Тайна герцога

XXXI. Допрос

Митька испытывал такое чувство, которое ближе всего подходило к желанию провалиться сквозь землю.

Главное, не будь тут немца Иоганна, тогда еще можно было бы как-нибудь извернуться, но при нем все, что бы ни сказал Соболев, должно было неминуемо показать его тесную связь с Митькой, который был только что торжественно представлен как агент. Так или иначе, всякий человек должен был бы на месте Соболева проговориться, а сам Иван Иванович был так наивен, что от него можно было ожидать невесть каких промахов. И Жемчугов был уверен, что все потеряно.

Он смутно надеялся еще на изворотливость Шешковского, но не мог не видеть, что и тому очень не по себе.

– О, да! Это – тот самый! – повторил Иоганн.

А Соболев прищурился на него, склонил голову набок, прищелкнул языком и не проговорил, а как-то пропел:

– Как же, немец! И я тебя помню! Мы с тобой вместе в остроге за воровство сидели, за то, что в пекле уголья воровали.

– Что он говорит? – переспросил Иоганн у Ушакова.

Тот перевел слова Соболева по-немецки.

– Бессмыслица! – сказал немец.

«Кажется, парень-то с большим смыслом, чем я думал!» – мелькнуло у Шешковского, и он выразительно кивнул Соболеву головой.

– Как тебя зовут? – спросил Ушаков.

– Раб Божий Иоганн… впрочем, так меня прежде на земле звали.

– Иоганн? – переспросил немец.

– Да, по-немецки Иоганн… – сказал Соболев.

– А как ты попал в подвал, где тебя нашли? – опять предложил вопрос Ушаков.

– Был перенесен туда по щучьему велению…

– Ты мне вранья-то не плети! – мягко протянул Ушаков. – У меня есть чем заставить тебя говорить.

– Погодите, генерал! Дайте я спрошу, – вмешался Иоганн.

Ушакова передернуло.

– Но ведь вы назначены только присутствовать при допросе, а допрашивать должен я! – тихо сказал он по-немецки.

– Нет, буду спрашивать я! – заявил увлекшийся Иоганн.

– Ну, тогда, как угодно! – насупившись, произнес Ушаков, поднял брови и равнодушно стал тянуть носом табак из табакерки.

Казалось, он делал это совсем хладнокровно, но Шешковский знал, что такая повадка служила у него признаком крайнего предела гнева, который он умел сдерживать таким образом.

Однако этот гнев был не во вред Соболеву, и Шешковский несколько успокоительно взглянул на Жемчугова.

– Как ти попадал в подземельный подвал? – со строгим лицом спросил Иоганн, обращаясь к Соболеву.

Тот заморгал глазами и, не в такт словам размахивая руками, заговорил скороговоркой, погоняя слова одно другим.

– Летела-летела верефья-мерефья, взбронтила лесу светлого, стоит сосна-древесна, придет красна весна, опрокинется, вей-вей…

– Но ведь это – бессмыслица! – решительно произнес Иоганн по-немецки. – Ведь он, должно быть, – сумасшедший.

Эта легковерность немца до того показалась веселой Ушакову, что вдруг весь гнев сбежал с него, он распустил губы в широкую улыбку, а затем и совсем рассмеялся.

– Но что же тут смешного? – продолжал Иоганн по-немецки. – Надо призвать доктора, и пусть он осмотрит этого человека. Если этот человек сумасшедший, и доктор подтвердит это, то его надо посадить на цепь и в сумасшедший дом. А если он притворяется, и доктор докажет это, то тогда надо допросить его по всей строгости законов.

Соболев в это время глядел, разиня рот, по сторонам и посвистывал, как будто дело вовсе не касалось его.

– Запишите, – сказал Ушаков, обращаясь к Шешковскому, – все так, как только что изложил господин президент.

– Но я вовсе не господин президент! – стал отнекиваться Иоганн. – Запишите, что мы так постановили все!

– Нет-с, сударь! Я на себя ваши распоряжения брать не могу! – отрезал Ушаков. – Пусть будет записано в протокол все, как происходило. Вы сами отвечаете за свои полномочия пред его светлостью.

– О, да! Я отвечу! – сказал расходившийся немец.

– А теперь, значит, прикажете отпустить арестованного для освидетельствования его врачом?

– О, да! Отпустить.

– И вы берете всю ответственность на себя?

– Я же сказал.

– Слушаю-с! – и, поклонившись, Ушаков обратился к Шешковскому и снова сказал: – Запишите, как вы слышали.

Соболева увели часовые, и он послушно последовал за ними, совершенно бесстрастным и мутным взглядом смотря пред собой.

Протокол был написан Шешковским и подписан немцем Иоганном и генерал-аншефом Ушаковым.

– Я желал бы знать еще, – спросил Иоганн, – почему господин Жемчугов, который, кстати, находится здесь, принимал участие в спасении молодой девицы из горящего дома?

Митька встал в позу, как будто почтительную, но не лишенную известной доли комизма, и проговорил:

– Имею честь ответить, что если бы я не спасал девицы из горящего дома, то должен был бы отвечать по законам за неоказание помощи страдавшим, а по сему пункту я и спасал упомянутую девицу.

– А почему вы находились именно возле этого дома?

– Я думаю потому, что в это время именно этот дом находился возле меня.

– Но что вы там делали?

– Катался на лодке с моими друзьями и наслаждался тихим весенним вечером. Кажется, это никому не запрещено.