Отныне и в Вечность. Червивое яблоко 3

Конкуренты стояли чуть ли не ограда в ограду. Впрочем, удивляться этому обстоятельству особо не приходилось. Большие города были далековато, но поблизости находилось множество сел, причем довольно крупных, и несколько богатых высокоблаголепных поместий, в том числе, и аж пара баронских замков. Тракт был оживленный, путешествующих хватало, с собою они привозили как деньги для хозяев странноприимных домов и яма, так и свежие новости и моды для окрестных обывателей. Так что эта троица заведений в "культурно-массовом " аспекте были в округе не только центром собраний разной степени благолепности, благопристойности и пьяности. Одновременно они служили и местом отдохновения для аборигенов особо тонкой и чувствительной душевной организации, вау-как измученных отвратно-возмутной провинциалитетностью окружающей жизни вообще, окрестных компатриотов в частности, и – ах! – волнительно тоскующих по гламурно-восхитной столичной тусовальности.

Во всех трех заведениях Бим с Маунтином были люди известные с тех самых пор, когда несколько лет назад, возвращаясь с каникул с пустыми карманами, дали они в "яме" по договоренности с хозяйкой оного три небольших цирковых представления.

Шуточки Бима и особенно силовые трюки Маунтина имели среди окрестной публики такой сумасшедший успех, что уже во время второго представления оба соседние трактира были полупустыми, а при третьем у соседей не оказалось вообще ни одного посетителя.

В конце каждого представления, уже в сумерках, когда разбудораженная зрелищем и горячительными напитками публика вслед за артистами вываливалась из яма на свежий воздух, там, на берегу крохотной речушки, на общественном выгоне у заранее разожженного костра начинался кульминационный номер – Маунтин с помощью Бима принимался жонглировать раскаленными утюгами с горящими в них углями.

Зрелище было не для слабонервных – зрители в чаянии душевных потрясений и сладких ужасов притаскивали этих самых утюгов огромное количество и разжигали их самым тщательным образом. В сумеречном воздухе раскаленные, шипящие и фырчащие и рассыпающие облака искр утюги прочерчивали вокруг Маунтина замысловатые огненные траектории. Отклоняясь от уже привычного маршрута, они то и дело стремительно неслись к рассеянному Биму, увлеченно откалывающему почтенной публике сногсшибательные шуточки. Публика замирала и ахала, однако заболтавшийся Бим все так же рассеянно и даже, вроде бы, случайно и собственных действий совсем не заметив, умудрялся переправить пылающие и пыхающие огненные чудища обратно Маунтину. Публика выла от восторга, а хозяева двух других странноприимных домов стонали от бессильных сожалений – опять эта гренадерша с издевательским прозвищем Крошка провела у них указательным пальцем под носом… но кто ж мог подумать, что на двух нищих бродяжках можно обтяпать такое выгодное дельце?

Ах, как повезло дураку-соседу с женой, – говорили они друг другу, качая в сожалениях головами, – ах, как же повезло! Сидел на захудалом яме, в котором даже проезжающие с государственной подорожной только лошадей и брали. Даже спать уходили к ним в частные странноприимные, а уж жрать у него не садилась ни одна душа, кроме запредельных бедняков. Правда, гиппы в его яме всегда были высший сорт, сам разводил, и в этом деле, в отличие от гостиничного, разбирался в тонкостях от и до. Великолепные гиппы, оттого и терпели его начальствующие лица на таком месте.

Вообще хозяева яма в классические каноны супружеских отношений укладываться никак не желали. И хотели бы соседи называть хозяина подкаблучником, да ведь у каждого зубы-то свои, а не казенные. Сам характер имел вспыльчивый и даже бешеный, что, надо признаться, гостиничному бизнесу совсем не способствовало. На его счастье, жена, несмотря на кавалергардский рост и весьма даже приятные мордашку с фигурой, оказалась редкостной умницей… что супруг весьма быстро и обнаружил, пару раз – не иначе, как в помрачении ума! – последовав ее советам. Убедившись, что у супруги странноприимные дела идут не в пример лучше, он с легкой душой перевалил на нее все эти нудные ямские заботы, сам же смог, наконец-то, всецело отдаться своей всепоглощающей страсти – коневодству, и целыми днями пропадал на коневодческих фермах, которых в окрестностях имел аж целых три штуки. Так что он теперь конями снабжал чуть ли все ямы тракта и всех окрестных пакаторов. Да что там окрестные пакаторы! За его конями приезжали из самого Вупперталя. Даже прославленный дуэлянт и забияка Брандис более чем охотно покупал у него гиппов свенской кавалергардской тяжеловозной породы для своих малиновых гвардейцев.

Как всегда, отправляясь на разведку, оба циркача костяные свои доспехи оставили у Скаврона, оделись простенько, оружие при себе имели самое незамысловатое, с каким и путешествуют по дорогам Гегемоната люди весьма себе среднего достатка. Вот гиппы – это да, гиппы у обоих под седлом ходили хорошие, не было в отряде плохоньких коней, да и не выдержала бы Маунтинова веса спина никакого другого скакуна, кроме свенского кавалергардского тяжеловоза.

Однако в этот раз – кровь из носа! – любой публичности надо было избегать, отряд категорически не хотел привлекать к себе внимание. Это обстоятельство разведчиков изрядно напрягало, поскольку появление циркачей неминуемо должно было вызвать в округе немалый переполох.

Выход, как всегда, нашел хитроумный Бим.

– Вот что, друг, – сказал он Маунтину, – придется тебе немного походить калекой.

– Не понял? – озадачился Маунтин.

– Чего ж тут не понимать? – Бим с тяжким вздохом пожал плечами. – Ногу ты сломал… нет, лучше руку. Да, конечно же, ты сломал именно руку, ходить-то ты как-то должен, правильно, не мне же тебя таскать? Так что представления отменяются, как бы ни хотелось нам разжиться деньжатами на дорогу. Ты весь измучился от боли, да и вообще мы оба извелись: как быть дальше? Сможешь ты зимой в представлениях участвовать, или нет?

На ямском дворе к путникам тут же подлетело великое множество самого разного народа. Конюхи ухватили гиппов под уздцы, но уводить их в конюшню не спешили. Все вокруг ахали, пялились на Маунтина, скорчившего самую жалостную рожу, на какую только оказался способен.

– А у Вас тут как дела? – интересовался Бим у старого приятеля, стольника чистого обеденного зала. – Много ли постояльцев, есть ли свободные места? Не донимает ли стража? Не допекает ли этот… ну… змея подколодная, аббат, как его там… ах, ну да, Изгреем со своими кромешниками?

– Изегрим, – поправил Бима стольник. – Давненько уже что-то не появлялся. Кромешники бывает, заглядывают. А что до постояльцев, почти пустые стоим. Принесло к нам на счастье какой-то непонятный воинский отряд… здоровенные ребята, редкостные страхолюды, но тихие, вежливые, и – самое главное – платят. А в командирах у них баба, разве что только твоему Маунтину и подстать, хозяйка отдыхает.

Успокоенный Бим подал условный знак болтавшемуся у ворот вестовому, тот тут же и весьма понятливо слинял. Помчался сообщать своим, что Изегрима с его кромешниками в яме нет.

В центральном столовом зале посетителей почти что и не было. Так, сидели по углам несколько групп здоровенных парней, но ели тихо и, что характерно, без горячительных напитков. Хозяйка, воспользовавшись отсутствием наплыва посетителей, устроила генеральную уборку, "большой шмон", за коим и наблюдала лично, стоя на опоясывающей зал галлерее.

Встретила она страдальцев сочувственно, усадила за стол и выставила выпивку за счет заведения. На удивленный вопрос Бима, отчего это у нее так пусто, отвечала, философски пожав роскошными плечами, что позавчера у Толстого Макса останавливался на ночлег свадебный поезд свенской принцессы. Так что окрестный люд второй день подряд собирается для пожрать и клюкнуть исключительно в его странноприимном доме. Все местные "гламуры", не говоря уже о "гламуршах", наизнанку готовы вывернуться за возможность посидеть на мебелях, на кои опускали свои высокопоставленные задницы столь запредельно знатные особы.

– Постояльцы, что у меня останавливались передохнуть с дороги, все перебрались к Толстяку. Даже на простую ночевку, и то все к нему лезут и от меня, и от Стива тоже. У меня хотя бы страхолюды не съехали, – рассказывала Крошка, кивая на обедающих по углам огромных парней с действительно наредкость страхолюдными рожами, – а хозяин соседнего странноприимного, Стив, уже чуть ли не кричит караул. Сплошные убытки.

Друзья сочувственно покивали головами и потихоньку перевели разговор на Изегрима. Гренадерша-трактирщица – и как это она при своих габаритах умудрилась обзавестись этим странным именем Крошка? – грустно улыбалась чему-то своему, затаенному, и отвечала в том смысле, что у нее в яме он и раньше-то лично не появлялся, слал шестерок, а теперь и вовсе куда-то запропастился.

– Может, отстранили его? – говорила Крошка раздумчиво. – Уж больно ретив, как рассказывают, а что в народе творится, вы не хуже меня знаете.

Бим с Маунтином кивали головами и соглашались.

– Это точно. Вечно человека дурить невозможно. Всякие проходимцы врут людям без зазренья совести. Где правда, где неправда? Хоть бы взять эти WWW-храмы Темного бога. Сперва народ просто умом тронулся от радости, а потом пригляделись – кто в этих храмах одаряем? Это ж с ума сойти – сволочь на сволочи!

– Да и в армии, по слухам, настроения не ахти, – вздыхала Крошка. – Мы на тракте. Уж кому-кому, а нам это видно еще как. Егеря гудят, в легионах шатания, мужики умом рехнулись, можно сказать. Но что делать, опять же, никто не знает. Теперь вот покатился по земле слух о Светлом, за которым Тьма объявила жестокую охоту. Только ведь, не в обиду никому будь сказано, столько уже народ дурили, что и Светлого вслепую на веру брать уже никакого желания никто не имеет. А чего бы вы ждали? Даже если и объявится враг подонкам, так еще не факт, что сам он праведник. Однако же и то правда, что все равно против Светлого, кроме орденских кнехтов, никто идти не хочет, даже малиновые. Нет-нет, Изегрим лично уже давно в окрестностях не показывался. Теперь вместо него тут другие шастают, – рассказывала хозяйка, по-прежнему вздыхая, – а когда я на правах старой знакомой спросила, куда это он подевался, на меня так вызверились, думала, костей не соберу.

– А Вы, что же, с ним накоротке знакомы? – осторожно спросил Бим.

– Это теперь он серый аббат и так вознесся, что близко не подходи. А в старые времена мы вместе тусовались. В университете.

– И звали его тогда в вашей тусовке Лис, правильно?

Хозяйка помрачнела и даже как-то осунулась. Оглядела мужиков понимающими глазами, помолчала и сказала, тихонько покачав головой.

– Значит, правда. Говорили мне, что видели возле Светлого сердечного старого друга Кувалду, не знала я, верить, не верить…

– Как-как-как Вы говорите, хозяюшка? – растерянно забормотал Маунтин, как клещами вцепившись ей в плечо своею "сломанной" рукой. – Кого видели? Возле кого видели?

–Ты бы мне плечо-то отпустил, дорогой. Раздавишь ненароком своей всей из себя жутко переломанной лапой.

Маунтин отдернул руку и густо покраснел.

– Да нет, ты не поняла, – поспешил Бим на выручку другу, – про Светлого мы и сами все знаем… в смысле – слышали… в смысле – Молоток, это кто? Про Молотка мы ни сном, ни духом…

Хозяйка снова подняла на друзей глаза и, увидав, какими постными стали в тот же миг их физиономии, как невинно захлопали они ресничками, сказала с досадой. – Да будет вам, мужики! По рожам видно, что про меня и друга моего задушевного вы ничего не знаете, а все равно по дурной своей кобелиной солидарности боитесь проговориться. Я, между прочим, жизнью рисковала за его свободу. Все у нас в далеком прошлом, все быльем поросло. Он, небось, таким и остался, каким был в минувшие времена, а я-то далеко уже не прежняя девочка. Ладно. Пошла я, нечего с вами лясы точить, дела ждут. Передайте при встрече дубине стоеросовой, что целует его Крошка крепко и нежно, хоть и заслуживает он не поцелуя, а хорошей оплеухи, стервец. Раз уж удалось как-то смыться с полюсов, хоть бы весточку прислал самую мимолетную. Не вас бы ему сюда посылать, самому заявиться. Я, между прочим, как всегда, не о себе пекусь, а о нем, кобеле. Этими суперменистыми страхолюдами, – Крошка, не оборачиваясь, небрежно ткнула пальцем через плечо в огромных уродливых парней за соседними столиками, – такая командует особь женского пола – я, даже тогдашняя, отдыхаю. Вот уж в чье нижнее бельишко запустить бы ему евонные волосатые лапы, то-то было бы раздолье и удовольствие… а вы даже и не облизывайтесь. Угощение не про вас.

Бим с Маунтином встревожено переглянулись, запоздало сообразив, что знак "все благополучно" послали в отряд, может быть, несколько преждевременно.

– Кто такие, неизвестно? – как бы мимолетно полюбопытствовал Бим, – может, какие слухи?

– Слухи? Ну, вы, мужики, даете. Тут вся округа от любопытства чуть ли не свихнулась, как же в таком случае слухам не быть? С первого взгляда видно, что это не простой воинский отряд, а уж начальница… – хозяйка настороженно оглядела зал и продолжала чуть ли не шепотом. – Все мужики слюной изошли. Все, без исключения, даже коротышки. А вот подкатиться даже никто не пробует, и страхолюды у нее, между прочим, ходят по струнке. Разговаривает тихо, вежливо, никаких тебе размахиваний кулаками. И то сказать, если такой ручкой да в рыло, можно смело вызывать гробовщика. Пальцами ойроны серебряные в трубочку закатывает. Так, от задумчивости, между делом, ей-богу, не вру. Сама видела. Ну?.. нужны еще разъяснения?

Бим с Маунтином растерянно хлопали глазами.

– Эх, вы, а еще бывалые люди. Циркачи. Окрестные гламуры все уже разузнали от и до. Это охрана главного пришельца, сэра Наместника. Личная! А кто у нас ходит в женихах свенской принцессы?.. Понятно теперь?.. Невесту по всем нашим темницким законам и обычаям торжественно доставляют к жениху. А сам жених, как видно, не слишком-то местным "варварам" доверяет – и правильно делает, нашли дурака! – вот и послал, как утверждают, следом собственную охрану. Так, на всякий случай. Вот потому, говорят, охрана эта и держится неподалеку, что невесту пасет. В случае чего, эти страхолюды гарантированно обеспечат кузькину мать, я вам точно говорю.

– Кому обеспечат? – удивился Маунтин.

– А в ответ на такие слова говорят, что этот вопрос дурацкий, кому потребуется, тому и обеспечат, – отвечала хозяйка.

– Кто говорят? – снова удивился Маунтин.

– Все, – пожала плечами хозяйка. – Все говорят, и не только гламуры.

За входными дверями послышался шум шагов, какой-то грохот, громкие голоса, и в залу ввалились друзья.

Хозяйка побледнела и, не спуская глаз с Кувалды, начала медленно подниматься из-за стола, но в то же мгновенье с грохотом распахнулась дверь в соседний зал. Страхолюды, опрокидывая столы и стулья, вскочили на ноги, в их руках в мгновенье ока оказались иглометы.

– Назад! – взревел Маунтин, опрокидывая огромный стол, чтобы создать хотя бы какое-то препятствие между ними и страхолюдами, а Бим ловко подсек Крошку под колени и швырнул под прикрытие столешницы. Через зал во всех направлениях уже неслись стремительные облака ядовитых игл.

Влопались.

Страхолюды-то, оказывается, отнюдь не были невинной охраной благочинной свенской красавицы.

Оба отряда были уверены, что кого-кого, а уж их-то на мякине не проведешь и врасплох не застанешь. Рыцари Света в этом смысле рассчитывали на своего вождя, опасность чующего задолго до появления ее малейших признаков, а биопы Брунгильды целиком полагались на собственный – высочайший! – профессионализм и, несмотря на предупреждение своей предусмотрительной начальницы, все-таки отнеслись к своим противникам не вполне серьезно.