Смог над Азерой. Червивое яблоко 1

Карьера Кулакоффа в Корпусе Пространщиков была небывало стремительной даже для пионерских времен. По истечении двух лет после завершения образования он был уже одним из Главных специалистов Департамента научных исследований Корпуса и проживал с молодой женой в семейной ячейке восьмого уровня.

Семейная жизнь оказалась недолгой. Жена покинула его, не выдержав конкуренции с работой. К этому времени ячейка была настолько загромождена всякого рода научной аппаратурой, что в Управлении жилого фонда никому и в голову не пришло переселять его в ячейку для одиноких. Жилье доктора Кулакоффа было просто оформлено как лабораторный рум.

Входной люк его ячейки был снабжен стандартными замками, открывающимися по дактилоскопическим отпечаткам ладоней и рисунку сетчатки глаз. Управление клиникума неоднократно предлагало безалаберному сотруднику во избежание утечки информации сменить запоры. Но поскольку это потребовало бы прекращения исследований чуть ли не на – о, ужас! – целую неделю, Кулакофф неизменно отказывался, заявляя, что единственного человека, имеющего доступ в его жилье – бывшую жену – не заманить к нему даже натуральной морковкой.

Сколько времени он провел у компьютера, Кулакофф не знал. Работа захватила его полностью. Это было нечто запредельное даже для его феноменальной работоспособности.

Результаты исследований оказались поистине ошеломительными. И дело было вовсе не в том, что подтвердилась гипотеза о влиянии стрессов на рост способностей друга. И за собой, и за другими интуитивистами он знал нечто подобное: в минуту опасности или просто в процессе напряжения душевных сил в каждом из них происходило скачкообразное расширение области сознательного.

Однако изменения в фанте Азерски по сравнению с прошлым обследованием оказались просто чудовищными даже по интуитивистским масштабам. В нем появились целые области, причем, весьма внушительного размера, даже о назначении которых Кулакофф не имел представления, а пороги чувственного восприятия снизились настолько, что о них, как о порогах, просто не приходилось говорить. При прошлом обследовании Кулакофф обнаружил у друга зачатки телепатических способностей. Так вот теперь обнаружилось, что участок фанта, ответственный за телепатию, влился в одну из таких областей и вплотную примыкал еще к двум. Это открывало восхитительные перспективы для исследований и позволяло надеяться на решительное продвижение вперед. Азерски стремительно развивался и был близок к тому, чтобы – Кулакофф боялся признаться в этом даже самому себе – перевести в сознательное чуть ли не всю свою психическую деятельность.

Звук открывающегося замка вначале вызвал у Кулакоффа удивление, а потом острое раздражение. Жена? Но какого черта ей здесь нужно? Он резко повернулся. То, что он увидел, заставило его похолодеть. В открывшийся люк ячейки протиснулись одна за другой две крупные фигуры. Биопы. Кулакофф хотел встать, но первый огромной ладонью уперся ему в грудь и легким толчком заставил сесть на место.

– Не дергайся, – пробурчал он.

Второй извлек из одного кармана мятую грязную тряпку, из другого какой-то пузырек, и, поливая тряпку едкой пахучей жидкостью, издевательски покачал непропорционально маленькой белобрысой головой:

– Ай-яй-яй, какой непослушный ребенок. Ну же, деточка, давай сюда свой носик.

Дальше… дальше произошло нечто необъяснимое. Кулакофф вдруг раздвоился. Он точно знал, что является Сержем Кулакоффом, главным научным актуализатором Медицинского Центра Корпуса, который только что работал над фантом своего лучшего друга. Но в то же время он вдруг превратился в этого самого друга, в Рекса Азерски, то есть человека, который никому и никогда не позволял шутить с собою подобные шутки. Нога его неожиданно взметнулась вверх на немыслимую для Кулакоффа высоту и с удивительной точностью угодила биопу в весьма чувствительное место. Биоп согнулся. Второй удар опрокинул его под ноги напарника. Напарник от неожиданности уронил тряпку и пузырек и попятился. Не давая ему опомниться, Рекс… или Серж? – он уже и сам не понимал, кем сейчас является – высоко подпрыгнул, ударил биопа ботинками в лицо и, извернувшись, мягко приземлился на полусогнутые ноги.

Оба биопа лежали на полу. Один из них, тот, первый, шевелился еще, пытаясь подняться, и Рекс с силой несколько раз ударил его ногой в живот и в шею под подбородком. Второй лежал неподвижно, уткнувшись физиономией точнехонько в пахучую тряпку.

Неожиданно ноги перестали держать Сержа, и он шлепнулся на пол рядом со своими врагами. Каждый мускул его тела невероятно болел. Его сотрясала крупная дрожь. И что-то произошло с обоими голеностопными суставами. То ли он вывихнул их, то ли растянул связки.

Кулакофф с трудом заставил себя забраться в кресло, и некоторое время тупо смотрел на валяющихся биопов.

Да, сказал он себе, но что же с ними делать? Ведь, в конце концов, они все-таки очухаются.

Серж только сейчас осознал, что фант Рекса, который без сомнения управлял телом во время инцидента, покинул его, и он вновь стал сам собою. Он, конечно, понимал, что в принципе науке осталось сделать всего лишь один шаг, чтобы перейти от создания фантомов к инсталляции сознания в живое тело. Весь его опыт ученого, знания, полученные в бесчисленных экспериментах, убеждали его в своей правоте. Но что именно он, Серж Кулакофф, пусть даже невольно, окажется подопытным кроликом в первом такого рода удачном эксперименте, об этом он и помыслить не мог. Ему стало страшно.

Какое-то время назад все работы в области теории фантомизации вдруг оказались засекреченными. Из поля зрения Кулакоффа один за другим исчезло несколько коллег, успешно трудившихся в этом направлении науки. Причем, это были не только молодые люди. Точно так же исчезали и весьма почтенные ученые, пользовавшиеся вселенской известностью. Чего только стоило одно внезапное исчезновение крупнейшего психоматематика современности доктора Грота. А вот собственные работы Кулакоффа всячески тормозились и замалчивались. Короче говоря, налицо были все симптомы того, что проблему прибрал к своим рукам кто-то из властьимущих. С какой целью? Догадаться было совсем не трудно.

До сих пор Кулакофф полагал, что на пути реализации идеи инсталляции сознания, к счастью, стоят серьезнейшие чисто технические трудности, связанные с необходимостью удаления из донорского тела его собственного "Я". Но легкость, с которой фант Азерски подавил его личность и завладел телом, показала, как сильно он заблуждался. Оказывается, дело было лишь в степени развития фанта и в его психической силе. Серж с ужасом подумал, что фант Рекса мог с такой же легкостью разделаться с ним, с каким управляемое этим фантом тело Сержа разделалось с биопами. Да, черт возьми, принципиально такую возможность нельзя было отвергать. И Серж дал себе твердое слово никогда больше не работать с фантами напрямую в собственном мозге. А что касается биопов, то пока они не очухались, надо было вызвать санаторов. Пусть разбираются, что эти мерзавцы от него хотели.

Глава третья

1

Когда Лайза, наконец, пришла в себя и огляделась, оказалось, что она находится на столе в окружении уже совсем других людей. Знакомым среди столпившихся вокруг белохалатников оказался лишь вездесущий коротышка.

– Как Вы себя чувствуете? – спросил он. Лицо у коротышки было осунувшимся и небритым. Под глазами набухли черные мешки. Как выяснилось впоследствии, операция продолжалась в общей сложности девять часов. И все это время он не отходил от стола.

Лайза потребовала голограф, опространствила себя в полный рост и придирчиво осмотрела со всех сторон это новое, непривычное, но теперь уже, несомненно, свое тело. Ее охватила острая, всепоглощающая радость.

– Вам следовало бы побыть в клинике хоть немного. Хоть несколько дней, – сказал коротышка, с лицемерной заботливостью поджимая губы. – Для адаптации к телу и, вообще, Вам предстоит…

– Там, куда я лечу, обо мне позаботятся, – заносчиво ответила Лайза. А что? Пусть знает свое место, червяк яйцеголовый.

– О Вас позаботятся везде, миссис, – сказал коротышка, и глаза его блеснули непонятным злорадством. Но счастье Лайзы было слишком полным, чтобы обращать на это внимание. Правда, в этом своем новом теле она чувствовала некие странности. Лайза подняла руки к голове и провела ими по волосам. Руки повиновались безупречно, но что-то в них было не так. И в ногах. И… Она повернулась к коротышке и вопросительно посмотрела на него.

– Ваши руки плохо служат Вам, миссис? – забеспокоился коротышка.

– Нет, но… я ничего не ощущаю. Ни в руках, ни… вот и волосы тоже…

– Ах, это! – с облегчением воскликнул коротышка. – Руки и ноги у вас биомеханические. Конечно, вы в них ничего не чувствуете, но это и прекрасно. Артрит Вам, по крайней мере, не грозит, болеть не будут. – Коротышка со вкусом рассмеялся. – А волосы мы Вам тоже сменили. У донорши они были не ахти, реденькие, да и цвет какой-то мышиный. А сейчас у Вас вон какая грива. И цвет. И длина… нет-нет, не беспокойтесь, они будут постоянно расти, как настоящие. Вы удовлетворены?

Внутренний голос говорил Лайзе, что тут что-то не так, но она отринула его и еще раз обошла вокруг своей голограммы. Перед нею была юная красавица, вся огонь и порыв. Лицо было прекрасно, буйной шапке волос противопоказана любая прическа, глаза огромны и глубоки, как карстовые озера Азеры. "Я буду очень тебя любить", – мысленно сказала она этому телу.

А через несколько часов Лайза уже стояла под мраморной колоннадой, и ласковый ароматный ветер обдувал ее разгоряченное лицо.

Все выглядело именно так, как подсказывала ей память, и в то же время совершенно иначе. Казалось, собственные сиюминутные впечатления накладываются на полузабытые картины из невнимательно просмотренного голографического путеводителя. Темно-синее с прозеленью неправдоподобно спокойное море, голубое с розовым закатное небо, белый крупный чистый песок. И тишина, в которую со странной естественностью вписывались крики чаек, вившихся над прибрежной полосой.

Из-под ног Лайзы широкими пролетами сбегала вниз к морю белокаменная лестница. Вокруг тихонько шелестел листвой старый пустынный парк. За спиной вздымались ввысь бесчисленные колоннады красавца дворца, а у самого подножья лестницы, поставив ноги на мокрый песок, возлежал в старинном шезлонге из красного дерева Человек, Который Всегда Прав.

Когда-то давным-давно мать привезла Лайзу на Землю. Здесь и произошла ее встреча с этим человеком, который уже тогда был Всегда Прав. Эта встреча определила судьбу Лайзы, всю ее дальнейшую жизнь. Ах, как она тогда была хороша! Бутон перед расцветом.

Лайзе совершенно вскружила голову возможность пожить на Земле. И вовсе не потому, что это была колыбель человечества. Она этого не знала, а если бы даже и услышала что-то подобное, скорее всего, просто не обратила бы на это внимания. Для нее Земля была курортной планетой, настолько закрытой, что упоминания о ней нельзя было встретить даже в Большом Атласе Вселенной. Земля была так прекрасна, что только принадлежность к самой вершине пирамиды имперских элитариев давала человеку возможность претендовать на ее посещение. Как мать удостоилась такой чести, до сих пор оставалось для Лайзы загадкой. Уж не было ли и в ее жизни подобного человека? Женщины их рода всегда славились особым шармом… за исключением Старой Дамы, разумеется.

Лайза медленно спустилась по лестнице к морю.

Человек, Который Всегда Прав, сидел у самой кромки набегающей волны, и кормил чаек рыбой, вынимая ее куски старческой, но все еще крепкой рукой из одной из тех изысканных античных металлических урн, которые, судя по старинным картинам рубежа второго и третьего тысячелетий, предки столь расточительно ставили чуть ли не у каждой садовой скамейки.

– Здравствуй, – сказал Он. – Рад видеть тебя такой. Ты счастлива?

Лайза опустилась в соседний шезлонг.

– О, да. Конечно. Еще как. Но…

– Что? – быстро спросил он, и Лайзу неприятно царапнуло прозвучавшее в это самом "что" острое болезненное любопытство. Лайза помолчала. – Никак не могу привыкнуть… Не то, чтобы я ощущала себя парализованной, нет, даже наоборот, в физическом смысле я стала сильнее, чем прежде, гораздо сильнее, вот только… Представь, если бы ты вдруг стал, как когда-то, целовать мои ноги, я ни-че-го не почувствовала бы.

– Это не самая большая неприятность, – чуть слышно пробормотал Он. – Есть вещи и похуже. Например, если уже просто нет желания целовать женские ноги. Ну а со всеми остальными твоими э-э… системами все в порядке?

– Как? А-а, да-да. Я, конечно, не имела пока случая испытать главную из них на деле…

Он расхохотался. Смеялся долго, со вкусом, хрипя и кашляя. Наконец, успокоившись, вытер с глаз слезы и произнес, отдуваясь:

– Ну, насколько я тебя знаю, это испытание отнюдь не за горами. Тебя должно волновать другое.

– Что?

– Я говорил тебе, что новое тело предъявит, как бы это поточнее выразиться… права на твое сознание, вот. Подсознание огромно. Сознание лишь крошечная верхушка гигантского айсберга. Ты знаешь, что такое айсберг? Нет? Ну, не важно. Вдруг это тело способно полностью изменить и подчинить себе твое сознание? Не боишься?

– Чепуха, – отмахнулась Лайза. – Сознание первично, а материя вторична. Это банальность. Это в школе проходят. Существование Империи есть торжество духа над косной материей Вселенной… и все такое. Главное – я снова молода. Благодаря тебе, дорогой. Скажи, этот мужчина, там, в клетке, его тело предназначено тебе?

Он отрицательно покачал головой.

– В него уже инсталлировано чье-нибудь сознание. Ты совсем не одинока в желании стать юной. Люди готовы на любые жертвы… но ты меня не слушаешь?