Прелестник

– Нет, – ответил он и заинтересованно спросил: – а Леонора знает об этом?

– Ей не нужно об этом знать… пока. А там посмотрим. Посмотрим, как ты будешь вести себя. Оправдаешь ли надежды… Видишь ли, Леонора и без твоей помощи может подарить роду герцога наследника…

Луи смотрел на нее широко открытыми глазами и не мог вымолвить ни слова. Элен, вполне довольная произведенным впечатлением, улыбнувшись, проговорила:

– Поправляйся, мой маленький, и не вздумай жаловаться… В конце концов, женщины страдают от вас куда чаще и больше. Обидел же ты свою невесту, а уж местным крестьяночкам, я думаю, немало хлопот от тебя досталось. Ну, до встречи. И будет лучше, если ты забудешь свои обиды. Тогда сам увидишь, как хорошо я буду относиться к тебе.

Элен не спеша направилась к выходу.

Маркиз остановил ее требованием:

– Элен, скажите, что все это неправда! Вы опять играете со мной?

– На этот раз нет, – ответила она спокойно и вышла.

Луи был оглушен. Ему казалось, что он сейчас сойдет с ума. Наконец, не выдержав мучений, он уткнулся лицом в подушку и бесслышно заплакал так горько, как плачут дети, которых сильно обидели. Он не мог представить себе, как выйдет из этой комнаты.

А за дверью в стене, в соседней комнате, в которой теперь никто не жил, притаилась Мари. Она увидела, как Элен входила к Луи, и решила подслушать их разговор, потому что некоторые догадки стали приходить ей в голову. И вот теперь изумленная и перепуганная девушка с ужасом думала, как теперь быть. Внезапно рядом послышался тихий голос виконта:

– Не думал, что Мари подслушивает разговоры.

Она не заметила, как он вошел, и теперь уставилась на него несчастными глазами.

– Что с тобой? – поинтересовался Люсьен, – я видел, как графиня вышла оттуда. Ты слышала их разговор?

Мари только кивнула.

– И что? Что там произошло? – встревожился Люсьен.

– Я не могу этого сказать… – пролепетала девушка, чем еще больше заинтриговала молодого человека.

В этот момент из комнаты юного маркиза раздался шум разбившейся вазы, потом еще, потом на полу оказалось что-то металлическое. Люсьен бросился к другу, только Мари удержала его:

– Нет, не ходите туда.

– Почему?

– Пусть его гнев утихнет.

Люсьен, ничего не понимая, уступил Мари, полагая, что она знает причину гнева. Виконт вышел в галерею и задерживал тех, кто сбежался на шум и хотел войти к маркизу. Но вот грохот и шум прекратились, и, немного подождав, Люсьен вошел в комнату. Любопытные стояли у двери; хорошо, что герцог с супругой были в парке и ничего ни слышали. Люсьен скоро появился в дверях и, уверяя всех, что нет причин для беспокойства и не надо никого звать, отправил слуг восвояси. Мари осталась, ожидая его слов. Виконт, очень озадаченный, подошел к ней и тихо сообщил:

– Он молчит, как рыба. Не знаю, что сказала ему тетя, но, видно, что-то ужасное. Послушай, расскажи мне, что там случилось, а?

Мари покрылась румянцем и ответила:

– Я бы с радостью, но не могу. Я не могу такое говорить. Если Луи захочет, он сам все расскажет, он же всегда с вами делится.

– Но ему, возможно, нужна моя помощь, – настаивал Люсьен.

– Могу вам сказать одно: его тетя – непорядочная женщина, но мы уже ничего не можем сделать, поверьте мне.

Люсьен вздохнул и попросил:

– Тогда сходи к нему. Может быть, тебя он захочет видеть?

– Вряд ли. Мы поссорились, и я обидела его недоверием.

– Все равно, – сказал Люсьен, – под любым предлогом сходи.

– Хорошо, ваша милость. Я сделаю все, что смогу.

И вскоре девушка появилась в комнате маркиза, неся поднос с ужином. Тут все было перевернуто вверх дном. На полу валялись осколки битых ваз, подсвечники, чернильница, из которой вылились чернила. И вдобавок ко всему пол, кровать и стол были припорошены перьями из разодранной в клочья подушки.

Луи понуро сидел посреди этого безобразия на полу и тупо глядел перед собой. Он был похож на раненого зверя. В волосах и на одежде также покоились перья, впрочем, вся одежда состояла только из ночной сорочки.

Когда притихшая Мари остановилась, едва войдя в комнату и поразившись царившему тут беспорядку, Луи поднял глаза и увидел сосредоточенное лицо девушки, смотревшей на него с трогательным сочувствием. Мари, заметив его угрюмый взгляд, не на шутку перепугалась и была готова тут же бежать обратно и уже попятилась.

– Не уходи… – выговорил маркиз.

– Я принесла ужин и лекарство, – пролепетала она, как бы оправдываясь, что без разрешения зашла в покои.

– Поставь на стол, – усталым голосом сказал маркиз.

Мари послушно поставила поднос. Луи тем временем хотел встать, но едва не упал.

– Я помогу вам, ваша светлость, – протягивая ему руку, предложила девушка. Он молча воспользовался ее услугой и сел на кровать.

– Я принесу новую подушку, – сказала Мари.

– Потом.

– Как вам будет угодно.

– У меня отменный вид, не правда ли? – язвительно заметил юноша.

– Вас можно понять, – сочувственно отозвалась Мари.

– Что ты знаешь? – горько усмехнулся Луи. – И ты все еще сердишься на меня, правда? Сердись, я достоин твоего гнева, твоего презрения. Я негодяй, клянусь честью. Ты не первая, и не последняя – отец правду сказал. Я живу так, как мне нравится, и ни в чем себе не отказываю. Сначала мне было очень весело, но скоро я пресытился… мне чего-то не хватало. И вот появилась Мари – тихая, нежная, неискушенная. Я не мог ее упустить. Я понял, что мне не хватает только ее. Поняв, что она неравнодушна ко мне, я стал добиваться взаимности. Она защищала себя, как умела: выставляла в ответ на жаркие признания нравственные принципы. Но она полюбила меня, и поэтому я добился своего. Она стала моей, да и не могло быть иначе. Еще ни одна женщина, которая мне приглянулась, не отделалась от меня. Упрямые и строптивые все равно становятся моими. Но обычно сдают крепость без боя. И ты права. Наша жизнь – одна большая игра, а я, наверное, неплохой актер. Недаром я люблю театр. А любовь – это излюбленная моя пьеса, где я всегда играю главную роль. И знаешь, кто научил меня этому?

– Знаю, – неожиданно ответила Мари.

– Неужели? – не поверил он. – Бьюсь об заклад…

– Не трудитесь, – перебила она, – вы проиграете это пари. Ваша тетя научила вас искусству обольщения и обмана.

Луи побледнел и смущенно проговорил:

– Кто сказал тебе?