По этому жесту сразу понимаю, что Аврора забыла, как улыбаться. Кричать на нее мне больше не хочется, и злость отступает.
– Это мексиканское пончо, – чуть громче и более воодушевленно, чем обычно, говорит Аврора. Затем ее глаза падает на волосы, и ее щеки слегка краснеют, а глаза расширяются. – Или ты про волосы? Клянусь, они смоются через неделю или две. Это не стойкая краска. Я могу вернуться и отрезать…
Аврора начинает тараторить, и намек на улыбку стирается с ее лица. Не даю ей договорить, подняв ладонь.
– Не надо, – тяжело вздыхаю я, начиная чувствовать раздражение. Мне не нравится, когда люди пресмыкаются, а Аврора начала делать именно это. Затем, к моему же удивлению, добавляю: – Волосы красивые, не надо ничего отрезать.
Кажется, мы оба удивляемся моему комментарию. Аврора вновь улыбается, но чуть увереннее.
– Спасибо, – почти шепчет она и подхватывает пакеты, не разрывая зрительный контакт. – Наверное, я пойду к себе. Я не чувствую ног.
– Конечно, – киваю я. – Спокойной ночи, Аврора.
Девушка уходит на второй этаж, ее цветастое пончо смотрится странно в моей монохромной квартире, но яркие оттенки не раздражают. Я же распоряжаюсь отвезти миссис Мартинс домой, потому что сегодня воспользуюсь снотворным. На втором этаже царит тишина, когда я поднимаюсь в спальню. Таблетки действуют через полчаса, и фиксаторы остаются нетронутыми. Тьма поглощает меня, и я с благодарностью принимаю ее.
Глава 7
Аврора
Дождь заливает Чикаго уже второй день. Неоново-фиолетовая молния рассекает облачное небо, теряясь между небоскребов. Следом гремит гром, и я вздрагиваю. Весна в Городе ветров – непредсказуемое время года. Я благодарна, что в конце мая хотя бы не идет снег, потому что такое тоже бывает. Я боюсь гроз. Мне кажется, что окна вот-вот треснут от сильнейшего ветра, и молния ударит в меня, как бы глупо это ни звучало. В полдень небо настолько темное, что создается впечатление, что на улице глубокая ночь. Люди, с высоты птичьего полета больше похожие на мельтешащих муравьев, забегают в соседние здания и автомобили. Даже если бы я хотела сегодня продолжить познавать свободную жизнь, то не стала бы из-за страха быть пораженной молниями.
Но мало мне ненастной погоды, Гидеон уже третий день не покидает стен пентхауса. В будние дни он редко бывает днем дома, и за несколько недель нашего брака я успела найти еще один приятный уголок для чтения – кресло-качалка напротив окна с видом на озеро. Как бы я не пыталась убедить себя, что мое присутствие не помешает ему, выйти из комнаты лишний раз не решалась. Когда я почти набралась сил преступить порог, услышала громкую брань и удар чего-то стеклянного о стену. Это случилось вчера.
В дверь кто-то стучится, и я вздрагиваю. Миссис Мартинс должна принести обед, поэтому без задней мысли опускаю босые ноги на ковер и иду к выходу из комнаты. Понимаю, что не надела халат поверх шелковой пижамной майки, но думаю, что миссис Мартинс простит мою легкую наготу. Распахиваю дверь и мысленно взвизгиваю. Передо мной стоит разъяренный Гидеон. Он одет в черный лонгслив с парой расстегнутых пуговиц у ключиц и такого же цвета джинсы. Ему идет стиль кэжуал, но все-таки классика была создана для фамилии Кинг. Не могу не осмотреть широкие плечи Гидеона, обтянутые тонкой тканью, и черные линии татуировки, которые я не видела раньше. По чешуе понимаю, что под лонгсливом скрываются змеи.
Интересно, много ли у Гидеона татуировок? Не думала, что они у него вообще есть.
Взмахнув головой, возвращаю глаза на лицо Гидеона и ежусь на месте. Он выглядит злым, как черт. Загорелая шея приобрела красноватый оттенок, на лбу пульсирует венка, а ноздри часто расширяются. Кажется, еще немного – из ушей и носа пойдет пар. Взгляд Гидеона падает на мое декольте, и я едва сдерживаюсь от порыва захлопнуть дверь перед его носом. Слегка прикрываю ее и прячусь за ней, используя как деревянный щит.
– Что-то случилось? – тихо спрашиваю я.
Глаза Гидеона медленно ползут от моей ложбинки к губам, а затем к глазам. На мне нет бюстгальтера, и я молюсь всем богам, что он не заметит это. Его взгляд не ощущается, как кинжал, но мне все равно неприятно. Гидеон относится ко мне… хорошо, но он все еще мужчина.
– Ты же любишь Чикаго, верно? – цедит он, изо всех сил сдерживая злость.
Мой рот приоткрывается, а глаза падают на шкаф с десятками книг по истории Чикаго. Думаю, что да, однако Город ветров делал мне лишь больно. Подумав немного, киваю.
– Мне нужна твоя помощь, подойди в мой кабинет, – приказывает Гидеон. – Миссис Мартинс принесет обед туда.
Он разворачивается, и я почти закрываю дверь, когда он бросает:
– И оденься, пожалуйста.
Жду, когда меня начнет тошнить, но вместо этого я… краснею. Черт.
***
Мы едим в тишине, хотя я вижу, что Гидеон все еще злится. Вряд ли причиной являюсь я, но его настроение причиняет дискомфорт. Мне кажется, что Гидеон вот-вот сорвется и причинит мне боль. Он мускулистый и сильный, и его удар будет в разы сильнее, чем у Орана. Желудок тут же скручивается от ужаса воспоминаний.
Оран выпил лишнего. Такое часто происходило после визитов его матери. Джоан умела довести сына до испепеляющей ярости, но он не мог ударить ее, для этого была я. Сажусь на свое место за столом, где уже накрыли ужин. Я одета так, как любит Оран, все должно было пройти… нет, нехорошо, но хотя бы терпимо.
– Как прошел день, дорогой? – на последнем слове мой голос едва вздрагивает.
Оран смотрит на меня затуманенным взглядом. Он не прикоснулся к еде, но почти полностью осушил бутылку скотча. Опускаю в рот кусок мяса, но даже жевать нет сил. Оран ухмыляется, и этот жест никогда не сулит ничего хорошего.
– Разве тебе интересно, шлюха? – хмыкает он. – Дорогой… тебе самой не противно от себя? Ты жалкая, тупая свинья.
Оран хватает бутылку и швыряет в меня. Твердое дно попадает в мой лоб, и я теряю равновесие, падая на пол. Бутылка разбивается на осколки. Мои руки впиваются в них, и я чувствую, как по коже струится кровь. Лоб пульсирует, в глазах мелькают звездочки. Прежде, чем я успеваю восстановить зрение, Оран подходит ко мне, стаскивает скатерть, и все содержимое стола падает на меня. Остатки еды облепляют меня, а тарелки ударяются о голову и руки, заставляя сильнее вжаться в осколки стекла. Не сдерживаюсь и всхлипываю, понимая, что это лишь начало.
– Грязная свинья… – рычит Оран.
Поднимаю глаза на мужа и вижу, как он залпом осушает стакан. Его острый подбородок напрягается, все тело источает ярость. Плечи часто вздымаются. Оран кидает стакан на пол, и я даже не пытаюсь увернуться, лишь прикрываю глаза от новых осколков.
– Потаскуха, неверная тварь, – Оран хватает мои волосы и наматывает на кулак. От боли из глаз прыскают слезы. Пытаюсь ослабить его хватку, но Оран лишь бьет меня по изрезанной руке. – Ты даже не способна забеременеть. Я пытался столько раз сделать тебя полезной. Бог знает, как много раз я пытался оправдать твое существование на земле, но ты лишь бесполезная дрянь.
Оран, держа за волосы, тащит меня в сторону подвала. Голова пульсирует теперь не только от боли, но и от ужаса. Ногами и руками пытаюсь за что-то взяться, чтобы остановить его.
– Пожалуйста, не надо… – молюсь я, и мой голос больше похож на скулеж.
Но он не слушает меня и дотаскивает до двери в подвал. Открыв ее, Оран пинает меня под ребра, и я кубарем качусь по лестнице. Чувствую, как ребра и колени бьются о холодный бетон. Едва восстанавливаю дыхание и отползаю в угол. Оран не спеша спускается ко мне и насвистывает свою любимую песню. Я уже давно выучила ее наизусть и знаю, что будет дальше.
В такие моменты я жалела, что Оран не бьет меня по голове. Попадание бутылкой было исключением. Я помнила все. Каждый удар, каждое грязное слово и каждый толчок. Оран забирал часть моей души, и я не знаю, осталось ли у меня что-то кроме ненависти к нему, к самой себе и страха.
– Аврора? – голос Гидеона выводит меня из транса.
Поднимаю на него взгляд и вздрагиваю, на мгновенье увидев в нем Орана. Нет, глаза карие, а не зеленые. Волосы темно-каштановые, а не рыжие. Гидеон не Оран. Оран мертв. Сжимаю ладони в кулаки, впиваюсь ногтями в кожу до боли.
– Ты в порядке? – спрашивает Гидеон. – Ты бледная. Особенно на фоне своего пончо.
Ерзаю на стуле, до сих пор ощущая, будто я не здесь, а в доме Орана.
– Да, прости, я задумалась, – бормочу я. – Можешь повторить, что ты сказал?
Гидеон недоверчиво смотрит на меня, словно я вот-вот свалюсь в обморок. Отодвинув тарелку в сторону, он протягивает мне какую-то бумагу. Это оказывается плакат предвыборной кампании. На фоне американского флага и Уиллис-тауэра изображен Гидеон в темно-синем костюме. Он выглядит безукоризненно.
«Как принц,» – почему-то хочется сказать. Удивленно смотрю на Гидеона.
– Да, я баллотируюсь в мэры Чикаго, – напряженно говорит он. – На моей стороне полиция, работники городских электростанций и водопроводной сети, профсоюз учителей и еще несколько ключевых фигур города, но мне нужны и простые люди.
Обняв себя, откидываюсь на спинку стула. На самом деле, брак действительно может помочь Гидеону. Я подвернулась ему очень вовремя. К тому же, поддержка русского синдиката тоже поможет Гидеону с кампанией. Черт, на языке появляется ощущение того, что мною воспользовались. Понимаю, что изначально это я – или вернее мои родители? – воспользовалась им, но все же где-то очень глубоко внутри я забыла, что он выполняет ответную услугу, и представляла, что Гидеон мой союзник, возможно, даже потенциальный… друг?
Нет, Аврора, он не может быть твоим другом.
– Не понимаю, чем я могу помочь, – прочистив горло, бормочу я. – Я в политике ничего не понимаю. Я же женщина, к делам меня никто не подпускал.
Владимир имеет связи с сенаторами, некоторые даже посещали наш дом, но на время их визитов я всегда находилась в своей комнате. Я же женщина.
– Какая разница: женщина ты или мужчина? Мне нужно мнение не человека, связанного с мафией, а человека, который понимает, за что любят Чикаго, – объясняет Гидеон, закатив глаза. – Я должен понять, как могу завоевать любовь горожан?