Финтифля. Рассказы

– Да ты чего? – дворничиха выпучила глаза в искреннем изумлении.

Ванечка благополучно добрался до дому.

– Убежал? – обрадовалась Аленка.

– Я ей в морду дам в следующий раз, – пообещал Ванечка.

– Ты жив, и это главное. Ложись в постель.

Аленка принесла братику синюю кружку с музыкой и теплым молоком, носки, цветы, десерт, кокос и книжку.

– Я должен был дать ей в морду в этот раз, – булькал молоком эльф. – Наверное, я трус.

– Зачем пачкать руки? Ты создан для того, чтобы жить в райском саду. Смотри на цветы. Это благотворно влияет на функции.

«Как уберечь маленького братика от грязи и злости людской? Было бы такое волшебное слово…»

…ели свой горький хлебушек, который у Ванечки выпекался все отвратительнее. Ему уже давно приелось хлебопекарное дело, наскучило сверх меры. Ему больше нравилось клеить тетрадки – снимет бумажные обложки, сердцевины аккуратно клеем промажет, сразу несколько штук вместе сложит – и под пресс, под толстые словари.

– Скоро я буду, наверное, голодать, – плакался Ванечка, строя башню из словарей посреди комнаты, – о музыкальном центре уже не мечтаю. Бедный я сколопендрик, никто меня не понимает. Все жрут котлеты, и даже мой родной отец. Джинсы бахромятся, чашки упали на мою голову и разбились, последней рубашки не на что купить и последних модных кроссовок, а все ходят прикинутые, и смотрят на меня свысока. Нет последнего альбома БГ, а ведь это единственное мое очень скромное желание. Зуб болит, – пастилы объелся. Зачем столько покупать, ты ведь знаешь, что я не могу сдержаться. А если я заражусь дифтерией? Прививку делать боюсь. Хочу адыгейского сыра и орехового варенья.

– Бедный мой сколопендрик. Бедная моя радость, – плакала Аленушка и не знала что делать. Очень уж ничтожная была у нее зарплата.

На другой день Ванечка, набравшись храбрости, уже почти сумел попасть Екатерине Петровне в морду ведром, но получилось так, что дворничиха его одолела – засунула в помойку, а ведром накрыла сверху. Долго Аленка искала братика, а когда нашла, мыла абрикосовым шампунем и утешала всякими словами.

– Понимаешь, она ничего больше не умеет. Зато ты создан, чтобы жить в райском саду.

– Пива хочу, – сказал наконец братик, – от унижения… Света хочу, воздуха, жареного гуся, юга Франции, настоящей жизни…

…к дяде Сансанычу, прикинувшись, как в оперу.

– Ванечка, – объясняла Аленушка, – настоящий. Ну не может он приспособиться к грязной действительности! Потому что он лучше всех на свете. Вот бабочка, к примеру, может заниматься торговлей? Не потому что она негодяйка, а потому что чудесна. Вот и Ванечка так. У него золотое любящее сердечко. Он чувствительный. Ему совсем чужда низменная сторона жизни! Обижать его – все равно как гнать Небесного Царя в нищенском одеянье…

– Сходите с ума, – сказал Сансаныч. – Но так, чтобы я этого не видел. И не слышал…

Аленушка вернулась домой, словно побитая. Братик выпустил очередную стрелу мимо мишени и поднял полные ожидания и надежды глаза.

– Он совсем дубовый, настоящий Тарас Бульба, – Аленушка заплакала. – Только ты можешь меня утешить.

– А я не обязан тебя утешать, – заметил разочарованный братик.

– Поцелуй меня, и я сразу утешусь, – подсказала Аленушка.

– А я не нанимался тебя целовать, – возразил Ванечка.

– Я тебе цветочки принесла, – плакала Аленушка.

– Лучше бы музыкальный центр. Или пиво.

«Когда он нашел птичий трупик, закопал под тополем и тихонько плакал весь вечер. Мухи не обидит, такой кроткий. Почему же, почему он со мной так груб?»

– Как я несчастна! – заплакала и запричитала Аленушка.

Ванечка грозно выпрямился и сделал мужественное лицо.

– А, так я тебе в тягость? Пойду на помойку как честный человек.

Братик упаковал в карман дюжину стрел и убежал. Бродил, понурый, вокруг помойки, места себе не находил, пока не встретил Екатерину Петровну. Печально спросил у нее сигаретку и пожаловался на жизнь:

– Аленка роняет чувство моего достоинства.

– Ладноть, посиди здеся, – сразу врубилась Екатерина Петровна. – Закопайся поглыбже в самую гнилость, там тепло и хорошо против дифтериты, никакой завивки не надоть.

И угостила «Беломором», и огоньку дала. Ванечка закопался в гнилость, а со скуки стал пускать стрелы в помойных кошек. «Все равно не попаду, – утешался он, – зато разовью меткость, это всегда в жизни пригодится. А жить я буду долго и счастливо».

Обыскав все мусорные баки на своей окраине, Аленка пришла на самую страшную, враждебную братику помойку, вотчину Екатерины Петровны. И нашла его!

– Ванечка, – обрадовалась она, – пойдем домой! Там футбол начинается! С вишневым вареньем!

– Ничего, я буду здесь сидеть, тетя Катя мне позволила, – обиженно отвечал братик.

– А вдруг у нее настроение переменится? Или она замуж выйдет за жириновца? Пойдем домой, задернем занавески и спать. Зачем обременять тетю Катю? Вешать на нее наши проблемы?

– Это полезно против дифтерии. Иммунитет укрепляет.

– Я тебе пива в постельку принесу. С медом. И телевизор.

– Тетя Катя идет, беги скорее отсюда! Она ведь теперь мой хороший друг. А не твой.

Аленка убежала покупать Ванечке пиво. Екатерина Петровна тем временем вся распереживалась.

– Не уважает она тебя, это точно. Обзывала выблядком затраханным. Прямо меня не стесняясь.

Тетя Катя вынула Ванечку из помойки и понесла к себе в дворницкую.

– Только не говорите плохо о моей сестричке, – болтал он ножками.

Опустела постелька братика, и кружка, и тапочки с кисточками. Грустил в углу одинокий велосипедик. Скучали шахматы, словари и свежесклеенные тетрадки. Казеиновый клей засох. Пустовал противень в духовке, в муке опять завелись червячки. Аленка глотала водку – и на ночь, и сразу после пробуждения от снов, заселенных Ванечкой.

А на мерзлом рассвете синяя кружка выводила ей свою веселую трель. Кто-то когда-то обзывал тоскливой шарманку, теперь свершилась техническая революция, и такой же тоскливой, неуемной, приставучей сделалась обычная синяя кружка. Звонкие, совершенно потусторонние, фантастически радостные нотки. А там, в дворницкой, слышит ли Ванечка нежные мелодии? Поет ли ему какая-нибудь кружка? Откуда он добывает свой «тяжелый металл»? Может быть, из радио? Но ведь радио – дворничихино, а кружка – Ваничкина. Как же он, бедный, без своей кружки? Он так не любил тараканов.

Тосковала стиральная машина. Разве плохо она отстирывала Ваничкины футболки, трусы, наволочки и прочее? Разве мало старалась? В ее металлической памяти, как в памяти компьютера, запечатлелись все его носочки до единого, и все пятнышки, которые он пересажал на штанишки, все его пуговки, все полосочки, ниточки, волоски…

Неужели он теперь Екатерину Петровну называет своей сестричкой? Но ведь это неправда. А он понимает все на свете. Он мудрее Лао Цзы и Будды. Так что он никак не может так сильно ошибиться.

Аленка нашла банку из-под любимой Ваничкиной селедки в винном соусе. Банка печально пустовала под самым изголовьем Ваничкиной кровати. И оттого что на дне еще поблескивала усыхающая жирная лужица, выглядела трогательно. Братик, наверное, проголодался однажды ночью и поел тихонько, не будя сестричку. Ведь был хорошим мальчиком! Что бы ему теперь не прийти домой, не надеть пушистые носочки, не поесть селедочки с пивом, не заснуть тихонько с улыбкой на пухлых губах. А в мае уже можно ловить бабочек. А летом играть в футбол и купаться в речке, осенью ходить в «Вау» и в Ботанический сад с зонтом-тросточкой. Так просто, всего-то нужно остаться ее братиком Ванечкой, а не превращаться в белую горячку тети Кати.

Аленушка принялась читать банку из-под селедки как письмо от далекого братика. «Новинка! Сельдь атлантическая в винном соусе с шампиньонами». Селедка – «Новинка»? Как и Аленка? Чудесное слово вдруг получило объяснение. Чары покорежились было со скрежетом жести и консервного ножа… Но вернулись. Все равно Ванечка талантливый! Просто теперь Аленка еще глубже проникла в тайны трепетной ванечкиной души!