уснувшего. А где-то скрипка —
слепой, безжалостный божок,
играла Верди. И улыбка
болезненная как ожог,
сквозь дрёму видима была
отчетливо. И воск на блюдце
подсвечника. И зеркала
(им страшно было шелохнуться)
мерцали в зале по углам.
И всё, как есть: тетрадок груда,
обломок древнего сосуда
и прочий непотребный хлам —
и вазочка из-под варенья,
и книги, где царила моль —
имело важное значенье
и главную играла роль
в какой-то странной пасторали
почти без действующих лиц,
где тихо угли догорали,
и он, состарившийся принц,
дремал на стуле. Видит Бог,
нормальный принц, один из сотен.
Всё, что имел, и всё, что мог,
он промотал и был свободен,
как медленно летящий лист
по ветру на исходе года.
Забавно: всякая свобода
в известной степени – стриптиз:
ведь ты шагаешь за порог
как есть – и гол, и безнадёжен.
Он был свободен, как клинок
освободившийся от ножен.
Как старый, выброшенный мяч.
Как призрак, вставший из могилы.
А скрипка, ласковый палач,
ему вытягивала жилы…
«Гоню усталого коня…»
Гоню усталого коня,
а плеть в руке – всё хлесть, да хлесть!
Простишь ли, Господи, меня
за то, что я на свете есть!
Что конь крылатый натощак
обоз по тракту не везёт,
что нарисованный очаг
на ощупь холоден, как лёд.
Что всякой твари нужен кров,
а у меня – туман и снег.
Что пачкой взмыленных стихов
не рассчитаюсь за ночлег…
«Ночами ноют искалеченные строфы…»
Ночами ноют искалеченные строфы,
ведется летопись ошибок и утрат.
А боги смотрят: кто – с Олимпа, кто – с Голгофы.
Оттуда, сверху, видят всё… что захотят.
А боги прячут вероломство за улыбку,
тасуют истины и дёргают слова.
И у любого – по вопросу на засыпку
и по козырному тузу из рукава.
Мы бродим в поисках потерянного Рая,
снегов растаявших, погаснувшего дня.
Все наши рукописи будут, не сгорая,
гореть в Аду для поддержания огня.
И нам за каждую угаданную фразу
висеть над Вечностью в слезах и неглиже.
А черти видят нашу сущность всю и сразу
и сковородку салом смазали уже…
«Перетрясая ворохи сомнений…»
Перетрясая ворохи сомнений,
дневных обид и полуночных бдений
(благословен и славен всякий труд!),
прости, душа, что вопреки рассудку
шлю на панель тебя, как проститутку.
А там тебя и даром не берут!
Носители профессии древнейшей,
поэты (как гетеры или гейши)
от оных пор до сих, во все века
являются народным достояньем,
испорчены повышенным вниманьем
и потому кокетливы слегка.