Звери Стикса. Часть 3. Кто тут монстр?

Пес машинально прижал свою пострадавшую конечность к животу. О руке-то он почти и забыл.

– Рука не болит.

– Как скажешь, – скептично кивнул Касио и требовательно протянул бледную ладонь, де скать, ты говори что хочешь, но руку давай.

Пес насупился, смутился и нехотя положил на стол криво забинтованную лапу, а сам отвернулся. Ему не хотелось смотреть ни на дело рук кошки, ни на лицо Касио, когда тот будет его отчитывать за безалаберное отношение к здоровью, говорить про опасность заражения, перспективу гангрены и что угодно еще.

– Я просто стеклом порезался. Ничего криминального.

– Как скажешь, – повторил ангел. Он отлично знал своего пациента. Знал, что спорить с ним не нужно. Он быстро и умело развязал грязный бинт и снял повязку. – Это что, шутка, Фауст? Истероидный псевдосуицид?

Пес тоже посмотрел на руку. Недоуменно провел пальцами по предплечью, чтобы убедиться в том, что оно абсолютно целое. Чистое. От глубоких рвано-резаных ран не осталось и следа. Хотя боль все еще была, рука горела, как ошпаренная кислотой.

– Мне кажется, или ты тоже удивлен?

– Кажется, – быстро выпалил Фауст, а сам судорожно пытаясь сообразить, что же могло произойти. Раны были. Еще вчера были, ему не могло показаться…. – Я порезался стеклом, говорю же. Наверное моя ускоренная регенерация разогналась еще сильнее.

Ангел хмурился.

– Это все вранье. Но я не понимаю ни зачем оно нужно, ни даже в чем именно оно состоит. Так что будь по твоему. Будем считать, что ты взрослый и сам со всем разберешься.

Пес кивнул.

– Тогда чайку? – переключился ангел. – Минут пятнадцать есть, пока цими кровь чистят.

– Газа нет. И электричества тоже, и, главное, сахара, – буркнул пес, все еще поглаживая руку. Что-то в его уме ворочалось и хотело сложиться в ясную картинку. Как бывает иногда, ответ вертится на языке, а слово в уме не всплывает. Но что?

– Обойдемся своими силами.

Касио достал из шкафчика чайник. Включил воду. Кухонный кран закашлялся и вода потекла желтая, мутная. Касио перекрыл поток своей ладонью – и, пройдя через фильтр ангельской сущности, струя потекла прозрачная и чистая. Набрав воды в стальной пузатенький чайник, Касио поставил его на засаленную чугунную решетку плитки и положил ладонь на бок посудины. Пес предусмотрительно отвернулся и даже на всякий случай прикрыл глаза лапой. Ладонь и пальцы ангела начали светиться ярким холодным светом, и очень скоро вода в чайнике закипела.

Довольный собой Касио разлил кипяток по кружкам, заварил чаек в пакетах, добытых из недр просторных черных одеяний. Оттуда же специально для своего подопечного выудил горсть тонких, похожих на сигареты, пакетиков с белым сахаром. В связи со своей нематериальной природой ни чай, ни любой другой напиток ангел пить не мог. Но как же он любил посидеть вот так с теплой кружечкой в руках! Он блаженно прикрыл глаза и вдохнул клубящийся пар, воображая себе терпкий густо-коричневый аромат. Фауст всыпал себе в кружку четыре порции сладкого, размешивал теперь чайный сироп когтем и с улыбкой наблюдал за другом. В такие моменты он особенно ясно понимал, что каждой секунде своей жизни и возможности чувствовать и ощущать следует радоваться.

– Непослушная, значит, – ни с того ни с сего вдруг заговорил Касио, возвращаясь к теме Фаустовой занозы. Пес помрачнел. А в груди снова завыло. – Отвратительно непослушный, своенравный, упрямый и все на свете пытающийся сделать своими силами ребенок…

– Смотрю, ты успел с ней познакомиться, – хмыкнул пес. – Лучше и не скажешь.

– С ней? О, нет, это я вдруг вспомнил, что мне в свое время Джон про тебя говорил, когда ты у него учился, – Фауст поперхнулся своим чаем, облился и обжегся. – Да-да. Он мне жаловался и притом регулярно. И это именно я как минимум три раза спас твою подростковую задницу от высечки, убедив его набраться терпения.

Пес пожевал желваками. Посверлил ангела глазами.

– Это ты намекаешь, что она просто как я? Это на самом деле я такой бесявый?

– Нет, я не намекаю. Я тебе, мой дорогой, открытым текстом говорю, что тебя в ней раздражает все то, чем ты сам раздражаешь других людей.

Фауст выставил ладонь и приготовился загибать пальцы. Но только он собирался назвать кошкин проступок или качество, как память подсовывала картину из его прошлого, где именно он таким же и был.

– Она… Хммм….

«Она хамит и дерзит и за словом в карман не лезет», – успела сформироваться мысль в его голове.

– Ох, сколько часов ты провел в карцере за свой безудержный язык… – тут же возразил ему ангел вслух.

«Она делает только то, что считает правильным. Избегает и даже напрямую принципиально отказывается выполнять задачи, если хоть немного не понимает их отдаленного смысла и значения».

– Помнишь, как ты лет десять назад чуть из КС не вылетел? Год скитался. Мы тебя найти не могли. За что тебя тогда в мясной поезд определили, дружок?

Пес оскалился.

«Ей невозможно управлять, потому что она не боится наказаний».

– Это просто: карцер. Бесконечный карцер. Ты в карцере провел чуть ли не больше времени, чем в лазарете. Ты прекрасно знал, что тебя накажут. И все равно принципиально делал. И печень твоя отбитая – почему, помнишь?

Фауст от бессилия тихо зарычал и неосторожно сжал кружку, отчего та с хрустом лопнула и развалилась в его руке на мелкие осколки.

– О, отличный пример, малыш. Когда она злится она срывается на ни в чем не повинном окружении? Раздражает, да? – Касио скептично задрал бровь и указал на несчастную кружку. – Ну давай, напрягись. Вспомни уже что-то настоящее. Что-нибудь, что не твое собственное отражение.

– Она меня предала, – холодно произнес пес. – Когда мы были в паре, она ослушалась приказа и покинула точку сбора.

Ангел спокойно посмотрел на своего воспитанника и печально произнес, легонько дотронувшись холодным пальцем до уголка его правого глаза.

– А это у тебя откуда, Фауст?

Пес спал с лица, вспомнив подробности получения этой чудовищной травмы. Это было одно из первых заданий в качестве Судьи, но работал он еще в паре с Джоном, своим тренером и отцом. Стремясь доказать свою состоятельность, он ослушался приказа об отступлении и углубился в ледяные пещеры Полярного Горного Пояса, погнавшись за целью. Джон последовал за ним и вдвоем они натолкнулись на нечто… что пес до сих пор не хотел вспоминать. Джон был готов умереть за нерадивого ученика, защищая его. Но и здесь пес проявил инициативу, в последнюю секунду встав между учителем и силой, равной которой больше не встречал. Выжить он не надеялся тогда. Но удача была на его стороне. Слепота, помешательство, потеря памяти… И пожизненная светобоязнь, вкупе с приступами нечеловеческой боли в глазах стали ценой за невыполненный приказ.

Пес безвольно осел на стуле, борясь с напавшим головокружением и крепко задумался.

– Она умничает, у нее собственное мнение по любому поводу. А ее дичайшая самоуверенность сменяется иногда совершенно непонятным упадком духа. Она любопытная, неуправляемая и отчаянно бесстрашная.

– Ох, Фауст. А вот эти все качества совершенно не вызывают у тебя ни злости ни раздражения. Разве нет? Непонимание возможно.

Пес покорно кивнул.

– Да… непонимание.

Ангел встал со своего места и зашел ко псу за спину, начал поддевать и отколупливать подсохших и почерневших, напившихся токсинов, излишков гормонов и всякой метаболической дряни цими. Скидывал их в стальную раковину, а потом щелкнул пальцами и испепелил. На теле пса слизни оставили кое-где кровоподтеки и синяки. Ангел растер слегка ладони и начал медленно разглаживать гематомы, стимулируя регенерацию, восстанавливая нормальный кровоток и заодно нормализуя, успокаивая нервную систему. Пес расслабился в его холодных мягких руках, откинулся на спинку и закрыл глаза. Он чувствовал себя хорошо очищенным. Не только благодаря кровегонам. Но и на душе и сердце стало намного легче. Конечно, Касио был прав относительно его раздражения к кошке. Она напоминала ему его самого. Понимание этого сейчас позволило псу отделить – где заканчивалась злость на кошку и начиналась злость на себя.

– И грудь у нее маленькая, – буркнул пес, не сдаваясь.

– Тебе нравится маленькая грудь.

– Нравится, но тем не менее…

Ангел хохотнул и дружелюбно похлопал пса по крепким плечам, знаменуя завершение процедур и массажа. А затем щелкнул пса по лбу.

– Твой диагноз прежний: непрошибаемое упрямство. Я просто прошу тебя дать ей шанс. Она ведь тебе дала.

Касио собрал свои вещи обратно в саквояж. Запустил руку в округлую сумку так, что та ушла по плечо. И выудил из ее недр черные, непроницаемые очки на резиновом креплении, больше похожие на плавательные, чем на солнечные. Пес замер, глядя на эту амуницию из своего болезненного прошлого.