Сначала караульные бодрились, прохаживаясь взад и вперед, но усталость начала брать свое, глаза невольно слипались, все члены отяжелели, некоторые из караульных не выдержали и присели; скоро дремота стала совершенно одолевать их.
– И чего здесь караулить? – рассуждал один чуть ли не вслух, стараясь разогнать сон.? – Чего караулить? От кого? Тут небось и человека-то никогда не бывало, звери одни и есть тут, да нешто они пойдут на огонь, вишь, как светло, днем точно. Так только зря народ беспокоят. А хорошо бы было теперь уснуть, куда хорошо бы.? – И он будто в доказательство клюнул носом, затем голова его свесилась на грудь, и послышался легкий храп.
Но тут же казак встрепенулся.
– Эк меня разобрало! – проворчал он с досадой, протирая глаза.? – Хорош караульный тоже! Звери не звери, а черт его знает, что может быть. Нет, уж лучше поразмяться маленько,? – порешил он, желая подняться; но вдруг замер на месте и уставился глазами на опушку леса. Там что-то ярко блеснуло.
Блеск показался в другом, третьем месте.
«Что бы это такое было? – невольно пронеслось у него в голове.? – Уж не леший ли шутит надо мной!» – думал он, не без робости оглядываясь кругом.
Товарищи его по караулу чуть ли не все дремали.
– О, чтоб вам пусто было! – проворчал он.
На земле вдали показалась какая-то тень; казак впился в нее глазами, он теперь боялся пошевелиться и на всякий случай приготовил ружье.
Тень между тем хотя и медленно, но продвигалась вперед, по направлению к казацкому стану.
– Чур меня, чур! – шептал казак, но, нечаянно взглянув в сторону, заметил, что таких теней было несколько.
«Э, дело-то неладно, это не старые ли приятели татары посчитаться хотят?» – подумал он.
– Ну-кася попробую; коли леший, так с ним ничего не поделаешь, а коли ворог какой, так авось откликнется,? – говорил он, прицеливаясь.
Грянул выстрел, остальные караульные встрепенулись и, не зная зачем, тоже выпустили по залпу.
Страшный гул пронесся от выстрелов по лесу, и поляна сразу оживилась. Разбуженные казаки повскакали на ноги и схватились за ружья; ползущие по земле тени, вскочив с земли, бросились без оглядки в лес.
– Вот она штука-то,? – весело воскликнул казак, произведший тревогу,? – давно бы пульнуть мне, все веселее бы было, теперь небось и смена сейчас будет.
Ермак между тем допытывался о причине тревоги и никак не мог добиться толку.
– Зачем ты стрелял? – спрашивал он, подходя поочередно к караульным.
– Да я выстрел услыхал и сам выстрелил…
– Кто же первый выстрелил?
– Не знаю, надо полагать, там дальше кто!
Наконец он добрался до виновника тревоги.
– Ты, что ли, стрелял? – спросил его Ермак.
– Я, атаман.
– В кого же?
– Не знаю, тут их, кажись, не один был.
– Да кто был-то?
– А прах их знает! Может, леший, а может, и другой кто, а все поглядеть надо – я ловко прицелился; да вон он и темнеет, знать, угодил.
Ермак направился к темневшему на земле силуэту.
– Атаман, постой, погоди! – остановил его казак.
– Тебе что? – спросил тот его.
– Захвати и меня с собой, а то, не ровен час, черт его знает, кто там лежит.
– Пожалуй, пойдем, коли есть охота.
Они прошли шагов пятьдесят и наткнулись на труп, который лежал ничком; голова уперлась лицом в землю; в руках был натянутый со вложенной стрелой лук.
– Однако ты его угостил вовремя!
– И то, вишь, чем он хотел в меня пустить!
– Ты говоришь, их много было?
– Да спервоначала я вот этого одного увидал, гляжу, ползет что-то, я с него глаз и не спускал, а там глянул нечаянно в сторону, а они в разных местах, словно кочки какие, ну и я тарарахнул, да те-то, должно, убежали.
Ермак, выслушав, отправился в стан.
– Нужно, Иван Иваныч, побольше костров развести,? – обратился он к Кольцу,? – да караул усилить, на нас хотели напасть.
– Кто?
– Да не знаю, лежит вот там один убитый, только я таких отродясь не видывал!
– Дай-кась, атаман, я схожу поглядеть,? – вызвался подвернувшийся Мещеряк,? – я всех ведь знаю.
– Да что проку-то будет из этого?
– Вот погляжу, а там будет видно: спать нам ложиться аль за что другое приниматься.
– Сходи, пожалуй.
Мещеряк отправился и скоро возвратился назад.
– Остяк! Народ это скверный! – проговорил он, подходя к атаману.
– Чем?
– Самый скверный, ехидный!