Тропа тунеядцев. В августе 34-го. Из жизни контрразведчиков

Глава шестая

Когда старший лейтенант Шелепова доложила о приходе майора Барабанова, подполковник Бурый был несколько не в себе, потому что с тревогой ждал новостей от Скрипака.

– Пусть заходит. – Вздохнул он.

Барабанов вошел, прямо сияя от счастья.

– Есть, что-то новое? – Раздраженно, спросил Бурый.

– Есть! – Не обращая внимания на настроение полковника, радостно сказал майор.

– Докладывай!

– После визита, к Соловьеву, упомянутый, Ломако вернулся в гостиницу. Через пятнадцать минут, после его ухода, Соловьев, даже не побрившись, но, судя по прослушке, употребив три дозы спиртного, покинул квартиру и прямиком отправился в российское посольство.

– Дозы были большие? – Перебил его Бурый.

– Судя, по количеству «булек» – изрядные.

– Продолжай.

– В посольстве, Соловьев находился сорок четыре минуты. Здание покинул, в сопровождении сотрудника миссии – Качинского, чиновника, довольно высокого ранга, в звании майора.

– Так, так. – Бурый заинтересованно склонил голову набок.

– Прибыв к гостинице, Качинский и Соловьев расстались. Соловьев отправился в соседний сквер, а Качинский – на встречу с Ломако. Их беседу записали. В ходе нее, выяснилось, что гостиницу Белая покинула в сопровождении Тумановой и Вячеслава Островского. Где они расстались неизвестно. Наблюдение за их группой, было, в тот момент, не очень плотным. Позже, когда сопровождение было усилено, удалось зафиксировать, что Туманова весь вечер провела с Островским. Вернулись они вместе. Ночевали у него в номере.

– Беседа проходила, в какой обстановке? – Спросил Бурый.

– Вот, то-то и оно! – Обрадовался Барабанов. – Ну, этот Ломако – полный лох, эмоций своих скрывать не умеет, простым глазом видно, что совсем раскис. Но наружное наблюдение, сообщило, что и Качинский несколько раз не смог совладать с эмоциями. Впечатление такое, что тоже сильно взволнован.

– И, что это значит? – Спросил Бурый, с недоумением.

Барабанов развел руками.

На столе подполковника, подмигивая красным глазом, тихонько заурчал красный телефонный аппарат.

– Выйди, на минутку. – Сказал он Барабанову, сохраняя хладнокровие, и, когда майор, сделав серьезное лицо, вышел – снял трубку.

– Слушаю, товарищ генерал!

– Слушай, Бурый, что, у тебя, там – за взрывы какие то?

– Мне, пока, ничего не известно.

– Так, выясни. У тебя, на Прилуцкой, кто работает?

– Капитан Злыдник.

– А! Злыдник! Тогда понятно. Передай ему, от меня, что не скоро он станет майором.

На трех этажах, пункта временного размещения задержанных, шел повальный обыск. Второй и третий этажи, на данный момент, пустовали, зато четвертый был забит практически под завязку. Здесь содержались бомжи, сидящие без вывода, потому, что все они были пенсионерами. И, хотя им по регламенту был разрешен легкий труд, руководство, находясь в здравом уме, не шло на подобные эксперименты. Поскольку этот контингент, оказавшись за пределами учреждения без надзора, моментально перемещался за пределы города, в сельскохозяйственные угодья, где приступал к сбору урожая. Причем, собирая урожай, с невиданной работоспособностью, пенсионеры засыпали собранное не в закрома Родины, а в свои собственные сусеки.

В народе, это называлось – «отложенная пенсия»; т.е. лето проживалось на подножном корму, а накопленные за это время денежные поступления, позволяли протянуть долгую зиму.

Проверку проводили методично и тщательно. Вначале открывалась дверь камеры. Затем туда, для бодрости, впрыскивалась небольшая порция газа. Доза, совершенно безвредная для бойцов ОМОНа, она моментально возвращала старикам юношескую резвость, и они покидали камеру, не дожидаясь повторной команды.

Кроме того, газ стимулирующее действовал на их сердечно- сосудистую систему, потому, что при виде затянутых в черную униформу, здоровенных мордоворотов, бомжи могли почувствовать себя неважно.

Арестантов строили в шеренгу, и прапорщик Глушеня проводил перекличку. После переклички, проводилась более тщательная проверка. Три, четыре бугая шли вдоль строя и проводили опознание по фотоснимку, полученному от капитана Злыдника.

Остановившись перед стариканом, они внимательно оглядывали его, с ног до головы, после чего внимательно сверяли проверяемого с изображением на фото.

– Он?

– Похож.

– Не, не похож…

– А, я говорю – похож! Он!

У деда, начинали подгибаться ноги. Остальных, стоящих в шеренге, охватывал мандраж.

– Не, не он.

– Не, он. У этого глаза другие.

Переходили к следующему. Долго сравнивали иссеченное морщинами, заросшее густой седой щетиной лицо с фотографией молодого симпатичного парня, со значком молодежной организации на футболке.

– Похож?

– Похож!

– Точно он!

– А, вроде, и не он.

– Да нет. Он! Точно!

– Нет, не похож.

– А, я говорю похож!

– Нет, мужики, не похож. Форма черепа другая.

После, того, как переходили к следующему, обладатель счастливой формы черепа, хватался рукой за грудь, придерживая рвущееся наружу сердце, и жадно хватал ртом воздух.

На пятом или шестом проверяемом, внизу рвануло. Не очень громко, но капитально. Так, что затряслись стены здания.