться в Акапулько! Там солдаты вице-короля. Его боевые корабли. Нельзя, чтобы меня поймали с англичанами!
Генерал поднимает руку, и, не говоря ни слова, Легг вскакивает и передает ему карту, намотанную на деревянный шест.
– Ее изготовили для меня в Лиссабоне, – говорит генерал, забирая четыре кубка у ближайших к нему людей, чтобы придавить углы. – Она обошлась мне в восемьсот крузадо – можете в это поверить?
Злость испарилась. Он радуется, как мальчишка, указывая на особые отметки и объекты на карте – остров Сейлан[16 - Португальские мореплаватели назвали остров «Сейлао», голландцы изменили название на «Сейлан», и, в конце концов, британцы стали называть его «Цейлон».], южную часть Новой Гвинеи, недавно открытую и нанесенную на карту, – как будто делится с другом, который разделяет страсть к подобным вещам.
Судья смотрит недоверчиво, вцепившись в край стола. Кольца исчезли, на опухших пальцах остались лишь воспаленные следы от них.
– Посмотрите сюда, – генерал бережно разглаживает карту. – У меня есть три способа вернуться домой. Тем же путем, как я прибыл, через Чили. Или минуя Китай и обогнув мыс Доброй Надежды. – Он указывает на южную оконечность Африки.
– А третий путь? – спрашивает судья.
– Э, нет, – говорит генерал, отставляя кубки. Карта скатывается внутрь, как дикобраз. – Дурак, кто поверяет свои тайны врагу!
Он отдает карту Леггу.
– Нет никакого третьего пути, – ярится судья.
– Есть, и скоро вы в этом убедитесь, когда обнаружите английский флот в своих водах. Я недавно открыл этот маршрут, – улыбается он судье. – Нам больше не нужно будет проходить через Магелланов пролив. Это связано с немалыми расходами и тяготами. Мы просто хотим торговать. Но нас разворачивают во всех портах. Не дают даже набрать пресной воды и пополнить съестные припасы.
Лицо судьи сурово.
– Мы не торгуем с еретиками.
– Но будете, – говорит генерал. – Потому что это только начало. Думаете, я один? Единственный англичанин, который прибыл сюда, чтобы избавить вас от драгоценностей, унизывающих пальцы, от зерна в ваших амбарах, от сокровищ в ваших трюмах? Пока мы беседуем, королева Англии готовит флот. И если ваш король не даст нам лицензии на торговлю, мы пройдем по моему новому маршруту и заберем все серебро. Вы больше не сможете считать этот океан своим испанским озером.
Он откидывается назад, чтобы добраться до мешочка на поясе, и достает огненный опал.
– Красивый, не правда ли? – Он вертит камень, чтобы поймать им свет. – Я забрал его у одного из ваших соотечественников. Драгоценность из коллекции вице-короля. Теперь он мой. Посмотрите, как сияет на нем лик Господа нашего! Воистину, он чудесен.
Судья смотрит на него с яростью.
– Опал, – продолжает генерал, – из всех камней мой самый любимый, потому что объединяет в себе все цвета. – Драгоценность сверкает и переливается, огненные и золотые лучи будто брызжут из пальцев. – И я вижу, что в Новой Испании их в избытке.
– Как уместно, что они вам так нравятся, – плюется судья. – Опал – камень воров.
– Правда? – смеется генерал. – Я не знал.
Кэри откашливается и декламирует, воздев глаза к потолку:
* * *
Я зоркостью владельца наделяю,
А простакам так отвожу глаза,
Что грабь их смело хоть средь бела дня —
Ты можешь положиться на меня.
* * *
– Спасибо за декламацию, Кэри, – кривится генерал. Он кладет опал на стол. – А теперь не будьте дураком, пишите письмо. Я должен доставить его королеве. Можете сказать вице-королю, что вас вынудили, приставили нож к горлу, для меня это не имеет значения.
– Кстати, вот и нож, – Диего достает из ножен на бедре кинжал. – Если это поможет вам писать быстрее.
Судья косится на кинжал. Винтер дает ему пергамент, перо и чернила. Алькальд яростно пишет, то и дело взглядывая на Диего, который поигрывает кинжалом, пробуя остроту лезвия на столешнице.
– Вот и молодец, – кивает генерал.
Падре из Уатулько до сих пор не произнес ни слова. Его взгляд мечется от судьи к генералу, чтобы подгадать, когда можно будет вмешаться, не подвергая себя опасности.
– Но церковные облачения, – начинает он. – Реликварии! Дароносица! Мы должны… можно ли вернуть их?
Триумфальная улыбка генерала вянет мгновенно. Он резко выбрасывает руку, словно хочет ударить священника. Но вместо этого срывает четки с его шеи.
– Зачем ты носишь это? – он бросает четки в угол и плюет на них.