На кромке сна

– Я знаю, это неправильно, выслеживать вас, стеречь у дома и заговаривать вот так вот, как ни в чем не бывало. Действительно, с какой стати какой-то школяр, который боится подойти даже к опухшему охраннику из ближайшего зажопска, чтобы отпроситься домой, может считать вдруг своим ближайшим другом того, кто честным трудом сделал свое имя узнаваемым? Но разве… неужели это не прекрасно, что люди уже знают вас, ни разу не видев в глаза? Окей, да, пусть им только кажется, что они знают… но ведь вы сами вселяете это чувство, – каждая жила во вспыхнувшем Панином теле тряслась, пыхтя лихорадочным жаром. – Ваша нелюдимость и презрение к материальному, сквозящее из каждой книги… – Паня бескровными пальцами проминал переплет одной из них. – Когда я вас читаю, у меня ощущение, что вы понимаете меня лучше… ну, лучше меня самого. Я знаю, так всегда с кумирами… они собирают наши слезы и в красивых пакетиках продают их нам же. Но остальные льют слезы о том, что начался отрезок дистанции, который мы бежим с гирей на яйцах, а вы… ну, ваши слезы о тех пределах, где этой дистанции нет. И это притягивает, как… как мотылька – свет… Он ведь тоже хочет спастись, хоть и оттого, что не понимает, что спасение, как и он сам, лишь иллюзия, что все лампочки развешиваем мы сами… Недавно я наткнулся на свой рисунок за пятый класс – оказывается, я хотел стать супергероем; расписывал, что купить из одежды, а что перекрасить в черный, чтобы стать эдаким… ну, ночным линчевателем. Боже, это так наивно, напыщенно и глупо… А для меня все было на полном серьезе. Но самое страшное, что ничего не изменилось. Да, плащи и маски сменились книжками и выдержками из интервью… Но это все тот же безотчетный детский фанатизм. Глупый детский сон, который сменился глупым взрослым сном, – челюсти от холода, пожирающего горячее тело с особенным аппетитом, сводило так сильно, что Паня не знал, можно ли вообще разобрать хоть что-то из сказанного им, но, как только он пытался расслабиться, дрожь пронизывала тело внезапными болезненными набегами, словно бы нервы, растянувшись, ложились на ледяные иглы, отчего вздрагивали и тут же снова натягивались. – Я бросил все, ко всему остыл, все презрел, оголив до органической сути и испепелив демоническим взглядом. Но, попав в пустоту, по краю которой ходит каждое ваше слово, я избавился ото всего и всех, кроме того, кто в ней задыхается… Летом, полгода назад, я шел вдоль дороги где-то под Солнечногорском и думал, что вот оно – начало моего странствия по миру. Я прикидывал отказ от денег, ночлег в лесу, прощальные письма близким, где я бы запрещал им горевать и искать меня, если они хоть сколько-то меня любят. Поймите, я не хотел умирать, но еще меньше я хотел жить как прежде… Я шел, окрыленный этими новыми смелыми мыслями, шел, шел… и увидел сбитую лису. Она лежала посреди дороги. Стеклянные глаза, оскал, задние лапы перекошены, но в остальном она была совершенно целой, так что я даже боялся поначалу подойти. Я долго просто смотрел на нее, пока на обочину не съехал какой-то мужик. Он достал из багажника перчатки, и я отволок ее окоченевшее тело в кювет. Мне почему-то захотелось сделать это самому. Она не вошла в Радужный Поток, прыгнув с трамплина на велосипеде, как у вас в книге – она с тем же бессмысленным оскалом и теми же стеклянными глазами терлась головой об асфальт, пока я волок ее в кювет. Мне стало страшно – страшно умереть от скуки, от голода, от одиночества, от мыслей на этой бесконечной пустой дороге. После этого я просто пошел туда, куда и вела эта дорога – на дачу. Но легче мне от этого не стало. Я все еще не знаю, куда мне податься: снова присосаться к хмельному горлышку жизни или протрезветь? Только кто и куда собирается трезветь, если жизнь и есть одно лишь опьянение ей?

Из дома, с трудом протиснувшись через тяжелую подъездную дверь, вышла пожилая женщина в розовой холщовой куртке. Она остановилась перед ступеньками, по старой памяти, видимо, боясь льда, которым в ее бытность улицы еще покрывались зимой. Автор подскочил к ней, выставил руку, которую она тут же обхватила в сгибе, и они неспешно пошли в вечернюю темноту.

***

В тот же вечер Паня обратился к Денису за «помощью в трудоустройстве». Тот ему посоветовал полугодичные онлайн-курсы по Android-разработке. На их оплату ушли последние деньги, оставшиеся в наследство от отца. В феврале Паня разработал свою первую игру – «крестики-нолики», а в марте уже мог повторить почти весь игровой ассортимент старых Nokia. К началу второй, летней сессии, когда пора было вылетать из Литературного института за несданную первую, Паня без лишнего шума переложил свои документы на надежный и долгосрочный депозит в Пищевой институт под окнами его дома – сессия там выходила совсем недорого для разработчика приложений-однодневок с серой зарплатой в пятьдесят тысяч. Бурное рабочее лето, окончание курсов, несколько собеседований, стажировка в «Теньке» – и, заручившись рекомендацией Дениса, осень Паня проводил уже младшим frontend-разработчиком Android-отдела компании «Mail.ru».

Он был прилежным сотрудником, на работу не опаздывал и порой даже перевыполнял план, залезая в работу креативщиков со своими идеями для слоганов или редакторскими замечаниями к текстовым блокам (что, впрочем, почти никогда не поощрялось). Но в тайне он желал, чтобы всех членов экипажа этого шаттла, несущего человечество в кремниевое будущее, забрала кармическая полиция за то, что они говорят числами.

Паня, а был ли ты когда-нибудь счастлив? После долгих раздумий и мучительных взглядов в никуда, он бы все равно не ответил на этот вопрос. Но не потому, что этого не было, а потому что он этого не помнил.

Но в стеллаже, на верхней, самой пыльной полке – в каком доме и какой комнате, уже и некому вспомнить – лежит старый фотоальбом. На одной из его страниц есть фотография. Сзади, из дымчато-каштановых сумерек минувшего времени, хмуро глядят янтарные образа. Слева стоит мужчина: коротко стриженный, широкоплечий, взгляд суровый, но любящий. А справа – женщина с чуть вьющимися черными волосами: хрупкая девичья фигурка, в глазах несмелая радость, а в руках – ее причина: маленький сверток с едва различимым розовым лицом. Паню только крестили.

14 января – 26 июня 2020-го года