встал – отряхнулся – осел – откашлялся.
выбросил бритву, затем будильник.
я не стал ни более умным, ни шибко сильным.
вообще, ничего не меняется год от года.
это сама суть жизни, её природа.
игла
почему ты не пишешь мне и никогда не звонишь?
а если нас стравливает метро, то сливаешься с каждой из мраморных ниш?
почему всё изломано в мире и правильно на войне?
успокоение приходит не в сексе, а в крепком сне?
почему все кумиры обращаются в пепел, золу и крыс,
исключая тех, кто в удавку, петлю, карниз?
словно мёртвый всегда красивее, чем живой…
почему твой подъезд вечерами пахнет травой?
и на кой все красавицы знают о своей красоте
в то время, как не те не догадываются, что они не те?
и зачем, наконец, я это теперь пишу?
ибо любое сердце перекрывает шум,
если оно преломляется бумагой с карандашом.
помнишь у меня под ключицей уродливый шов?
ну так вот: я больше не верю, что он от крыла.
просто у хирурга в тот вечер дрожала рука, т.е. игла.
и ты ни от чего меня не сберегла.
не то, чтобы не хотела. но не смогла.
пинг-понг
любая ночёвка со мной, любая интрига
связаны с непредсказуемым лишним риском.
за нашего воина я не поеду ни в таллин, ни в ригу.
и за эту обиду больше не буду в минске.
твой голос шершавый, окном выходящий к заливу,
не брошусь записывать в сумрачный питер.
в казань не сбегу за покоем. тоскливо
от пятен на карте. небесный смотритель
разметил мои недомолвки и срывы.
в париж – ни ногой за вином и молитвой.
в тольятти – ни разу за мёртвою рыбой.
в уфу, где ты носишь опасную бритву
в нагрудном кармане… везде наследила.
у этой вины не намечено срока.
до пули во рту, безымянной могилы,
до снега, до края, до владивостока –
мне вспомнится всё.
инфанты
твоя инфантильность – искусственный водопад.
играешь в “не страшно” и “не моргаю”,
паркуя оставленный братом fiat,
расписывая абсурдность рая,
целуя меня показательно горячо
под глазом мигающим rec.
тебе нестерпимо. и ни при чём