Улеум

– Или мы выставим вам претензии, – предупреждает молодой клиент. – У нас договор, вы помните, довольно жёсткий. Имейте в виду. На кону большие деньги.

Начальник рассыпается в заверениях и извинениях. Это недопонимание, недоработка, но дело движется, программа уже написана, черновик, но всё же… К пятнице, всё к пятнице.

К счастью для Андрея, клиенты куда-то торопятся и не видят смысла в продолжении экзекуции. Они всё сказали. Недовольно ворча о зря потраченном времени, они покидают кабинет. Начальник почтительно закрывает за ними дверь и, оставшись с подчинённым наедине, назидательным тоном произносит:

– Андрей… Владимирович, Вы у нас как давно работаете? Два года? Показали себя как хороший командный игрок, заслужили так много хвалебных отзывов, и вот впервые получили шанс выделиться из общей массы, подняться выше на несколько карьерных ступеней сразу. Сами же меня об этом просили, обещали справиться. Помните? Или не просили… или это за Вас кто-то просил? Руководитель группы просил? Не помню, не суть…

Не суть, что Андрей не Владимирович, а Викторович, не суть, что работает в фирме не два года, а три. Да и командный игрок он, как уже известно, не лучший. Ничто «не суть». Андрей всё равно не слушает. В его ушах гул – это кровь давит адреналином на мозг, не позволяя мыслить и воспринимать. Стучит в каждом сосуде, в каждом капилляре. Голос начальника отдаётся далеко и глухо, словно звук телевизора у соседей за стеной. «Бу-бу-бу, Андрей Владимирович, бу-бу-бу».

Собрание было быстрым, как ледяная волна, как пуля в сердце. Как предательство. Но кто кого предал? Жизнь?

– Это идеальный код, – произносит Андрей, глядя в пустоту.

– Да кому он нужен, идеальный? – назидательно произносит начальник. – Мы же не на конкурсе программеров! Нам нужно продать продукт клиенту, чтобы он смог продать свой продукт своему клиенту! Проснитесь, Андрей Владимирович, это реальный мир, а не…

Он пытается подобрать слово, способное закончить начатую фразу, но Андрей опережает его:

– Улеум.

– Что? О чём Вы? Всё в порядке? – начальник с тревогой всматривается в бледное, без единой кровинки лицо Андрея. – Когда в последний раз нормально спали?

– Не помню, – честно признаётся Андрей.

В кабинете на некоторое время воцаряется тишина. Слышно, как тикают часы на стене, как на столе скрипит жёстким диском ноутбук, как о чём-то шумит за окном город. Начальник теребит пальцами бритую щёку, на минуту задумывается и наконец выдаёт:

– Значит так, вот моё распоряжение. Я вижу, что работник из Вас сейчас никакой, так что идите домой, ни о чём не думайте, не переживайте. Выспитесь как следует. На сегодня дарю отгул, а завтра подумаем вместе, что можно сделать. Штурманём эту гору. Услышали меня? Приказываю выспаться. Вам выпал уникальный шанс изменить жизнь…

Его лицо вдруг меняется. Он словно осознает что-то страшное, видит нечто надвигающееся лавиной, штормовым валом. Нечто, что он и раньше знал, но отодвигал от своего сознания, повинуясь инстинкту воина, идущего в заведомо смертельную атаку, компенсируя наличие угрозы показным, даже для самого себя, оптимизмом. Его тон резко меняется с делового на простой, человеческий:

– Не просри его, это шанс. А если подставишь меня и всю нашу фирму… знаешь, кто эти люди? – он тычет пальцем в дверь, за которой только что скрылись клиенты. – Это… это ого-го, что за люди. Монстры. Сожрут и не поперхнутся.

Словно в забытьи, Андрей выбирается из кресла, отвешивает начальнику полупоклон. Стеклянная дверь, холодная, сверкающая металлом ручка, душный коридор между пчелиными сотами. Голова кругом. Чёрные пятна в глазах. Ячейка номер сорок три. Кресло. Локти на стол, лицо в ладони. Андрей хочет рыдать. Или смеяться. Или крушить проклятый офис, наслаждаясь отчаянием и страдая от нахлынувшей неудержимой силы. Но вместо этого он просто сидит, закрыв глаза. Чёрная тоска, тупик в конце коридора, по которому он совсем недавно столь радостно бежал к свету.

– Эй, пссс, – слышит он чей-то голос.

Повернув голову и расклеив тяжелые веки, Андрей видит девчачье лицо, торчащее из-за перегородки справа. Лицо принадлежит новенькой, девушке-стажёру из ячейки номер сорок четыре. Андрей не знает, как её зовут, и вообще только сейчас наконец-то впервые видит её в глаза, а не в затылок. В большие, немного детские глаза.

– Меня подослали тебя спросить, как прошла презентация? – шепчет девушка. – Весь офис шушукается, всем интересно. Удачно?

– Удачно, – хрипло отвечает Андрей. – Настолько удачно, что клиенты теперь убьют начальника и он не успеет убить меня, что даст мне шанс сбежать в Индию и затеряться там в толпе, замаскировавшись брахманом.

– А если серьёзно? – девушка снимает наушники, чтобы избавиться от поводка проводов и вместе со стулом переезжает в ячейку Андрея. – Провал? Ну скажи! Тут люди ставки делали. Я сотку поставила, что ты справишься. Понравилось банкирам твоё «эй-пи-пи»?

Любой офис в мире – большая деревня. Или большая кровать. Секс и сплетни – такая же важная часть тимбилдинга, как тренинги и новомодные методики из умных книжек по теории управления. Люди остаются людьми, даже превратившись в винтики механизма. Человеку до всего есть дело, особенно, если дело – не его. Андрей не хочет участвовать в этом круговороте ерунды, но язык его сам собой внезапно расплетается и обрушивается обвинительной тирадой в адрес клиентов:

– Они мещане при деньгах, – со злобой хрипит он. – Ни в чём не разбираются, но тычут повсюду своим жалким мнением. Разве может им понравиться что-то стоящее? Микеланджело, Роден просто высекали скучные камни. А надо, чтоб с переливами, чтоб играло, чтоб с разноцветными кнопками. Им подавай пеструю поделку a la hohloma и сверху бантик.

Им вдруг овладевает странное, столь нелогичное сейчас чувство – облегчение. Горькое, но облегчение. Эта незнакомая девушка – просто некий ничего не значащий персонаж – даёт ему шанс выговориться без угрызений и последующего сожаления. Ему наплевать на неё и её мнение, а следовательно, в эти милые ушки можно вылить всё, что накопилось в его душе в последние двадцать минут, неделю, год, жизнь. Накопилось много. И пусть она разнесёт это «много» по всему коллективу. В конце концов, пусть офисные болтуны, для разнообразия, обсудят и перетрут в курилках нечто разумное, имеющее общечеловеческую ценность. Так даже лучше. Говоря с девушкой, Андрей словно бы вещает перед толпой, перед каждым сидящим в этом зале. Ну что же, он готов говорить.

– Павлинья привычка делать всё броским засоряет жизнь нам и всем окружающим. Приучает к дурному вкусу! – наклонившись к девушке и махая перед её лицом сложенными, словно собрался креститься, пальцами, вполголоса, но очень энергично тараторит он. – Взять этих клиентов. Понимаешь, у них финансовое приложение. Финансовое! Серьёзное! Не игра, не блог о тачках и тёлках! Люди вносят туда свою личную, конфиденциальную информацию, привязывают банковские счета, берут на себя ответственность. Такое приложение как минимум должно внушать доверие. Выглядеть солидно. Я из этого исходил. Но разве реально добиться такой цели, когда каждый профан норовит высказать своё «отрезвляющее фу»? Эти так называемые «банкиры» хотят сделать из собственного продукта балаган, обложку «жёлтого» журнала! Кто будет у таких кредитоваться?

– У них клиенты – алкаши и идиоты. Балаган для них – самое то, – парирует девушка. – Кстати, ты не поверишь, но «жёлтую» прессу тоже по-прежнему кто-то покупает. Так что в чём-то «банкиры» правы. Не находишь?

– Да нет же! – закипает Андрей. – Родители растили их в загрязнённой эстетической и моральной среде, и они теперь по инерции загрязняют среду для своих детей, чтобы те повторили тот же цикл со своими детьми. Кто, как не мы, люди тонкого вкуса, обязаны прервать этот порочный круг? Или для нас тоже главное – продать? Срубить бабла? В угоду низменному, примитивному, аляпистому? Я сделал на совесть, сделал отлично, но кому это было нужно, кроме меня? Человечество признало кич своей новой эстетикой, алчность своей религией, а успех – универсальным мерилом. Вот ответь, ты продала бы свою совесть за деньги?

Девушка смотрит на возбужденного оратора с сочувствием и, проигнорировав заданный вопрос, произносит:

– Да Вы, сударь, идеалист, к тому же склонны искать причину своих собственноручно вылепленных неудач в несовершенстве объективного мира, да ещё и видеть в борьбе с этим несовершенством некую священную миссию. Но всё, что тут говорилось – клише, уже сто раз сказанное и пересказанное. Скучно тут, поехала-ка я работать. Плакала моя сотка.

Она отталкивается от стола Андрея и грациозно, словно репетировала этот трюк сотню раз, укатывается назад за перегородку.

«И она ничего не понимает, – думает Андрей. – Мир полон посредственности и безвкусицы. Как здесь можно созидать Великое?» Он отворачивается от пустого места, где только что находилась его собеседница и, сложив руки на груди, пустым взглядом принимается следить за плавающей по экрану заставкой. Разметав весь бисер, он чувствует себя опустошенным.

– Кстати, меня Лера зовут, – снова сунув нос в его ячейку, сообщает девушка.

– Поздравляю, – ворчливо бросает в ответ Андрей и вспоминает, что его отпустили домой спать. Хоть одна хорошая новость в день сокрушительных неудач. Если бы сегодня Андрею пришлось ещё и в офисе торчать, он непременно взорвался бы от малейшего замечания в свой адрес, схватил бы с пожарного щитка топор и…

Конечно же нет. Андрей лишь в мыслях своих способен к таким выплескам скопленной в душе энергии. В реальности же топоры и дробовики его фантазий превращаются в то жалкое «извините», которым он булькнул в кабинете начальника, будучи по уши втоптанным в грязь.

Так непривычно спускаться вниз в пустом лифте. Ехать домой на велосипеде по пустому городу, а не по пробкам и толчее. Это вам не час пик. От свежего воздуха и яркого, высокого ещё солнца на душе становится светлее. Андрей сворачивает с привычного маршрута и катит куда глаза глядят, наслаждаясь вакуумом в голове и странной музыкой гудящего вокруг Мироздания. Вот где-то завелась машина, вот прогремел трамвай, вот с криком пролетела птица. Шумят кронами деревья, шуршат об асфальт шины, капает с карнизов вода. Прекрасная симфония, неповторимая и не перекладываемая на нотный стан. Всё дальше и дальше, через сонные окраины, через пустые колхозные поля, леса, моря, куда бы не закинула судьба, мелодия, постоянно развиваясь и трансформируясь, следует за тобой, подобно странствующему музыканту, личному менестрелю. Только прислушайся.

Андрей едет мимо пахнущих чем-то серым офисных зданий, мимо броских вывесок магазинов, мимо бетонных заборов, оберегающих от случайных взоров неведомые, пропитанные мазутом и копотью Вселенные, мимо тысяч и тысяч копошащихся во всем этом людей – безликих, сведенных до уровня функций и компетенций, по вращающемуся механизму единственный среди всех – живой.

Как же мелки и ничтожны его проблемы. Они существуют лишь в прошлом и будущем, а следовательно, не существуют вовсе. Здесь и сейчас есть лишь солнце, влажный, пахнущий недавним дождем ветер, ритмично напрягающиеся и расслабляющиеся мышцы ног на педалях – свобода.

Велосипед пересекает окружную дорогу, начинаются сады, разбитые обочины, дебри…

До дома Андрей добирается уже в темноте. Останься он в офисе – вернулся бы раньше и уже, наверное, спал. Ерунда – времени для отдыха ещё хоть отбавляй. Уснуть часов на двенадцать! Восстановиться, как Феникс, из того пепла, которым сейчас является его измученное тело. Андрей готов к отдыху. Никогда не любил он терапевтическое безделье, считал сон пустой тратой драгоценного времени, но теперь – он готов! Ради важного дела можно и вздремнуть. Зарядить батареи.

Главное, чтобы соседи не шумели. Сегодня вторник, а значит, повода для вечеринки у них быть не должно. Прекрасно! В старой, пропахшей куревом и сыростью общей квартире ночные тусовки – дело житейское. В соседней комнате за тонкой стенкой живут восемнадцатилетние юнцы – вчерашние школьники, рано, как сейчас модно, съехавшие от родителей, страстные любители застолий и громкой музыки, устраивающие регулярные домашние дискотеки по выходным, а иногда и посреди недели. Но вторник… никто не тусит по вторникам. Это моветон даже для таких постпанков, как они. Однако Андрей решает на всякий случай подстраховаться и провести с ними разъяснительную работу, предупредить о значимости такой, казалось бы, мелочи, как ночная тишина. Подъезжая к дому, он начинает репетировать речь:

«Уважаемые соседи, домочадцы. Завтра мне предстоит выполнить невыполнимое: провести свой корабль между Сциллой безвкусицы и Харибдой бестолковости, переписать миллиард страниц кода – и всё для того, чтобы создать нечто, что мне не по душе, для людей, которых я презираю, на работе, которая меня медленно пожирает. В случае маловероятного успеха меня ждёт светлый кабинет, хорошая зарплата и, самое главное, я смогу наконец от вас съехать. В случае провала я останусь здесь – опозоренный и оплёванный, продолжу слушать через стену то дерьмо, что льётся из вашей колонки (которую я давно мечтаю разбить), и ночные вопли ваших имбецильных друзей, коих я с удовольствием отправил бы на эшафот».

Будь проклят тот день, когда он согласился заселиться в эту поганую дыру. Погнался за дешевизной. Ладно, возможно, скоро всё закончится. Главное выспаться. Освежить мутный, вымотанный до предела мозг.

Андрей находит соседей на кухне: пара, как он их называет, «малолеток», Максим и Лена, уже вернулись: она с работы, он с училища. Сидят, ужинают.

– Привет, ребята, – обращается он к ним, стараясь говорить одновременно приветливо и твёрдо. – Можно попросить вас об одной услуге? Не шумите сегодня вечером, у меня завтра очень трудный, ответственный день, я должен отдохнуть. Это вопрос жизни и смерти.

Максим смотрит на Андрея, затем на Лену, затем снова на Андрея и без особой уверенности в голосе произносит:

– Слушай, братан, к нам сегодня кореш из Питера приезжает. Впишется у нас на пару дней. Мы с ним посидим немного, чая попьем. Не допоздна, он сам будет с дороги уставший, так что…

– Не допоздна, – резко прерывает Андрей и, тут же испугавшись возможной плохой реакции на столь негативный посыл, смягчает: – Мне реально нужно хорошо поспать. На кону моя карьера и большие деньги для фирмы. Войдите в положение.

– Не вопрос, – успокаивает его Максим. – Будем сидеть как мышки. Я же говорю: он с дороги. Без патихарда. Правда, ещё пара друзей зайдёт, они с ним давно не виделись, соскучились… и подруга. Но мы тихо… без музыки…

– И не допоздна, – настаивает Андрей. – Давайте точно договоримся, во сколько вы разойдётесь?