Чумщск. Боженька из машины

– Полно обзывать жертвой то, что зовется принсипом! – нравоучительно пояснил граф. – Ваш провьант, конечно, благороден, – он бросил короткий взгляд на стол, – но фон Ляры – это исконное наше наименование – издревле говорят так: «Нам не нужны подачки. Всё, что нам нужно, мы вольны брать сами». Если хотите, фамильный девиз, – добавил граф с достоинством. – Ведомые Духом, предки мои, когда надо, брали полюбившуюся девушку с целью осчастливить ее браком и семейною жизнию, воевали гнусного соседа, дабы его серебро, нажитое бесчестьем, спровадить на благие дела, – граф помолчал. – Эдак вы можете подумать, что мы из разбойников. Но нет, токмо ведомы Духом. Недаром геральдический крест и лилия, означающие… – Вонлярлярский на секунду задумался, вспоминая. – А впрочем, черт бы с ним! – воскликнул он и нетерпеливо махнул рукою. – Берите трубу, да и замажем дело с концами!

Ободняковым ничего не оставалось, как покорно принять дар.

– И знайте: Вонлярлярские ничего просто так не берут, – напомнил граф, после чего высморкался.

Сенька тем временем принялся вынимать продукты из пакетов. Стол заполнился кусками мяса, рыбою, копченостями, колесами сыра, головами свежего хлеба, бутылками вина, пучками зелени. В комнате сразу словно бы подобрело. Снедь пахла так вызывающе аппетитно, что Ободняковы и Вонлярлярский стали то и дело поглядывать на стол.

– Не изволите ль откушать? – наконец не выдержал Усатый.

– Нет, – горделиво заявил Вонлярлярский и отвел взгляд от заваленного яствами стола. – Я совсем недавно изумительно употребил у задолжавшего мне подпоручика Андронова тетерева с лимонами. Да и к тому же ничто так не способствует долголетию, как умеренность в еде, – он назидательно посмотрел на гостей и Сеньку. – Обжираться свойственно свиньям, а есть умеренно приличествует людям достойным.

Сенька – то ли в шутку, то ли всерьез – хрюкнул и выразительно уставился на барина, Ободняковы же, несколько смутившись, уселись у стола и от конфузу, молча, принялись употреблять продукты за обе щеки. Сенька, недолго думая, присоединился к ним. Начали с хлеба и сыра, затем откупорили бутылку вина. Сенька довольно хмыкал и работал челюстями. Вонлярлярский всё ходил вокруг да около, глубокомысленно поводя ноздрями и поигрывая ножнами. Он часто бросал беспокойные взгляды на сидящих, и когда те перешли к телятине, не выдержал и спросил:

– Что это вы там едите?

– Телятинку, – пробубнил с полным ртом Крашеный, прихлебывая вина.

– Ооо… – заметил Вонлярлярский, громко сглотнув. – Телятинка. Лучше этого нет. Знаете ли вы, что у императора Петра Великого одним из любимых блюд была холодная телятина с хреном?

Вонлярлярский приблизился к столу, заскорузлыми пальцами с длинными грязными ногтями отщипнул небольшой кусок мяса и отправил себе в рот.

– Ммм… – проговорил он, пожевав. – Клянусь, это вкуснейшее из вкуснейших блюд на земле! И глядя на вас, судари, поедающих с таким аппетитом, невозможно не заразиться оным. Ей-богу, складывается такое впечатление, словно бы в моем рту со вчерашнего дня не побывало и маковой росинки.

Через минуту Вонлярлярский сидел, сгорбившись, на краю лавки, чем-то походя на грифа, разметавшегося над своею добычей и работал челюстями не менее остальных. При этом не брезговал граф и другими, помимо телятины, продуктами, в том числе – пил вино стакан за стаканом.

– Глотка у меня не привередливая, – приговаривал он, жуя. – В военных делах обучен грызть чуть ли не камни.

Наконец с доброй четвертью из принесенных Ободняковыми товаров было покончено и Вонлярлярский, обведя плутоватыми расхмелевшими глазками стол и сидящих за ним, с несколько панибратским тоном обратился к гостям:

– Так вы, стало быть, артисты?

– Да-с, – скромно отвечали Ободняковы, обтирая губы.

– И что вы тогда думаете насчет апокалипсиса?

– А это требуется? – недоуменно спросили Ободняковы

– Аааа… – снисходительно заулыбался граф и погрозил Ободняковым пальцем. – Ещё как требуется! Вон что Его благородие Гогунский говорит… Давеча брал на папироски – так увлекся чтением, – он достал из кармана драного халата скомканный лист бульварной газетёнки «Petite», кое-как расправил тонкими пальцами и сбивчиво зачитал:

Гогунскый полагает, что мир спасут генiи

На вопросы нашей мини-анкеты о якобы близящемся светопреставлении любезно согласился ответить выдающийся режиссёр Аристарх Петрович Гогунскый.

Вопрос: Один французский ученый недавно соизволил предположить, что наша планета в ближайшие годы будет погублена. Так ли это? Как нам спастись?

Ответ: Господь готов был пощадить Содом ради десяти праведников. А наш мир, думаю, сохранится, пока в нём будет хотя б один гений. Я неслучайно провел параллель, поскольку именно искусство есть религия сегодняшнего дня.

Однако в последнее время ситуация действительно тяжелая – творческий человек измельчал; молодая поросль не радует, опытные тоже куда-то подевались. У нас, у режиссёров так. Либо ты гений – либо сходи с дорожки. Не может демиург быть посредственностью.

Значит ли это, что будет апокалипсис? Недавно мне был сон – я сейчас делаю большую постановку, свой opus magnum – так вот, во сне мне явился некий светозарный юноша. Он просто глядел на меня и улыбался. И я в очередной раз понял, что всё делаю правильно. Другую ночь он мне вновь явился и сказал: «Не сомневайся». А я и не сомневался. Проснулся в слезах.

В общем, за апокалипсис не переживайте, а лучше посетите премьеру моего спектакля – она будет в августе в Ашкуни.

– Какая скверная редактура слов Гогунского, – возмутился Крашеный. – Он едва бы стал так жеманничать.

Усатый покивал.

– И как у вас насчет успешности? – с вызовом спросил Вонлярлярский, убирая листок в карман. Он, видать, был уязвлен тем, что артисты вслед за ним не восхитились заметкою.

– Не жалуемся-с.

– Что ж, я тоже был во дни оны озолочен и в некоторой мере артист, – заявил со вздохом Вонлярлярский. – Кабы не завистники, столица бы мне рукоплескала… Но таков рок, и прав был старик Островскый, говоря, что без расчету в нынешнем свете и жить никто не захочет. Но говорил он и другое: «Если б был я царем, то издал бы закон, чтоб богатый женился на бедной, а бедный – на богатой; а кто не послушается, тому смертная казнь». Но это всё блажь! Блажь… Отныне приходится обретаться в этом медвежьем углу без надежды на лучшее. Грязь, цыганы, тьфу! – Вонлярлярский горько выругался.

– Позвольте, но в чём же причина вашего, эм… переселения из столицы? – с участием спросил у Вонлярлярского Крашеный. – Вполне возможно, мы с моим другом хоть как-то сумеем вам помочь. Ведь мы обязаны вам жизнию!

Граф вновь вздохнул и воздел взгляд горе?.

– Из столицы меня изжили единственно за то, что оказался мил дочери городничего Мари. Не по нутру её отцу был наш союз. Да, я подающий надежды, без ложной скромности талантлив и недурен собою, не скверно даже обеспечен, и поначалу он даже благоволил ко мне. Однако только вообразите себе глубину моего несчастья: местный генерал-губернатор внезапно овдовел и старый хитрец городничий тут же вознамерился выдать свою дочь, мою распрелестную Мари, замуж за этого сморщенного облысевшего бурдюка. В корыстных, разумеется целях. Посему я обложен долгами со всех сторон и выселен в этот грязный, в высшей степени развратный городишко. С тех пор желаю восстановить поруганную честь, да всё палки в колёса… Только потому, что я несчастлив в наследовании имущества. Ведь мне полагается огромный фамильный замок фон Ляров под Марселем! Тогда даже генерал-губернатор мне не страшен. Но в результате интриг на замок наложили арест. Каких-то жалких шестьсот рублей, однако даже это вследствие вышеупомянутых интрижных игр, я не в силах сейчас заплатить, – граф вздохнул вновь и на этом замолчал, странновато поглядывая на Ободняковых.

– Шестьсот? – спросил Крашеный. – Мы обязуемся вам помочь! – с решительностью воскликнул он и взглянул на коллегу.

– К вашим услугам! – также решительно проговорил Усатый. – Не далее, как завтра, по итогам спектакля оную сумму, полагаю, мы без препятствий будем иметь, а засим совершенно безвозмездно препроводим ее вам.

– В знак почтения и дружбы, – добавил Крашеный.

– И неоткупного долгу, – завершил Усатый.

Граф единым махом опрокинул в рот очередной стакан вина и, нахмурившись, обвел взглядом Ободняковых:

– Но, но, но! – строго сказал он и погрозил гостям пальцем. – Не забывайте про принсипы фон Лярлярских. Принсипы на дороге не валяются.

Затем граф замолчал и, налив себе еще вина, на некоторое время погрузился в недвижную задумчивость. Лицо его порозовело и приобрело тот снисходительно-благодушный победительный вид, который и приличествует обычно графствующим персонам в повседневном общении. С сытою улыбкой он наконец проговорил:

– Так значит артисты… И я, друзья мои, до сих пор надежды не оставил в том смысле, что по-прежнему обладаю неистребимою претензией на искусство… Ведь всё это тленно, все эти цветочки-розочки, а пребудет вовек одно лишь только искусство, – граф прошел к шкапу и достал с его верхушки пыльную, всю какую-то искривленную гитару, затем повертел инструмент в руках. – Позвольте вам… некоторых канцон. Самосочиненных.

Граф уселся поудобней на скрыпучий стул и, прикрыв бледные худые свои ноги замасленным концом халата, взял атональный аккорд. Было заметно что инструмент совершенно не в строю, однако граф, нисколько тем не смутившись, продолжал тренькать. Внезапно он принялся подпевать себе высоким жалобным голосом:

О, ты сидишь в сей лодке и не зришь, Мари

Давно минувших дней призра?ки бледны,

Пролитых слёз невысохшая дробь

Вопьется в сердце пламенем любви,

Привидится твой вздох в ночи беззвездной

И вспомяну где нынче ты и в чьей руке – твоя,