Контролер

Хоть в моем документе я упор делал на колхозы, первым предприятием в списке товарища Сталина значился завод по производству деталей для станков. Вот директор завода и дал мне целый список адресов – оказывается, отгрузка производилась сразу на несколько других предприятий и даже в машинно-тракторные станции.

Покряхтев, отправился по ближайшим адресам. Там вновь понадобилось мое удостоверение члена ЦКК. Смотрю, все больше порядка становится на местах. Уже каждому встречному узнать ничего не светит, корочка нужна.

Мне показали сами ящики, сорванные пломбы, отметки в ведомости приема продукции. Вроде все как положено. Сами детали тоже показали. Уже парочку успели в станки установить на замену.

Убедившись, что все идет-ка запланировано, я облегченно выдохнул.

До конца месяца ничего нового не произошло. Лагушкин приезжал за мной еще два раза. Один раз он меня не застал – я производил на проверку погрузки мяса в одном из колхозов. В обоих случаях мы ездили на допрос участников «контрреволюционной деятельности». Ее уже успели ОГПУшники окрестить между собой делом о «промпартии». Дополнительно я попросил дать мне материалы по предыдущим допросам. Хоть и с неохотой, это было видно по лицу Егорова, но мне их дали.

Все дела, особенно те, что были заведены до меня, объединяло одно – почти полное отсутствие описательной части. Она была, но очень краткая и не информативная. В ней не указывалось, по какому поводу возбуждено дело. Анонимка это была, или кто-то конкретно сделал донос. На каком основании вообще задержали человека. Только общая формулировка: по подозрению в контрреволюционной деятельности. Не было указания, как проверялись данные, получения как «со стороны», так и от обвиняемого. Проводилась ли вообще эта проверка. Просто запись: такой-то – такой-то задержан по подозрению. При допросе сознался (или нет). Следствие велось тем-то – тем-то. Это… у меня просто нет слов! Прав был Николай Николаевич, тут словно про закон и не слышали. А где конкретика? Как проверить – ложный донос был или нет? Оговорил себя человек, или реально его совесть замучила? Почему вообще он попал в поле зрения ОГПУ?!

Короче, чем больше я вникал в деятельность этой организации, тем больше у меня было вопросов, как у будущего юриста. А когда ко мне пришло осознание, что по вот таким бумажкам людей РАССТРЕЛИВАЮТ… У меня чуть волосы дыбом не встали.

Информация копилась, и смысла ждать следующего месяца я не видел. Только вот еще стоит разобраться с вопросом о своем «секретаре». Все же слова Сталина о том, что он может «помочь» в решении и этой проблемы я не забыл. А показаться совсем уж беспомощным даже в возможности подбора кадров перед человеком, который с этого начинал – хреновая «рекомендация». Но на кого я могу положиться в этом вопросе? Проблема очень серьезная на самом деле. Уж точно не на Женю. Эта карьеристка под себя все подомнет, как это сделал сам Иосиф Виссарионович, получив контроль над подбором кадров в партию. Кто еще? Борис? Точно нет. Он – конструктор до мозга костей. Ему и у Поликарпова хорошо. Катя? Не лучший вариант вмешивать в рабочий процесс человека, у которого есть романтические чувства к тебе. По той же причине отпадает Люда. И из знакомых у меня остались… только однокурсники. Все. Как-то грустно.

Но других кандидатур все равно нет. Я считаю, что на этом посту должен быть человек, которого я хоть немного знаю. Слишком ответственная должность.

Вот так я и оказался перед Андреем Кондрашевым.

– Привет, есть разговор, – сказал я, стоя перед партой, за которой сидел Андрей.

Серьезный, в круглых очках брюнет. На первом курсе выдвигал свою кандидатуру на пост комсорга, но его тогда пододвинул более харизматичный Рябинцев. Но Андрей не расстроился, а продолжил работать. Половина инициатив по линии комсомола – его. К тому же отличник, на хорошем счету у преподавателей и очень ответственный человек. Его мне порекомендовал наш декан, когда я подошел к Александру Александровичу посоветоваться, к кому из одногруппников можно подойти с «интересным и перспективным предложением».

– Слушаю тебя, – поправил очки Андрей и внимательно посмотрел на меня.

– Наедине.

– Хорошо.

Мы вышли из аудитории и отошли подальше от студентов, остановившись в полупустом коридоре.

– Итак? – поторопил меня Андрей.

– Ты знаешь, что я выполняю поручения товарища Сталина? – спросил я в лоб.

– Слышал, – осторожно ответил он.

– Нагрузка у меня увеличилась. Многое не успеваю и даже иногда забываю. Это становится проблемой. Мне нужен секретарь. Согласен стать им? Пока – неофициально.

Да, «в лоб». Зато никакой недосказанности и неправильно понятых слов. Либо «да», либо «нет».

– Что я с этого получу? – через минуту размышлений, спросил Кондрашев.

Вот! Как проще с парнями.

– Если себя хорошо покажешь, тебя обязательно заметят. Товарищ Сталин следит, что я делаю. Кто в моем окружении. И мимо тебя точно не пройдет.

Говорил это «наобум», но вряд ли я далек от истины.

– Кроме этого ты получишь новые знакомства. Тебя станут узнавать, как моего секретаря. Мне приходится много взаимодействовать с директорами разных заводов. Будешь хорошо работать, даже после окончания нашего сотрудничества без работы не останешься.

– Что нужно делать? – почти сразу спросил Андрей.

– Да как и большинство секретарей, – пожал я плечами, – вести мой ежедневник. Что запланировано, что выполнено. Договариваться о встречах, планировать мой день. Напоминать, какие у меня задачи и какие встречи назначены.

– Как это выполнить? – продолжил допытываться Кондрашев.

И что характерно – никаких взбрыков, просто деловой подход. То, что я хотел от Жени!

– У меня дома есть телефон. В определенные часы ты можешь быть у меня. Понимаю, пока это не очень удобно, но как есть. О звонках и планах уведомлять меня в конце дня или утром перед парами. Также, утром, напоминать, какие встречи у меня назначены. Платить тебе пока я не смогу, – признался я, – но этот вопрос решаем. Опять же, запишешь его в планы и напомнишь, перед моим визитом к товарищу Сталину. Ну как? Согласен?

Андрей погрузился в размышления, но ненадолго. Уже через минуту он согласно кивнул, и мы пожали руки. Уф! Неужели я и правда нашел себе секретаря? Конечно, к Андрею еще предстоит присмотреться, однако я никогда не замечал за ним подлости по отношению к кому-либо в группе. Да и со мной он всегда общался ровно. Даже в моменты, когда меня хотели из комсомола исключить и даже на пару дней добились этого. Тогда Кондрашев все равно со мной здоровался и ни словом, ни делом не показал мне, что это решение повлияло на наше общение.

После пар мы уже вместе пошли ко мне домой. Показал ему, где я живу, продиктовал свой номер телефона и ввел в курс моих текущих дел. Заодно написал бумагу от руки, что Андрею можно оставлять письма для передачи мне или через него передавать устные сообщения. На случай, если кто-то придет, пока меня нет, и упрется рогом – мол только мне лично может передать и все тут.

Андрей остался сидеть у меня до вечера. Нужно было его еще с родителями познакомить, да за это время он набросал черновой план моего дня, заодно найдя «узкие места». Такие как внеплановый звонок от Егорова – надо как-то с ним согласовать время моего посещения Бутырской тюрьмы. Сразу записал, что необходимо созвониться с Кольцовым и Алкснисом – уточнить, когда я в следующий раз им понадоблюсь. Короче, Андрей тут же включился в работу. Вообще замечательно!

С появлением Андрея мой рабочий день устаканился. Пропало чувство, что я всегда не успеваю. И до начала ноября все вошло в накатанную колею. Пусть товарищ Сталин в этом месяце обещал меня не вызывать, но тут уже я сам собирался его навестить. Обсудить зарплату для Кондрашева, да рассказать о первых впечатлениях и выводах по методам работы ОГПУ. Ну и за ввод в жизнь новой системы перевозок отчитаться. Первые результаты уже есть и они радуют. Удалось «на горячем» поймать трех воров, вскрывших ящики во время транспортировки.

Родители отнеслись к Андрею спокойно-настороженно. Все-таки новый человек будет каждый день по полдня находится в доме. Однако с отцом он вскоре нашел общий язык, а маме просто было не до этого – надо за Настей следить, да попробуй наготовь еды для такой оравы с нынешними-то печками! Я всерьез задумался о том, где бы достать газовую плиту с баллоном, чтобы облегчить ее труд.

К товарищу Сталину я записался на прием второго ноября. Но до этого момента произошло еще одно событие, виновником которого являлась моя деятельность.

Тридцать первого октября, когда я вернулся из Бутырской тюрьмы, Андрей сообщил мне о звонке от Говорина. Я сначала даже не сразу вспомнил, что это фамилия отца Люды.

– И что он сказал? – спросил я Андрея.

– Просил встречи. Сказал, что это касается его просьбы и того, что вышло в итоге.

Я удивленно покрутил головой. Вышло в итоге? То есть, товарищ Сталин все же как-то применил те мои измышления по цензуре, которые забрал себе? Вроде и в этом месяце это было, а кажется, будто год прошел. Вообще у меня октябрь очень насыщенный на события выдался.

– Хорошо. Когда у меня там «окно» есть?

– У нас завтра нет последней пары, – посмотрел в мой ежедневник Андрей. – Если сразу к нему поедешь, можешь успеть. Потом у тебя посещение соболевского колхоза. Это в двух часах от Москвы на паровозе.

– Ага. Ну хорошо, попробую успеть, – протяжно выдохнул я.

Ехать особо не хотелось. Замотался я, надо бы выделить денек на отдых. Но интересно же, о чем мне Илья Романович скажет.

В доме Говориных меня уже ждали. Не иначе Андрей предупредил о моем визите. Илья Романович проводил меня к себе в кабинет, пару минут развлекал разговором «ни о чем», а когда заметил, что мне это не особо интересно, наконец перешел к делу.

– Я тут одну статью прочитал, – взял он со своего стола газету. – Скажи, ты что-то об этом слышал?

Я взял протянутую газету и вчитался в текст. Там говорилось о назначении Жданова Андрея Александровича на пост руководителя Главлита. Отмечались заслуги Жданова при работе в Нижегородском крайкоме партии, его содействии автомобильной промышленности в области. Также упоминалось, что Андрей Александрович уже имеет опыт работы в писательской отрасли – тут и его работа преподавателем политграмоты в РККА, и редакция газеты «Вестник коммунизма» в Тверской области, и заведование агитационно-пропагандистским отделом в Нижегородской тогда еще губернии. Короче, человека расписывали как профессионала, способного навести порядок в такой структуре, как Главное управление по делам литературы и издательства.

– Вижу, не слышал, – заметил мое выражение лица Илья Романович.

– И что? Разве это не хорошо? Погодите-ка, – вспомнил я наш последний разговор. – Получается, структура по цензуре уже существует? А вы мне говорили, что еще ничего не создано и только ожидается, что партия начнет вмешиваться в дела писателей! – я с возмущением посмотрел на прячущего глаза Говорина.