Сын Петра. Том 6. Треск штанов

Отчаянно.

Из-за чего без механизации и здравой оптимизации никуда.

А там, где с каменным углем имелись проблемы, использовали древесный или торф. Последний, кстати, коксовали очень активно с целью получения «аммиачной воды» для выделки селитры.

Переработка чугуна в железо пока шла только на Каширском заводе. Во всяком случае, масштабно. Здесь уже стояло 80 пудлинговых печей единого образца, которые за три 8-часовые смены совершали по 18 плавок. С каждой получали по 2 пуда железа. Строго говоря, не железа, а низкоуглеродистой стали, но этот продукт тут все называли железом из-за особенностей. Чтобы путаницы с настоящей сталью, выплавляемой тут же, в тиглях, не возникало.

Больше нигде пока переработки чугуна не велось.

Пока.

Однако уже строились переделочные заводы в Казани, Великом и Нижнем Новгороде и Азове. Совокупно же к 1713–1714 году количество типовых пудлинговых печей в России царевич хотел довести до четырех сотен.

Над сталью тоже работали.

Конвертор проскочили мимо. Не будучи металлургом, Алексей не сильно понимал нюансов, да и знал о нем понаслышке. А вот с мартеновской печью экспериментировали, благо, что конструктивно она, в сущности, была развитием пудлинговой. И он ее видел как вживую, так и на схемах. И понимал куда лучше конвертора.

Хотя тигельную выплавку стали не прекращали.

Даже наращивали.

И проводили опыты на Каширском заводе по выпуску легированных сталей. Пусть и в сильно ограниченном объеме – только для инструментов.

Алексей рассказывал.

Петр переспрашивал.

Непрерывно. Создавалось впечатление, что тот слышал едва ли каждое третье слово. Вон как носом клевал, когда царевич в детали погружался. В отличие от присутствующего тут же шута, которого царь не дал в очередной раз выгнать. Тот слушал очень внимательно. Слишком внимательно. Вызывая у Алексея крайне нездоровые подозрения.

Проверки раз за разом показывали – этот Ваня чист. А если и не чист, то работает очень аккуратно и не подставляется. Что для столь юной персоны выглядело странно. И это только усугубляло подозрения. Но все его поведение прямо кричало об обратном. «Смазывая уши» царя лестью, шут совал свой нос во всякие не касающиеся его дела. Зачем? Ему все это было явно без надобности. Куда он их применит? А на продаже их его пока поймать не удавалось…

Петр заснул.

Опять.

Наконец.

Как сын начал озвучивать детали опытов легированной стали в тиглях, так и отрубился. Создавалось ощущение, что он эти доклады специально себе устраивал в качестве снотворного. А то ведь с бодуна заснуть непросто…

Алексей замолчал.

Поймал взгляд шута, высказывая тому немой вопрос.

Иван отвел взгляд.

Мелком стрельнул глазами, но не более. И принялся будить царя, дурашливо тормоша. Оставаться один на один с царевичем он явно не желал.

Жаль, что отцу отказать в этих докладах было нельзя. И пургу откровенную в уши ему не зальешь. Так-то в подобных докладах Алексей старался не выставлять какие-то секретные сведения. Но все равно такой аналитики по России иначе достать не представлялось возможным. Он ее сам сводил.

Оставалось понять, что делать с шутом.

Очень хотелось ему голову открутить без лишних прелюдий. Но Алексей пытался разобраться – на кого он работает. И что немаловажно, не спугнуть этого кого-то…

Глава 3

1711, май, 28. Замок Эдо – Москва – Охотск

– Мы получили сведения о том, что Цин затеяли войну с гайдзинами.

Сегун безучастно посмотрел на докладчика, всем своим видом выражая «жгучий интерес» к этому вопросу. Но и не прерывая. Тот, выждав паузу и отследив реакцию, решил развить тему:

– Прошлую войну выиграли Цин. Однако сейчас ситуация иная. И португальские купцы готовы деньги поставить на гайдзинов, а это говорит о многом.

– А кто ее начал?

– Цин.

– Полагаю, они не спрашивали совета у португальских купцов, – едва заметно усмехнулся сегун.

– Им советовали иные гайдзины. Тех, кого мы изгнали.

– Иезуиты?

– Да.

– Они опасны и обычно хорошо осведомлены, – медленно произнес сегун. – Да и с португальскими купцами действовали сообща. Откуда же это противоречие?

– Прошу прощения, но противоречия нет.

Сегун молча выгнул бровь, несколько удивленный такими словами.

– Иезуиты желали, чтобы подданные Цин отреклись от своей веры в пользу их бога. Император Канси запретил так делать. Их положение в его державе очень осложнилось. И, судя по всему, иезуиты ищут пути своего укрепления в Цин через поражение Канси.

– А Канси этого не понимает?

– Он по доброте сердца привлек ко двору много старых родов, еще при Мин возвысившихся. Чтобы примириться с местной аристократией. А они охотно берут взятки, как и прежде. Слишком охотно для тех должностей, которые им дали.

– И что же, гайдзины, которых двадцать лет назад крепко побили, теперь в состоянии крепко побить маньчжуров?

– Все так. Тем более что с ними в союзе выступают ойраты. Поговаривают и о волнениях народа мяо на юге, и о других неприятностях. До Канси же стараются доносить сведения неполным образом или искаженно. Чтобы он верил в свой успех. Ведь Цин на вершине своего могущества. У них вскружилась голова. И подобные мысли ложатся на благодатную почву.

Сегун промолчал, обдумывая эти слова. Ситуация выглядела действительно интересной.

– Возможно, это шанс для нас, – добавил визави.

– Шанс для чего? – переспросил сбившийся с размышлений фактический правитель Ямато.

– Для вторжения в земли Чосон[8 - Чосон – единое корейское государство, существовавшее с 1392 по 1897 год. В это период им правила династия Ли. А оно само с начала XVII века являлось данником от Цин, а потом, по сути, сателлитом.].