Поверь мне

– Потому что я его еще не называла. – Я говорила спокойно, потому что мне сразу стало скучно. Я подумала, что это похоже на поведение просто озлобленного на весь мир больного человека, про его характер профессор уже говорил, и, видимо, ему нравится выводить людей из себя. Медленно обернувшись, я столкнулась взглядом с хозяином кабинета, и позвоночник прошило какое-то непонятное чувство нереальности происходящего. Будто колесо моей жизни сделало кульбит, на мгновение зависнув в невесомости, напугав и обрадовав одновременно. Стоящий передо мной мужчина просто не мог быть инвалидом. Высокий, почти на голову выше меня, широкоплечий, физически хорошо развитый, с волевым упрямым лицом и пронзительным взглядом. Он как-то странно тревожил мою память, словно я не могла вспомнить какую-то забытую картинку… Он стоит – значит может ходить самостоятельно, промелькнуло в голове. Он был красив, но не смазливо, а как-то очень по-мужски, по-настоящему, и от него исходило то самое, очень властное, что особенно чувствуют женщины, и если бы я могла реагировать на мужчин, то непременно откликнулась бы и на эти золотисто-пепельные волосы, небрежно лежащие, словно он только что из салона, ровный, с легкой горбинкой нос, жесткий подбородок, заросший трехнедельной, идеально подстриженной щетиной, резкий изгиб красивых, но искривленных в недовольстве губ, уверенный взгляд серебристо-серых глаз – такой сканирует и приказывает одновременно. Таким хочется подчиняться. Все это я бесстрастно отметила мозгом. То самое, улавливающее все это женское нутро во мне было совершенно инертно, поэтому сознание от его красоты я не потеряла и даже язык не присох к нёбу. Но продолжала молчать, пусть думает, что валяюсь без сознания от его харизмы. Его ждет разочарование. Несколько напрягало, что он смотрел как сквозь меня, его взгляд не цеплялся за мой, сканирует что ли? Еще один Судья? Это, вроде передается по наследству…

– Ну так назовите его. – Произнес он уже спокойнее, голос тоже был красивым, когда не звучал злобно.

– Тирис Алири. А вас? Петр Васильевич сказал, что я лично должна познакомиться, таково условие собеседования.

– Ксандер Бекетов.

И мужчина медленно двинулся к столу. Я смотрела как завороженная на его странные осторожные движения и внезапно опустевший взгляд. В голове что-то не складывалось. Разница потенциалов между стоящим и двигающимся мужчиной была так огромна, что вызывала чувство смещенной реальности. Бекетов-младший резко выкинул вперед руку, нащупал стол, изменил траекторию, и, обогнув дорогую столешницу, сел в кресло.

А в моей голове взрывались целые вселенные ненависти. К себе, к Бекетову-старшему, к этой жизни, которая никак не может перестать подкидывать мне неприятные сюрпризы. Потому что в этот момент я вдруг все поняла. Я его узнала. Так вот почему профессор ни слова не сказал о своем сыне. Потому что Ксандер был абсолютно слеп. Я вспомнила, примерно полтора-два года назад, когда я только переехала в этот Округ, тяжело приживалась, и как подружилась с Ларой, большой любительницей желтой прессы. Память услужливо восстанавливала события, выуживая, наконец, ту самую потерянную картинку, которая складывалась сейчас в очень неприятный паззл в моей жизни.

Мы с Ларой тогда отдыхали от занятий и валялись на траве около небольшого, поросшего белыми кувшинками водоема, впитывая в себя последние теплые деньки золотой осени. Холодные ветра уже начинали дуть в вечеряющем городе, не боясь разгоряченного закатного солнца, но днем воздух был еще ласковым, словно прощающимся, мол, не забывайте, я вернусь и все станет как прежде. Я была тогда еще весьма трудным собеседником, но Лару это не смущало – лишь бы ее слушали. Она любила рассматривать новостные ленты, подключив голографическое изображение прямо с планшета, громко обсуждать увиденное, а главное, критиковать современную моду, которой она никогда не следовала.

– Как думаешь, когда-нибудь войдут в моду цветастые юбки и крупные серьги? – потрясая своими сложно переплетенными конструкциями в ушах.

– Мода циклична. Войдут, конечно. И выйдут. – Она спрашивала об этом человека, у которого из одежды было три черных футболки и три белых, да пара старых джинсов. Мода интересовала меня примерно, как муравья изобразительное искусство.

– Какой красивый! Ну вот где такие парни существуют? Нет, ты посмотри! Посмотри! – Лара приблизила ко мне изображение двух самых красивых людей, которых я когда-либо видела. Мужчина был весь воплощение силы и мужественности, просто беспроигрышная тестостероновая ловушка. Золотоволосый, загорелый, стильный, уверенный в себе, острый взгляд – клинок, поражающий точно в цель, от него не увернуться, да и не захочется, бугрящиеся под рубашкой мышцы, четко очерченные венами предплечья, крупные красивые мужские руки с длинными пальцами. Нежно обнимающие за хрупкую талию прекрасную белокурую нимфу, с огромными зелеными глазами и кукольными пухлыми губами, со стройными идеальными ногами на золотых шпильках и взглядом дикой пантеры, только что поймавшей свою добычу. Да уж, парочка.

– Вот это дети элиты! Самый молодой и успешный Судья, представляешь? Богатый, красивый… Не люблю я Судей, но вот этот – очень ничего. Не находишь?

Я не находила. Мужчины для меня с некоторых пор были как под стеклом, неинтересны, гендерно развоплощены. А уж красивых я не любила вовсе. Потому что с некоторых пор прекрасно понимала, они способны любить только себя и свою красоту. Успешные, красивые пустышки. Я понимала, что, скорее всего, это просто стереотип, но тщательно сохраняла и оберегала его в себе. Так спокойнее. А уж Судьи… Я не верила им. Они умели обманывать, я это точно знала.

Я моргнула, прогоняя воспоминание почти двухлетней давности. Теперь я его узнала. Ксандер Бекетов – самый молодой и успешный Судья. Так о нем говорили. Кажется, ему было двадцать четыре, когда проснулся ген Судьи. В двадцать восемь он был успешен, богат и счастлив, судя по тому изображению. Действительно, больше его изображений Лара не находила. Стало быть, сейчас ему около тридцати. Уже нет того лоска, немного подвыцвел, обтерся, позолота слетела. Хоть и крепок все еще, и довольно красив. А неизлечимая слепота – наказание Судьи за ложь. Значит, передо мной – лживый Судья, худшее, что я могла себе представить, подписывая контракт. За что же вы так со мной, Петр Васильевич… Я рассматривала его теперь совсем иначе. Сквозь призму легкого презрения и брезгливости. И немного равнодушия. Какой смысл теперь злиться и ненавидеть? Его сильно ударило, и, судя по лицу, ему до сих пор больно. Но и жалеть его мне не за что. Знал наверняка, на что шел. Так что успокоилась я быстро.

Молчание затянулось. Надо было что-то сказать, но я не знала что. Попросить его провалить собеседование и просто уйти домой? Как-то совсем по-детски. Не хочется выглядеть пугливой истеричкой, увидела преступника – и описалась от страха. Ведь на самом деле, я его не боюсь. Я решила все оставить как есть. Наплевать на результат. Ксандер больше не Судья, и правду чувствовать не может. Но он нарушил молчание первым.

– Ну что, уже поняли, с кем имеете дело? – спросил он спокойным голосом.

– Поняла.

– Хотите уйти?

– Еще не решила. – Он смотрел вроде на меня, но мимо, это было странно. Зато я могла беспрепятственно за ним наблюдать.

– Решайте.

– Какого рода помощь вам требуется от меня?

Он вздохнул. Поморщился. Я вспомнила, что его, по сути, к этому принудил отец.

– Петр Василевич говорил о простых просьбах по организации документов. И об общении. – Я решила зачем-то помочь.

– Где вы учитесь?

– Заканчиваю факультет молекулярной биологии.

– Не так вы себе все представляли?

– Вас? Да, не так. Профессор ничего не говорил о…

– О том, что вам придется развлекать лживого Судью. Преступника. Так?

– Так. Не говорил. И я пока не понимаю, чем могу быть вам полезна. – Я снова сползала в неприязнь и ничего не могла с этим поделать. И хотела уйти. К тому же устала стоять. Хотя, очевидно, что собеседование еще не окончено. – Я присяду?

– Садитесь. Расскажите о себе, Тирис Алири. – Мне почудился интерес в голосе?

– Задавайте вопросы, вряд ли вам будет интересно, как я любила рисовать зайчиков в детстве. Вас интересует что-то конкретное?

Ксандер словно принюхивался, пока я говорила, он настолько настороженно слушал пространство, что я тоже затихла, прислушиваясь, может, я что-то упускаю? Наверное, показалось.

– Зачем вам эта робота? Она не вяжется с вашим основным занятием. Вам нужны деньги?

Он замер, слушая мой ответ и вдруг показалось, что меня никто в жизни так внимательно не слушал.

– Нет, мне не нужны деньги, – не буду скрывать, раз хочет знать – пожалуйста, все равно ведь узнает все, что знает Бекетов-старший. – Мне нужна печать Верховного Судьи, чтобы отменить эмоциональные взыскания.

– За что?

Он действительно думает, что я готова вот так вот все рассказать? Никогда и никому. Даже если в психушку упекут.

– Это личное.

– Вы эмоционально нестабильны?

– Я не знаю, что вам ответить. Я считаю, что я абсолютно стабильна.

– Вы же понимаете, что если …

– Вы просто можете сообщить отцу, что я не подхожу вам и не прошла собеседование. – Мне надоело копание в моем прошлом, и я не очень вежливо перебила его. Стало все равно, я как-то внутри сразу устала.

– А как же печать?

– Найду другой путь.

Почему он продолжал этот разговор? Судя по Клавдии, он должен быть злым, что за странное любопытство?

– Вы меня презираете? – продолжал бестактно меня расспрашивать Ксандер.

– Я вас не знаю. Но сложно уважать того, кто солгал, хотя должен освидетельствовать лишь правду. Возможно, вы совершили ошибку. Возможно, сделали это намеренно. Я уж точно не судья вам.

Бекетов молчал, сдвинув брови. О чем можно так сосредоточенно думать?

– Как вы выглядите? – его лицо было непроницаемым, но я чувствовала, что этот вопрос не имел отношения к собеседованию. Это было простое праздное любопытство.

– А вам зачем? – вырвалось у меня раньше, чем я успела подумать. – Извините, кажется, это было невежливо.

– И все же ответьте.