Контролер

– Откройте, ОГПУ! – напористо сказал Лагушкин.

С той стороны ойкнули, и я услышал топот детских ног. Через пару минут дверь открылась и на нас посмотрела испуганная женщина лет сорока.

– Смолин Петр Фомич здесь проживает? – не дай ей и рта раскрыть Лагушкин.

– З-здесь, – запнувшись, кивнула женщина.

– Где он?

– Так… на работе, – со страхом в голосе прошептала она.

Лагушкин видимо ей не поверил и уверенно зашел в квартиру, отодвинув женщину плечом. За ней стоял мальчик лет семи, в глазах испуг, судорожно мнет в руках какой-то листок. Присмотревшись, я понял, что когда-то это был «самолетик».

Смолин нашелся в квартире. Прятался в шкафу. Лагушкин нашел его, бесцеремонно обшаривая весь дом, а когда нашел – вытащил и заломил ему руки за спину.

– Вы задержаны, – заявил он ему и потянул на выход.

– За что? – только и сумел пропищать от боли в конечностях мужчина.

На фоне ОГПУшника он сам выглядел ребенком – не высокого роста, даже ниже меня, интеллигентное лицо, впалая грудь.

– За распространение контрреволюционных идей, – веско заявил Лагушкин и, больше не слушая мужика, потащил его на выход.

Я пока не вмешивался, лишь молча записал себе в чистую тетрадь, что никакого документа, где было бы написано – по какой статье и на каком основании проведено задержание, у сотрудника ОГПУ не было. Или было, но он ее не предъявил, несмотря на просьбу задержанного.

Приехали мы в Бутырскую тюрьму. На всем пути Смолин трясся от страха. Его колотила нервная дрожь, а взгляд метался от Лагушкина ко мне, а после на водителя. Он даже попытался заговорить со мной, но получил тычок от агента в бок и больше попыток начать диалог не делал.

В тюрьме мы дошли до кабинета, на котором висела табличка «Уполномоченный Егоров С. С.» Постучавшись, Лагушкин получил разрешение на вход, и буквально втолкнул задержанного внутрь.

Потом зашел сам и лишь за ним внутрь попал я.

Уполномоченный, мужчина лет тридцати, блондин, довольно крепко сложен, посмотрел на меня удивленно. Его взгляд меня порадовал – значит не «постанова» сейчас будет, а я увижу, как реально работают в ОГПУ.

– Распоряжение товарища Попейчука, – ответил на немое удивление Егорова Лагушкин, после чего отошел к двери, перегородив выход, и замер как статуя.

Я прошел к окну и встал к нему спиной, достав свою тетрадь. Кроме стула, на котором сидел сам уполномоченный, и одного табурета для задержанного, больше мест для сидения не было.

Хмыкнув, Егоров указал Смолину на табурет.

– Садитесь, гражданин.

О как! Интересное обращение. Смотрим дальше. Смолин на гнущихся ногах дошел до табурета, как-то беспомощно оглянулся в поисках поддержки и все же сел.

– Итак, Смолин Петр Фомич? – открыв взятую с угла стола папку, уточнил уполномоченный.

– Д-д-да, – испуганный кивок. – Эт-то я.

– Вы работали бухгалтером на заводе «Моторист», занимающегося выпуском моторов для автомобильной промышленности, так?

– П-почему работал? – затрясся мужик.

Егоров молча ждал, пока тот ответит на вопрос.

– Н-ну, я там работаю, да, – под томительным молчанием следователя, кивнул Смолин.

– Когда и как вы вступили в сговор с гражданином Лопухиным?

– К-как-кой сговор? – дал петуха мужик.

– По созданию новой партии, – как само собой разумеющееся заявил Егоров. – Промышленная партия. Вот тут у меня и ваш устав есть, – потряс листком, извлеченным из папки, мужчина. – Ваш бывший директор, гражданин Лопухин, во всем сознался. Про создание новой партии, которая должна была очернять идеи коммунизма и роль руководящей партии в этом деле. Вы собирались набрать сторонников из числа рабочих, пообещав им улучшение труда, которое и так обязаны были делать, а после – через профсоюз подбить их на бунт. На лицо контрреволюционная деятельность. Скажете, не было такого?

– Не было! – вскинулся мужик. – Чем хотите клянусь, никогда ничего такого не делал и даже не слышал!

Лагушкин возле двери нахмурился и сделал шаг в сторону Смолина, бросив взгляд на следователя. Тот отрицательно покачал головой, и парень вернулся обратно. Ну точно цербер какой!

– Если это так, почему же гражданин Лопухин пишет иное?

– Но Геннадий Степанович не мог ничего такого написать. Этого просто не было, – затрясся еще сильнее мужик.

– А вы почитайте, – достал очередной листок из папки следователь и протянул его Смолину.

Тот взял листок и вчитался. Через пару минут он поднял затравленный взгляд на Егорова.

– Это почерк Геннадия Степановича. Но это ложь! Я не знаю, почему он это написал. Но не было такого!

– А что было?

– Ну, зарплату задерживали, – ежась под взглядом мужчины, сказал Смолин. – Так не собственному желанию! Металл-то нужно закупать, а на что? Нам выделили определенную сумму, и крутись, как хочешь. Еще и план надо выполнять, а вы знаете, сколько брака идет? Больше половины выработки – брак! И сколько не штрафуй – не помогает. У нас же больше половины – только недавно свои деревни покинули. Ничего еще не умеют. Так еще и в профсоюзы жалуются на штрафы, те давить начинают. Мы в Госплан обращались, а там нам заявили, что не их проблема. Деньги выделены, металл мы получили, работайте. А как? Вот и приходилось из зарплат металл докупать, чтобы хотя бы в план уложиться. После уже рассчитывались конечно с рабочими, но ведь денег больше не становится. Снова металл нужен и брака меньше не стало! Не хотят учиться! Об этом мы говорили – что нужно курсы открывать, внедрять принудительное обучение.

– Через новую партию? – тут же спросил Егоров.

– Да какую партию? – чуть не взвыл Смолин.

– Промышленную, – невозмутимо ответил следователь. – Вот, гражданин Лопухин отмечает, что не верит в способность руководящей партии решить проблемы предприятия. Для чего и нужна новая партия.

«Эк он как свою линию гнет!» – удивился я.

– Да все решили бы, если бы не секретарь горкома Одинцов! Мы же и к нему ходили, объясняли ситуацию. А что толку-то?

– Поэтому, разочаровавшись в одном члене партии, решили свою создать?

– Да не хотели мы свою партию создавать! – чуть не плача в сердцах воскликнул Смолин.

Примерно в таком духе и шел допрос. Бухгалтер рассказывал о проблемах на заводе. Как пытались их решить. Почему не получалось. А уполномоченный давил на одну точку – что была попытка контрреволюции через создание новой партии.

Так продолжалось около часа, после чего Егоров зло поджал губы. Видимо это был какой-то условный сигнал для Лагушкина, так как стоило спокойно стоящему агенту увидеть выражение лица начальства, он тут же шагнул к сидящему мужику и одним ударом сбил того на пол. Простая оплеуха, но тому и ее хватило. Сразу пара зубов полетела по полу, а с губ Смолина потекла кровь. Егоров кинул на меня быстрый взгляд и досадливо поморщился. Я постарался сделать вид, что все нормально. Даже в тетрадь в этот момент ничего не писал. Специально, чтобы показать себя «деталью мебели», и тот расслабился. Похоже, получилось.

Мужика мне было жалко. Но главное сейчас – выявить методы ведения следствия. Если мне устроят театральное представление, то ничего я не увижу и не докажу. А того, что я заметил, уже достаточно, чтобы понять – Поликарпов не нагнетал. Так что стиснем зубы и смотрим дальше.