Чумщск. Боженька из машины

Мы в курортном местечке Ашкунь, где режиссёр Гогунский, обладатель Креста Девы Марии в области искусства, готовит свой монументальный спектакль в окружении пальм, морских волн и отдыхающих барышень.

– Не отвлекает вас всё это от искусства? – спросил я.

– Настоящий художник и должен творить в атмосфере изобилия. Сырыя чердаки и тесные комнатушки оставим дилетантам.

– У вас и постановка грандиозная. Откуда средства?

– Бог даёт, – скромно пожимает плечами Гогунский.

Прислуживающий мальчик-араб подал нам шампанское в ведерке со льдом и изумительно сервированных морских гадов на огромном серебряном подносе.

Мы поговорили. О готовящейся пьесе Аристарх Петрович не распространяется и всем артистам запретил. Сказал он только, что будет это, вероятно, самая замечательная постановка в театральной истории страны, а, возможно, замахнётся сей спектакль и на весь мир.

– Вам не неудобно самого себя хвалить?

– Я слишком много тружусь и вижу объективно свой уровень, чтобы питать излишнюю скромность.

Беседы с Гогунским на отстраненные темы напечатают в будущих выпусках нашего журнала, а пока расскажу нетривиальный эпизод, которому свидетелем был в Ашкуни. Он особенно будет полезен тем, кто слепо считает, что их кумиры непорочны…

Нам уже отбывать. После полуденного отдыха, проведенного в любезно предоставленных г-ном Гогунским нумерах, я, заслышав шум, спускаюсь в сад. Беседуют Гогунский и его секретарь. При этом я оказался в тени деревьев, не замеченный никем из них. Секретарь зачитывает Гогунскому заметку «Величие простоты» авторства вашего покорного слуги, что вышла несколько дней назад в «Столичном листке». Там я, между прочим, размышлял, почему сентиментальная пиеса передвижных артистов бр. Ободняковых возымела резонанс в Чумщском уезде и пойдёт с успехом в других городах.

На что Гогунский реагирует весьма странно: весь побагровев, он вырывает у секретаря листы, комкает и бросает в сторону. Лицо уважаемого артиста искривляется болью, он словно бы не в себе, явно заговариваясь, толкует о какой-то отправленной им телеграмме, парильнях и бритвах. Постыдно оскорбляя почтеннейшего возраста секретаря, Гогунский отсылает его вон. Засим же и со мною до самого моего отбытия разговаривает весьма холодно, неприветливо, что говорится, сквозь зубы.

Слишком мало данных для окончательного вердикта и всё остальное будет лишь вольным предположением.

Но что же это было? Уж не зависть ли г-на Гогунского к успеху других – будь это даже, как он смел выразиться, безобидные «дилетанты», ютящиеся по сырым чердакам и тесным клетям? А может быть опасения, что постановка, на которую затрачиваются колоссальные средства, выйдет неудачною?

Впрочем, мы обязательно об этом узнаем.