Пусть этот круг не разорвется…

– Все утро.

– Что-нибудь болит?

– Да от этого жара живот болит и горло саднит.

– Потрогай ребенку лоб, – позвала она Ба, стоявшую у плиты. При этом лицо мое мама не выпускала из рук.

Шершавые руки Ба сменили мамины. И они тоже несли прохладу.

– Говорит, чувствует себя так все утро, тошнит и горло саднит.

Ба разогнулась и тоже нахмурилась.

– Лучше отправить ее в постель.

При других обстоятельствах я б решительно восстала против постели. Но на сей раз постель просто манила меня.

Мама и Ба суетились вокруг меня все утро, которое тянулось бесконечно. А когда поздно вечером на шее у меня выступила красная сыпь, они вроде как даже испугались. Я слышала, как они толковали между собой, что это у меня скарлатина. Я не знала, что это такое, но слишком ослабела, чтобы спрашивать. А по их шепоту и взволнованному тону поняла: есть чего бояться.

Перед рассветом мистер Моррисон завернул меня в одеяло и унес к себе в лачугу. Он сказал, ухаживать за мной будут Ба да он, чтоб ни Малыш, ни Кристофер-Джон, ни Сузелла, ни мама не заразились. Я кивнула, пытаясь понять. А потом все окуталось туманом…

Однажды, когда я открыла глаза, я увидела Малыша и Кристофера-Джона. Они глядели на меня через стекло, и Малыш кричал:

– Кэсси, не умирай, слышишь! Не умирай!

– Она не умрет, – успокоил его Кристофер-Джон странно хриплым голосом.

Потом надо мной нависла Ба. Я на секунду закрыла глаза, а когда открыла, было темно, и Малыша с Кристофером-Джоном уже не было.

День сменялся ночью, с темнотой подступали сновидения, но отличить одно от другого я не могла. Я засыпала и просыпалась, кочуя из одного сна в другой, но все они были реальными и жуткими. В них Стейси то живой, то в следующий миг холодный и мертвый лежал среди сахарного тростника. Всякий раз, как я видела его таким, я гнала прочь его образ.

Как-то между этими сновидениями мне послышалось, кто-то сказал, что умер Дон Ли. Так мне показалось, уверена я не была. Я ни в чем теперь не была уверена. Может, и Стейси вовсе был дома и только во сне мне приснилось, что он ушел. А когда я, наконец, проснусь, он будет рядом, будет сидеть у моей постели и широко улыбаться. Так оно, может, и будет.

Когда температура упала, Ба сказала, что я больна уже почти неделю и что папа уже вернулся. Я спросила про Стейси. О нем новостей не было.

– О-о-ой, Кэсси, как же ты нас напугала!

Это сказал Малыш. Он сидел на краешке моей постели. Кристофер-Джон расположился на другой стороне, а Сузелла стояла в ногах кровати, опираясь на кроватный столбик. Наконец-то я лежала опять в моей собственной кровати! Это был первый день, когда я почувствовала себя достаточно хорошо, чтобы сесть.

– Еще бы не испугала! – согласился Кристофер-Джон. – Особенно после того, как умер бедняга Дон Ли.

В его глазах встали слезы, а голос предательски задрожал. Он отвернулся к окну и быстренько вытер их.

– Вы ходили на похороны?

– Только мама и мистер Моррисон, – ответил Малыш. – Много народу заболело, и мама не хотела, чтоб мы болтались среди людей. Его хоронили как раз в тот день, когда вернулся папа. – Он подождал, затем добавил совсем тихо: – Кто заболел, те тоже все померли.

Я уже достаточно наслушалась и знала теперь, что скарлатина охватила весь округ, и черных, и белых. Приподнявшись, я спросила:

– Кто именно?

Но Малыш и Кристофер-Джон оба отвернулись.

Сузелла взяла меня за руку:

– Маленький у Уэллеверов. И девчушка где-то возле Смеллингс Крика… Так все горько, Кэсси.

Я кивнула, а про себя удивилась, почему нет у меня чувства утраты ни по Дону Ли, ни по кому другому.

– Интересно, на что это похоже? – заговорил Малыш.

– Что – это? – спросила я.

– Умереть.

– О!

– Просто лежать и не двигаться?

Он растянулся на оленьем коврике – руки по швам, зажмурился, замер.

– Ну и что ты чувствуешь? – Кристофер-Джон не сводил глаз с брата.

Сперва Малыш не отвечал. Но в конце концов решил восстать из мертвых, открыл глаза и вскочил на ноги.

– Умереть – это ужасно, – заключил он. – Нельзя даже пошевелиться. Замри, и все.

– Дурачок, когда ты умер, это уже не имеет значения, – заметила я. – Ты все равно ничего не чувствуешь.

Малыш задумался.

– А если черви в тебя заползут… – Он посмотрел на нас, словно ждал, что мы станем возражать. Но мы молчали, и он продолжал: – Думаете, мне бы понравилось? Черви, черви, всюду черви.

– Чего ты беспокоишься? – сказал Кристофер-Джон. – Какая тебе разница, если ты умер?

– Нет, в землю не хочу. Лучше в гробу.

Кристофер-Джон помотал головой:

– Я спрашивал маму. Она сказала, когда умираешь, твоя душа воспаряет вверх, а тело остается. Ну, все равно как из гусеницы ты превращаешься в бабочку. Сбрасываешь оболочку и улетаешь. На свободу. – Он подумал немного и решил: – Не так уж плохо.

Малыш тоже задумался, но мнения своего не изменил:

– Может, и так. Но я не хочу сбрасывать тело, я его люблю. Не хочу, чтобы червяки его ели, даже если я из него улетел. – Тут взгляд его устремился вдаль, а голос помягчал: – Тебе уже сказали, что папа не нашел Стейси?

– Да… сказали.

– А знаешь, Кэсси, – Кристофер-Джон взялся поменять предмет разговора, – на последней неделе и на предпоследней тоже занятий в школе не было.