Велнесс

– Ага.

– И вместо холста у меня светочувствительная бромсеребряная бумага.

– Ага.

– Таким образом, можно сказать, что моя работа находится как бы на пересечении фотографии, живописи и, возможно, алхимии, с добавлением некоторых техник печатной графики. Я называю это фотохимограммой.

– Ясно, – сказал Карл, пристально глядя на Джека и рассеянно постукивая пальцами по столу. – И что это… значит?

– Я не понимаю.

– В чем глубинный смысл? О чем ваше творчество?

– А, ну, если надо именно дать определение, я бы сказал, что предметом моей фотографии является сам фотографический процесс. Как бы его химия.

– Ага.

– Но сами по себе изображения, строго говоря, ничего не значат. На них ничего нет. Они нефигуративны, необъективны и абсолютно абстрактны.

– Я всегда думал, что искусство должно иметь глубинный смысл.

– Мое творчество – это форма, баланс и текстура. Думаю, можно сказать, что это чистый образ. Отделенный от смысла.

– Ясно. – Наступила пауза: инженер Карл обдумывал его слова. – А можно небольшой вопрос?

– Вы хотите знать зачем.

– Есть такое.

– Какого хрена я выбрал это делом всей своей жизни?

– Я бы сформулировал это помягче.

– Давайте так: некоторые из моих работ правда выглядят круто.

– А как они выглядят?

– Ну, там есть большие такие области тени и цвета, что-то вроде широкой полосы внизу, а еще посередине темные штучки, можно, наверное, назвать их каплями или кляксами, ну и все эти выразительные черные прожилки.

– Ага.

– Конечно, это трудно описать.

– Конечно.

– Пожалуй, вы должны увидеть это сами.

– Пожалуй.

– Вот, смотрите.

Джек вытащил телефон, открыл скан своей последней работы – действительно удачной, по его мнению, с неровным пятном по центру, в котором хорошо получились все эти удивительно интересные детали, похожие на вьющиеся усики растений, – и начал объяснять, как было сделано центральное пятно: сначала он поместил не обработанную закрепителем светочувствительную фотобумагу в кювету, налил туда воды, а потом пипеткой капнул немного проявителя, который расплылся и растворился в воде так, что, когда он наконец попал на бумагу, лежащую на дне кюветы, в результате получились вот эти крутые узоры, дымчатые, подвижные, изысканные, напоминающие облака, – и тут Карл внезапно перебил его:

– Это похоже на птицу.

– Может быть, – сказал Джек. – Ну, это не птица.

– Но оно действительно похоже на птицу.

– Оно ни на что не должно быть похоже. Это абстракция.

– Я вижу птицу, – сказал Карл. – Разве вы не видите птицу? – Он передал телефон своему соседу, тот кивнул, а потом телефон медленно пропутешествовал вокруг стола, и все согласились, что да, немного похоже на птицу.

– А вы в какой области работаете? – спросил Джек, наконец получив свой телефон обратно и отчаянно желая сменить тему.

– Инженерное дело, – сказал Карл.

– Да, это я уже понял. – Джек указал на бейджик.

– Материаловедение.

– Понятно.

Карл сидел и смотрел на него, как будто это был исчерпывающий ответ на вопрос.

– И с каким именно материалом вы работаете? – спросил Джек.

– С пластмассами, – сказал Карл.

– А. – Джек кивнул. – Хорошо, что вы выбрали такую профессию.

Остаток обеда они провели, жуя сухие сэндвичи и глядя в телефоны.

«Система» прислала Джеку уведомление – похоже, прошлой ночью он опять храпел. Он прослушал сделанную браслетом короткую запись, которая звучала так, будто он ритмично издавал дребезжащее «У-у-у, у-у-у», даже не дыша, что было довольно странно.

Ему пришло еще и письмо от Бенджамина (в теме значилось: «Кажется, у нас проблема») с несколькими прикрепленными фотографиями – судя по всему, на них было строительное ограждение вокруг «Судоверфи». Несколько дней назад это была голая стена из фанеры, но теперь ее всю покрывал один и тот же многократно повторяющийся призыв, нанесенный с помощью аэрозольной краски и трафарета:

СПАСИТЕ ИСТОРИЧЕСКИЙ ПАРК-ШОР!

НЕТ «СУДОВЕРФИ»!

Но у Джека не было времени размышлять над этим письмом, потому что финансовый директор вышел на трибуну и объявил о введении новой многообещающей политики оценивания преподавательского состава.

– Это позволит нам принимать более осознанные решения о том, кого нанимать, кого увольнять и кого продвигать по службе.

Что, безусловно, привлекло всеобщее внимание.

– Прошли те времена, когда профессора могли запираться в башне из слоновой кости, – сказал финансовый директор, вставив одно из двух своих любимых выражений – «башня из слоновой кости», – которое он употреблял в пренебрежительном контексте по меньшей мере трижды за выступление. Другим своим любимым выражением, «скажу откровенно», он обычно предварял какую-нибудь грубость, вот как сейчас: – Скажу откровенно, преподаватели оторвались от реальной жизни реальных людей.