Эрион. На краю мира

Лана посмотрела на свою добычу. Длинные, красноватые черви нервно извивались между жирными белыми телами личинок, пытаясь спрятаться под ними, зарыться как можно глубже. Но их беда заключалась в том, что у банки было дно, и они, прячась друг под другом, неизбежно снова и снова показывались на поверхности. В банке Торы личинок было мало, а червей и вовсе не было, зато там почти все пространство занимало упитанное тело многоножки.

– Пожалуй, хватит на сегодня. Но завтра опять придется идти.

– Ты всегда так говоришь, сколько бы мы ни насобирали! Поэтому какой смысл собирать сегодня много, если завтра все равно нужно опять собирать?

– Какой смысл мне снова объяснять тебе то же, что объясняла вчера и позавчера? – спокойно спросила Лана, поднялась с земли и отряхнулась. Сырая земля прочно въелась в штанины на коленях. Нужно будет подождать, пока высохнет, потом уж стряхнуть. Глядишь, мама и не заметит.

– Так что, мы идем? – недоверчиво спросила Тора.

– Я же сказала, что на сегодня хватит.

Глава 4

Изгиль расслабленно развалилась в старом, потрепанном кресле под кривым навесом, с ветреной стороны прикрытым мутной пленкой. Навес хоть и был кривым, но еще достаточно крепким, просто собран он был из того, что нашлось под рукой. Он стоял здесь с незапамятных времен и еще простоит лет сто. И навес, и это кресло сопровождавшие Изгиль всю ее жизнь, достались ей еще от родителей, а тем, видимо, от их родителей, потому что никто не помнил, как они появились и как выглядели, когда были новыми. Когда-то она – совсем юная девчонка нелепо смотрелась на фоне этих вещей. Казалось, будто Изгиль случайно забрела сюда из другого мира. Но сейчас она состарилась настолько, что разница в возрасте стала незаметной. Она сравнялась с вещами по возрасту. Теперь они стали словно единым целым. Ссутуленная спина так удобно устраивалась в спикну кресла, будто они были созданы друг для друга. Нет, не изначально, это проявилось со временем. Сухой, потемневшей рукой с искривленными пальцами Изгиль монотонно гладила подлокотник, прикрытый обрывками замусоленной, ветхой ткани давно неопределяемого цвета, и, шамкая беззубым ртом, бубнила что-то невнятное. Слов было не разобрать: то ли это была песня, то ли старуха от одиночества решила побеседовать сама с собой. Пожалуй, если прислушаться, это, все же, больше походило на песню, слова которой тут же уносил ветер.

Никто не знал, сколько ей лет. Да она и сама давно перестала считать свои годы. Пожалуй, с тех пор, как умер ее младший сын. По иронии судьбы или по воле каких-то могущественных сил ей суждено было пережить и всех своих детей, которые, в основном, умирали в младенчестве, и почти всех внуков. Остался лишь младший внук Тиарий и его три дочери – не слишком большое наследие от девятерых-то детей Изгиль.

Тонкая, совершенно белая прядь волос выбилась из-под платка и затрепетала на ветру. Не прекращая свою непонятную песню, Изгиль привычным движением заправила волосы обратно под платок. От некогда шикарной, тяжелой русой косы, которой завидовали подруги, осталась скудная белая веревочка, больше похожая на крысиный хвост, но Изгиль по привычке каждое утро заплетала косу и скручивала ее в пучок.

Время словно хотело испытать на прочность тощее тело Изгиль и нещадно давило на него невидимой тяжестью, стараясь сгорбить, согнуть. Вон и бед сколько на ее долю вывалило – наверняка, тоже, чтоб сломить. А она изо всех сил противилась. Могла себе позволить охнуть или склониться от невидимой тяжкой ноши, но только лишь, когда никто другой этого не видел. Да и вообще, редко кто видел ее вот такой задумчивой, тихой. Так редко, что, увидев, испугался бы и запереживал: а не случилось ли чего с бабушкой Изгиль? Да, время не щадит никого, будь то красавица или последняя страхолюдина, мужчина или женщина. Да вот хоть взять это кресло или хижину! Трудно поверить, что когда-то все это было новым. Вот только разум старухи до сих пор оставался чистым и светлым. Старость, терзавшая ее тело, так и не посмела коснуться ума.

Давно уже она сама не могла добывать себе шуструю пищу. Теперь самым ее излюбленным занятием было сидеть вот так под навесом и смотреть на унылый пейзаж. Свалявшиеся кучи древнего мусора создали свой собственный ландшафт – мрачный и серый. Но стоило только выглянуть солнцу, и вдруг то тут, то там посреди этой серости вспыхивали яркие звезды. Они переливались разными цветами, сверкали лучами, невозможно было поверить, что здесь обошлось без волшебства. Только не надо подходить ближе, чтоб не разочаровываться, потому что вблизи это оказывались всего лишь осколки битого стекла, попавшие сюда вместе с остальным хламом.

Изгиль еще издалека заприметила правнучек, направляющихся в ее сторону, и тут же преобразилась: выпрямилась, готовая подскочить и захлопотать, а морщинистое лицо расплылось в улыбке.

– Мы пришли! – оповестила Тора, как будто без ее оклика Изгиль этого не заметила бы.

– Ну-ка, ну-ка, что вы сегодня принесли? – старуха пошерудила рукой в банке, разгребая извивающуюся добычу. На пальцы тут же налипли кусочки земли, смоченные слизью, которую выделяли паникующие черви, но Изгиль это ничуть не смутило. – Хорошо. Очень хорошо. А тут что у нас? О, да никак многоножка?

– Это мое ведро, – гордо уточнила Тора.

– Голову-то вовремя ей открутили? Не отравимся? – Изгиль пытливо посмотрела на старшую из девочек.

– Ну, баа! Не в первый же раз! – обиделась Лана.

– Ладно, ладно, пойдем, – Изгиль усмехнулась, отряхнула руки, а остатки вытерла о широкие штаны, сшитые из разномастных кусочков, в которых угадывались крысиные шкурки, старая полинялая ткань, обшарпанные полоски кожи. Новые вещи перешивались из старых, тем милее они были. Лане нравилось угадывать в какой-то вещи ее предыдущую жизнь. Вот это кусочек от старой шапки, а это – бывшая рубаха, рукав, наверное. У маленькой Лилы было такое одеяло, собранное из множества кусочков от других вещей.

Изгиль поднялась с кресла, и Лана отметила, что уже почти на голову переросла бабушку. Невольно она выпрямила спину и вытянула шею, чтоб быть еще выше. Впрочем, почему невольно? Ей нравилось отмечать, что она становится выше. Меряться ростом с Торой было не интересно: сестра тоже росла, и невозможно было определить, на сколько подросла Лана – хоть замеряйся! А бабушка уже точно не росла. Подумать только, еще каких-то два года назад Лана смотрела на нее снизу вверх!

Изгиль потянула за тонкий трос, проходящий по верху навеса, через механизм, состоящий из нескольких шестеренок, и внизу, скрипнув, лязгнув, открылся люк. Девочки смело спустились следом за Изгиль в темное помещение. Они с измальства ходили к бабушке и знали про этот второй вход, ведущий прямиком в ее жилище. Такие верхние выходы были не у всех, только у некоторых, чьи жилища занимали самый верхний уровень. Но пользоваться этим выходом можно было только в теплый период, зимой большую их часть переметало толстым слоем снега. Редко кто продолжал и зимой поддерживать выход в нормальном состоянии, очищать его от снега. Изгиль уже не хватало на это сил. Остальные жилища располагались ниже. Чем глубже находилось жилье, тем тяжелее там было дышать. Зато там было тепло и можно было добывать личинок и крыс круглый год. А еще нижние уровни были ближе всего к воде. Так что во всем есть свои плюсы.

Раздалось несколько щелчков, и темноту озарил желтый свет масляной лампы. Убранство в убежище Изгиль было простое. Да и что нужно старому человеку для жизни? Удобная кровать, чтоб после проведенной на ней ночи не ломило кости, стол, чтоб готовить и принимать пищу, да стул, чтоб не стоя эту пищу принимать. Вместо стула у Изгиль было любимое старое кресло, которое перемещалось в теплое время из жилища на улицу, а с наступлением холодов – обратно. Вот так, сидя на улице, пристроив тарелку с едой на подлокотнике и задумчиво вглядываясь в унылый пейзаж, она и ела уже многие годы.

– Вон там поищи какую-нибудь посудину, – скомандовала Изгиль, обращаясь как будто к кому-то отдельно, но на самом деле к обеим внучкам.

Лана с Торой обе кинулись к полкам возле стола, на которых густо разместились разные плошки, миски, жестяные коробки, стеклянные бутыли. Девочки выбрали миску побольше, помогли вывалить в нее червей и залить водой. Изгиль быстро побулькала рукой в воде, шевеля и перемешивая добычу. Затем брала каждого по отдельности и протягивала его сквозь сжатые в кулак пальцы, чтоб выдавить из червя лишнюю грязь, и бросала их на доску. Лана тут же, не давая им опомниться, принялась рубить их на крупные куски. Это обычное рутинное занятие любой хозяйки, Лана уже давно умела это делать, и у нее получалось довольно-таки ловко. Теперь нужно было разложить их на просушку. Заготавливать впрок можно было, только высушивая добычу, а Изгиль еще и мелко толкла ее, превращая в порошок.

– У тебя тут пахнет лепешками, – повела носом Тора.

– Ага, унюхала? – хохотнула Изгиль, как будто она нарочно прятала вкуснятину, словно сложную загадку, а правнучки ее разгадали, чем каждый раз приводили Изгиль в восторг. Хотя запах стоял такой, что трудно было его не заметить. Это Лана постеснялась об этом сказать, зная, что младшая сестра все равно не упустит возможности полакомиться бабушкиными лепешками, и сама о них спросит.

Изгиль достала плошку с небольшими, величиной с ладонь, лепешками, и поставила перед девочками. Такие нежные внутри и с хрустящей корочкой. А вкус! А аромат! Наверняка не только Лана с Торой, а и все соседи в округе унюхали, что Изгиль наготовила лепешек.

– Вот мы для тебя носим, носим червей, а ты все равно их нам готовишь, себе почти ничего не оставляешь, – возмутилась Тора, но все же взяла лепешку.

– Ну, так потому что столько носите. Мне одной-то разве много нужно? – улыбнулась Изгиль, наблюдая, как внучки уплетают ее угощение.

– Значит, можно собирать поменьше! – Тора многозначительно взглянула на сестру.

– И поменьше есть бабушкиных лепешек, – кивнула Лана.

Тора перестала жевать, посмотрела на остаток лепешки в руке, потом на сестру. Пожалуй, Лана была права. С бабушкиными лепешками ни одна еда в мире не сравнится. Даже у мамы такие не получались. И если они мало принесут добычи, то и лепешки будет делать не из чего. Тора не стала спорить, молча засунула кусок в рот и, утершись тыльной стороной ладони, потянулась еще за одной. Эту уже можно было смаковать, откусывая по маленьким кусочкам.

Изгиль взяла небольшой каменный пестик, приготовленную миску с уже высушенными личинками, мелкую пустую плошку, и уселась на кровать.

– Ба, расскажи! – попросила Лана.

– Что рассказать-то? – Изгиль зачерпнула шуршащих, легких личинок плошкой и пристроила ее на коленях.

– Что-нибудь про древность расскажи, – глаза Ланы загорелись в предвкушении.

– Опять про древность? – усмехнулась бабушка. – Вы же уже все сто раз слышали-переслышали!

– Все равно! Еще расскажи! Помнишь, ты про деревья рассказывала – расскажи еще!

– И про цели… цилеви… Ну, как ее? – пыталась вспомнить Тора.

– Цивилизацию! – подсказала Лана.

Бабушка вздохнула, собираясь с мыслями, и принялась медленно растирать пестиком в миске сушеных личинок. Они шуршали и похрустывали, а бабушка медленными монотонными движениями растирала их в порошок. Девочки уселись на полу возле нее и приготовились слушать.

– Да, было дело… Тогда люди строили свои жилища не вниз, в земную глубь, а вверх – к облакам. Мне об этом рассказывала моя бабушка, а ей, когда она была совсем маленькой, ее прабабушка, а ей – ее. Так вот эта самая прабабушка своими глазами видела последние деревья. Это было давным-давно… А вот ее бабушка застала времена, когда деревьев было много, даже больше, чем людей. Но это все по рассказам моей бабушки.

– Не представляю, как такое может быть, – удивилась Тора, хотя слышала историю про деревья уже не в первый раз. – Это как же, идешь, а вокруг деревья стоят? Где же им тут стоять-то? Или хочешь сказать, что люди жили на деревьях?

– Не припомню, чтоб она про такое говорила, – озадачилась бабушка. – Вроде бы люди сами по себе, а деревья сами по себе. И никто друг другу не мешал.

– Расскажи, какие деревья! – торопила Лана.

– Ох, так рассказывала же… Высокие. Очень высокие.

– Выше той горы? – Лана показала на стену жилища, за которой где-то вдалеке была огромная куча древнего мусора, за долгие годы спрессованного под собственным весом, перепревшего, перегнившего и превратившегося в гору.

– Может и выше… Может и нет. Горы-то той тогда не было, не с чем сравнить.

– А говоришь, очень высокие, – усмехнулась Тора.

– Не нравится, как рассказываю, ну и не приставали бы, – рассердилась бабушка. – Вот придут за вами зарганы! Они всех непослушных детей к себе забирают.