Эуштинская осень

– Сердечный мой друг, не откажите в любезности, – попросил он, – приютите у себя мою шкатулку с пистолетами. Время неспокойное, я под наблюдением. Не хотелось бы мне их лишиться из-за излишнего рвения какого-нибудь жандарма.

Прасковья Александровна не выразила удивления и с готовностью согласилась. Не засиживаясь в гостях дольше, Пушкин отдал шкатулку вышедшей проводить его на крыльцо хозяйке и уехал в Михайловское. И вовремя. Воротившись, на дорожке, ведущей к дому, Александр встретил игумена Иону. Тот как раз намеревался взойти на крыльцо.

Пушкин уже почти успокоился – все предосторожности исполнены, внешний вид его в порядке – даже бакенбарды за неделю отросли и были выровнены сегодня утром. Иона тоже пребывал в спокойном расположении духа – новости о восстании ещё не достигли Святогорского монастыря.

– Чего же вы, сын мой, не изволили уведомить меня об отбытии в Псков? – пожурил игумен Пушкина сразу после аперитива. Придя к обеду, Иона, как обычно, не отказал себе в удовольствии оттрапезничать со своим подопечным.

– Да, знаете ли, моя аневризма опять разыгралась! Подумал, что стоит незамедлительно показаться доктору в Пскове, простите великодушно за такой скоропалительный отъезд, – решил использовать проверенную легенду Саша. Под предлогом лечения аневризмы полгода назад он уже пытался добиться для себя амнистии и позволения выехать из Михайловского если не в Европу, то хотя бы в Петербург. Почему бы не попробовать опять, с новым царём, – мелькнула у него дерзкая мысль.

– Сочувствую вам, – казалось бы искренне ответил игумен. – Но на всё воля Божья, страдания облагораживают человека. Так что впредь, прошу вас, предупреждайте меня о своих визитах к лекарям.

Пушкин охотно обещал, радуясь, что так легко отделался.

Александр безумно переживал за своих друзей. Он написал целую стопку писем общим знакомым с просьбой сообщать ему новости о бунтовщиках, как только станет что-то известно. Повару Осиповых, кажется, была судьба стать почтовым курьером, а не кулинаром.

В Тригорском Саша застал Алексея Вульфа, чему обрадовался, несмотря на общую свою подавленность. Вульф, старший сын Прасковьи Александровны от первого брака, был двадцатилетним студентом-повесой, напоминая Пушкину себя самого на старших курсах Лицея. Алексей изучал в Дерпте экономику и математику – непостижимые для Саши дисциплины – и приезжал в родительский дом только на каникулы. Вульф тоже был рад видеть Пушкина. Они обнялись как старые друзья.

– Привет, студент! Нынче добрался домой целым, не как тем летом?

– Да, увы, в этот раз дуэлей не было, может, не сезон? – ответил на шутку Алексей.

– Для дуэли любой сезон подходящий, если повод найдётся, – сверкнул глазами Пушкин. На самом деле, у него как раз был повод вызвать Вульфа – слишком близкие отношения Керн с её кузеном бесили его, но теперь личная жизнь отошла на второй план.

Алексей предпочёл не заметить выпад Саши.

– Послушай, я только сегодня приехал, никаких новостей не знаю. Расскажи о себе! Как живёшь? Что пишешь? Как «Онегин»?

Разговор о литературе отвлёк Пушкина, тем более что Вульф действительно интересовался искренне.

– «Онегин» жив, но дремлет. Хотя, раз ты приехал, возможно, дело сладится, – ответил Александр. – Ещё я закончил «Годунова» и, кстати, он у меня с собой! Могу почитать тебе после ужина. Теперь хочу писать про «Ермака», тоже историческую драму. Есть также новая поэма, её я набросал в дороге…

– В дороге? – перебил Алексей. – А куда ты ездил?

Саша замялся.

– Хотел ехать в Псков, – неопределённо сказал он. – Аневризма же.

– Ну да, я понял, – покрутил рукой Вульф, показывая, что не верит объяснению. – Как тем летом, когда мы сюда профессора привезти пытались, чтоб он тебя в Ригу забрал? Ты считаешь, второй раз пройдёт этот номер? Или всё же поедешь моим слугой, тайно, как мы хотели?

– Думаю, надо собрать все справки от местных эскулапов и снова писать прошение. На этот раз Николаю. Ты знаешь, что произошло в столице?

– Да, что-то слышал, – легкомысленно ответил Алексей. – Многих арестовали?

– Не знаю пока, – снова помрачнел Пушкин. – Надеюсь, что буря пройдёт мимо.

За обедом Прасковья Александровна рассказала петербургские новости, которые ещё больше разбередили Сашино сердце.

– А вы знаете, брат ваш, Лайон, под подозрением! Его видели около Сената в тот самый день, да ещё и с палашом в руках! Все соседи об этом судачат. Матушка ваша тревожится, как бы не арестовали Лёвушку-то нашего!

– Да кто ж ему палаш дал? – спросил Александр возмущённо, а сам подумал: «Вот был бы конфуз, если б мы с Лёвкой на площади встретились! Но и сейчас не избежать мне допроса из-за этого балбеса!»

– Говорят, Кюхельбекер дал, тот, с которым вы в Лицее учились.

Пушкин закрыл лицо руками и яростно потёр его, возвращая себе способность ясно мыслить.

– Ох, дурень, – простонал он, не сдержавшись.

– Зато не трус! – воскликнула восторженно Зизи. – Лев – настоящий герой!

– Вот геройство – подержаться за палаш! А потом что? Воткнул его в снег и побежал домой хвастаться? – раздражённо ответил Александр.

– Но ведь он не заговорщик, – примирительно сказала Прасковья Александровна. – Зачем ему воевать? Хотя лезть в гущу восстания – это неосмотрительно со стороны Льва.

– Я бы не полез! – заметил Алексей, заслужив одобрительный взгляд матери. – Открытый бунт вообще никогда не ведёт ни к чему хорошему. Последствия не заставят себя ждать. Надеюсь, Лайона простят за юношескую дерзость.

– За глупость, – буркнул Саша.

На душе у него скребли кошки. В такой ситуации бессмысленно было писать какие-либо прошения, ведь так или иначе фамилия Пушкиных оказалась замешана в этом кровавом бунте. Саша злился на брата, на себя, и даже на Зизи за её восхищение. Впрочем, девушка почувствовала недовольство «своего любимого Пушкина» и после чая подошла мириться.

– А вы нам почитаете сегодня что-нибудь? – ковыряя пол носком мягкой домашней туфельки, спросила она.

– Алексею почитаю, – невежливо ответил Александр, но тут же постарался смягчить грубость. – Вам, наверное, не будет интересна историческая трагедия. Вы, Зина, скорее предпочитаете женские романы, ведь так?

– Ну, в вашем исполнении любые стихи хороши, – польстила Зизи. – А знаете, Пушкин, романы не так плохи, как вам кажется. Я недавно прочла в одном из них, как герой скрывается от преследования с Библией в руках. А потом оказывается, что в книге у него спрятан пистолет!

– Это ж какого размера должна быть книга? – удивился Александр.

– Большая, я думаю. Да у меня есть такая, сейчас! – Зизи выскочила из комнаты.

– Взбалмошная девчонка! – усмехнулся подошедший Вульф. – Но идея с книгой мне нравится. Нам с тобой пригодится, – он подмигнул Пушкину.

– Ты всерьёз думаешь?..

– Почему нет? Нужно быть готовым к любому исходу событий.

Минут через десять появилась Зизи, таща в обеих руках явно тяжёлую, огромную книгу в кожаном переплёте, на котором золочёным тиснением значилось – «Bible».

– Ты где её взяла? – восхитился Вульф.

– M-lle Benoit оставила, это наша гувернантка, – пояснила Зизи для Пушкина. – Библия на французском, к тому же я залила её компотом! – она сдавленно хихикнула. – Так что не жалко!

– Спасибо, – сказал Саша не очень уверенно, принимая книгу.

– Так вы почитаете нам сегодня?

– Почитаю, раз вы так просите, но не то, что Алексею – трагедия не для дам, – улыбнулся он.

Все студенческие каникулы Вульф с Пушкиным кощунственно кромсали Библию, делая из неё футляр для дуэльных пистолетов. Впрочем, книга действительно была безнадёжно испорчена ещё до них – краска потекла, страницы кое-где слиплись. К счастью, сохранились оба форзаца и немного первых страниц, что позволило создать маскировку от случайных взглядов. В тайну пришлось посвятить и Прасковью Александровну, ведь ящичек с пистолетами уже хранился у неё в надёжном месте. Она сперва долго недоумевала, но потом посмеялась, приняв работу приятелей за невинную шалость, и даже немного поучаствовала, пожертвовав замок от своей шкатулки для переплёта.