Фельдмаршал. Отстоять Маньчжурию!

– Интересно, – произнес Куропаткин, задумчиво рассматривая своих гостей. – Но вы ведь не безвозмездно хотите помочь? Вы хотите заключить со мной сделку. Ведь так?

– Сделку? – наигранно удивился спикер. – Нет! Просто дружить. Мы вам из самых чистых и светлых побуждений поможем, а вы – нам.

– Разумеется, – довольно усмехнувшись, произнес Алексей Николаевич. – Я ничего не обещаю, но мы можем обсудить этот вопрос. Все зависит, пожалуй, от того, что вы сможете предложить. Полагаю, выставить несколько китайских дивизий не в ваших силах. Ведь так?

– Разумеется, – синхронно кивнули они. – Но мы думаем, вас это и не интересует.

– Вы правы, – улыбнулся Куропаткин. – Ну что же, я вас внимательно слушаю…

Глава 3

17 апреля 1904 года, Ляоян

Полковник Николай Александрович Ухач-Огоровский был вполне доволен собой, с особенно приподнятым настроением прогуливаясь по этому провинциальному городку. Он смотрел на окружающих как хозяин, как властелин, о чем местные обыватели пока еще просто не догадывались. Подумаешь? Очередной царский полковник. Тут вон и полный генерал не брезгует прогуливаться на виду у всех.

Впрочем, Николая Александровича это нисколько не смущало. Безразличие в глазах никчемных, по его глубокому убеждению, людей мало его трогало. А вот к дамам он присматривался. Этот известный ходок и игрок служил минувшее десятилетие интендантом по всяким окраинам. Развлечений там было немного. Вот и пристрастился гулять до девиц да замужних кокеток. Ну и пить, играть в карты и хоть как-то отвлекаться от серых армейских будней. Это требовало денег. Много денег. Очень много денег. Поэтому в вопросах «освоения бюджетных средств» он прослыл одним из самых опытных специалистов во всей империи. Ведь главное в этом деле что? Правильно. Чтобы внимания к тебе лишнего не было со стороны тех, кто может покарать. А значит, нужно заносить и договариваться ДО того, как они проявят свой интерес. Так и дешевле, и проще, и надежнее выходило.

Собственно, по этому профилю его в Ляоян и прислали.

В тесной смычке с командующим армией Николай Александрович должен был обеспечить срыв тылового обеспечения и произвести обширные хищения в интересах общего дела. Разумеется, и к рукам прилипнет. Ой как прилипнет! Полковник просто млел от нетерпения. Ведь если раньше ему приходилось сталкиваться с делами на десять-двадцать тысяч, то сейчас он грезил миллионами. Да чего уж там – десятками миллионов! Ох как он развернется!

Особого вдохновения ему придал разговор с Куропаткиным.

Генерал принял его очень тепло и сразу ввел в курс дела, пояснил, что, прежде чем заняться «работами по снабжению», нужно кое в чем помочь. Да и куда спешить? Армия-то толком даже не прибыла. С текущих операций только крошки и соскребать.

И вот он – Ухач-Огоровский, в жизни никак и никогда не сталкивавшийся с разведывательной деятельностью, возглавил разведку целой армии. Пусть и формально, но гордости было полные штаны! Это не какой-то там интендант. Это и почет, и уважение. Конечно, не как у линейных командиров, но и головой рисковать, командуя полками да бригадами, не требовалось. Лезть на передовую под пули, шрапнель и осколки он хотел меньше всего на свете. Не его это дело. Николай Александрович Родину любил иначе, своей особой кормовой любовью. Как колорадский жук картофель. И прекрасно понимал, что он-то у себя один, а вот Родина большая…

С этими мыслями он и шел по пыльной улочке, что прилегала к железнодорожной станции. Командующий отбыл к Засуличу на Ялу, оставив его налаживать разведку в глубоком тылу. И выделил под это немалые средства. Так что он уже третий день вел напряженные переговоры с дамами низкой социальной ответственности и случайными забулдыгами в разнообразных питейных местах.

Вот и сейчас, свернул в облюбованное место без задней мысли. А потому и не заметил, как мальчишка лет десяти-двенадцати, проводив его взглядом, снял картуз и кому-то замахал. Впрочем, наверное, никакого особого внимания мальчуган не привлек бы. Как и все вокруг – грязный и ободранный. Обычная уличная шпана. Разве что картуз не по китайской моде. Но так и это не было странным. Местные привокзальные мальчуганы гордились добытыми трофеями такого рода. В общем – парень как парень.

Впрочем, чутье на непосредственную угрозу у Николая Александровича всегда было очень сильно развито. Как у зверя. Поэтому он не услышал или заметил, а почувствовал нырнувших в переулок следом за ним трех китайцев. Обернулся. И сразу все понял.

Глянул через плечо.

Там из питейной вышла веселой гурьбой компания железнодорожников.

Удача!

И он быстрым шагом направился им навстречу.

Китайцы же не спешили.

Заметив неожиданную помеху, они просто прошли мимо, сделав вид, что Николай Александрович их не интересует. Заглянули в заведение. А в скором времени вышли, унося с собой несколько початых бутылок самого дешевого пойла. Ухач-Огоровский же, несмотря на отсутствие видимой угрозы, продолжал чувствовать «измену». И не менее упорно знакомился с подвыпившим машинистом и тремя кочегарами-железнодорожниками. Им внимание целого полковника очень импонировало. Надулись. Сделались важными. Вон с каким интересом их расспрашивал о работе да прочем. А когда предложил выпить – так и вообще – поплыли.

Посидели.

Алкоголь не брал.

Никаких внешних признаков угрозы не наблюдалось. Однако Николая Александровича все еще не отпускало гнетущее чувство тревоги.

Вышли подышать свежим воздухом. Чисто. Даже тех трех китайцев не видно. Парочка выпивох лежали у стены, не справившись с алкогольным дурманом. Еще один «по стеночке» шел домой. Трое мальчишек с явным интересом посматривали на валяющиеся «тела», прозрачно намекая на то, что, как те очнутся, у них в карманах не будет ни гроша. А то и обувь снимут или кое-что из одежды.

Вечер откровенно не ладился.

Несмотря на объем выпитого алкоголя, дурман и приятное расслабление не приходили. «Этих босяков», с которыми он вынужденно связался, полковник уже не мог видеть. Однако все равно держался, опасаясь оказываться в одиночестве. С этими-то хоть все было понятно. Вон как душу вывернули. Обычные обыватели без цвета, запаха и вкуса. Никаких сюрпризов. Предсказуемы и удобны. А с другими как быть?

Стремительно смеркалось.

Чуть-чуть помедлив, он попрощался с железнодорожниками и решительным шагом двинулся прочь, намереваясь как можно скорее достигнуть выделенной ему квартиры. А там напиться до изумления и хорошенько проспаться. Первый раз в жизни чувство опасности его подвело. Видимо, предвкушение бешеных денег довело до паранойи.

Стало темно.

Ухач-Огоровский прямо оттаял немного. Кто его в этой темени разглядит?

– Нихао![13 - Нихао – «здравствуйте» по-китайски.] – раздался хриплый голос откуда-то с боку.

Не медля ни секунды, находящийся на взводе полковник выхватил револьвер из кармана галифе и выстрелил на звук. Он давно держал его там в руке, опасаясь нападения. Нервы были ни к черту, а это немного успокаивало.

Выстрелил и словно под каким-то озарением побежал вперед. Николай Александрович никогда так не бегал. Он «летел» словно Остап Бендер, преследуемый шахматистами в той дивной деревне Новые Васюки. Куда бежал Ухач-Огорович? А черт его знает! В практически незнакомом городе он плохо ориентировался. Да еще в темноте. Так что его маршрут оказался предельно прост – вперед и только вперед.

Сзади доносился топот множества ног. Сколько там человек бежало, сложно было понять. Двое или пятеро? Сейчас ему было все едино. Главное – они не отставали.

Несколько раз он выстрелил куда-то за спину. На удачу. Не целясь. Попал или нет? Неизвестно. Скорее всего, он смог ранить только ночное небо. Барабан опустел. И полковник, осознав это, с истошным криком запустил свое уже бесполезное оружие в темноту. Вояка из него был совершенно никакой, но от интенданта этого никогда и не требовалось.

Несколько секунд спустя его ударили в живот, заставив скрючиться. Скрутили, надели на голову мешок, подхватили под руки и потащили куда-то.

Минут через двадцать за его спиной захлопнулась дверь. Сквозь мешковину пахнули запахи хлева. Впрочем, ее почти сразу сняли, позволяя полковнику оглядеться. Да. Хлев и есть. Только ни коров, ни лошадей, ни коз. Только люди. Он встряхнул головой. Прищурился, всматриваясь в лица, что было непросто при столь скудном освещении. И похолодел. Здесь были те самые «три китайца», от которых он тогда и почувствовал угрозу.

– Кто вы? Что вам от меня надо? – прохрипел полковник.

– Николай Александрович? – по-русски, но с сильным акцентом, поинтересовался один из мужчин, выйдя чуть вперед. Если бы Ухач-Огоровский был пятого апреля у штабного вагончика, то, безусловно, узнал бы в этом китайце того второго «ходока». А так ему это лицо ни о чем не говорило.

– Да! Я начальник разведки Маньчжурской армии! Кто вы такие?

– Хорошо, – произнес этот мужчина и, кивнув остальным, отступил в сторону. А те принялись за дело. Быстро заткнув рот полковнику, они занялись пытками, что обычно применяли японцы при допросе пленных в полевых условиях. Бывший боевой офицер Цинской армии знал, как работают японцы. Сталкивался минувшей войной… И идея, задуманная генералом, ему пришлась более чем по душе.

Глава 4

18 апреля 1904 года, река Ялу

Куропаткин отъезжал к Засуличу на Ялу с легким сердцем. Все, что нужно было сделать, он сделал. Поручения раздал. От старого адъютанта избавился, взяв себе матерого казака с такой биографией, что хоть сразу кандалы вешай. В том, впрочем, и был залог его верности. Куда ему деваться-то? Особенно теперь, когда засветился подле генерала. Разве что сразу стреляться или в острог. Но главное, доверил своему новому сообщнику – Дин Вейронгу – серьезное поручение.

Вейронг – тот самый подтянутый ходок, возглавивший делегацию к генералу пятого апреля. И был довольно интересным человеком. Из бедняков, как и его дальний родственник, покойный китайский адмирал – Дин Жучан[14 - Дин Жучан (1836–1895) – китайский адмирал. Происходил из бедной семьи. В Японско-китайской войне (1894–1895) командовал Бэйянским флотом. Одержал тактическую победу над японским флотом в сражении при Ялу (1894), вынудив японцев отступить, и прикрыл транспорты с подкреплениями. Однако большие потери привели к панике в Пекине и запрету на выход Бэйянского флота в море, что привело к достижению японцами господства в море. А это во многом обеспечило их решительный успех в войне. Полностью связанный по рукам и ногам приказами из столицы, Дин Жучан был вынужден капитулировать перед японцами после мятежа в Вэйхайвэй (базе китайских ВМФ) 17 февраля 1895 года. После чего совершил добровольное самоубийство.]. Поднялся вслед за ним, хоть и не столь высоко. Но для его семьи и младший комсостав в действующей армии – уже достижение. Прошел всю войну с Японией в 1894–1895 годах. Участвовал в боях. Выжил. Отличился. В Бэйянскую академию его не взяли как родственника оплеванного Пекином адмирала[15 - Дин Жучан был одним из наиболее успешных и толковых командиров той войны. Однако это не помешало правительству лишить его посмертно всех званий и наград. Реабилитация же произошла только в 1911 году, уже после смерти (1908) вдовствующей императрицы Цы Си.]. А иного пути на командные посты в разворачиваемую армию «европейского образца» не было. Поэтому он вынужден оставить службу, уйдя оттуда «обиженным на весь мир». После фактической передачи Маньчжурии России переехал и осел в небольшом провинциальном городке – Ляояне. Сколотил банду из своих бывших солдат. Взял под контроль мелкий бизнес – чайные там, забегаловки, бордели и прочее. В дела серьезных людей не лез. Жил тихо. Но когда услышал от Куропаткина о плане «Желтая хризантема», едва сдержался от гневных высказываний. Генерал надавил ему прямо на старый больной мозоль. Вейронг-то надеялся, что уже все прошло, что время вылечило. Однако это не так. Время просто помогает забыть, но не вылечить старые душевные боли.

Пообщавшись с ним, Алексей Николаевич понял главное – он сделает все что нужно. В конце концов с гнилью среди руководящего аппарата китайцы и сами столкнулись на прошлой войне в массовом порядке. Так что Вейронг с большим пониманием отнесся к просьбе генерала. Рисковал ли Куропаткин, поручая такое щекотливое дело «первому попавшемуся китайцу»? Конечно, рисковал. Впрочем, не сильно. Его слово против слова «недобитого ихэтуаньца»[16 - Речь идет об Ихэтуаньском восстании 1899–1901 годов. Бои в Маньчжурии продолжались до декабря 1901 года.] – не та весовая категория. Бумаг никаких генерал не подписывал, свидетелей не оставлял. А устные распоряжения доказать еще нужно. Вейронг это тоже прекрасно понимал. Как и то, что ему даже сбежать никуда не получится – правительство Цин охотно его выдаст в случае чего. Он для Пекина отработанный материал. Но согласился. Почему? Вопрос. Может, и правда душой все еще воевал с японцами, никак не желая уйти на покой и смириться с поражением. Впрочем, Алексей Николаевич не сильно морочил себе голову по этому поводу. Справится Вейронг? Хорошо. Можно будет с ним работать и дальше. Нет? На войне без потерь не бывает. Сейчас его ждали другие дела…

В расположение Восточного отряда Маньчжурской армии командующий прибыл еще 15 апреля, незадолго до начала первой крупной сухопутной битвы этой войны. И сразу же занялся делами.