Оценить:
 Рейтинг: 0

Подлинная история баскервильского чудовища

Год написания книги
2024
Теги
<< 1 ... 5 6 7 8 9 10 11 12 13 ... 16 >>
На страницу:
9 из 16
Настройки чтения
Размер шрифта
Высота строк
Поля

Старик встал. Подвинул табурет поближе к керосинке, выкрутил фитиль повыше. Потом взял с подоконника истрепанную тетрадь в черной обложке. Открыл. Перелистал несколько страниц, иногда задерживаясь на каких-то местах. Иногда он зачитывал про себя – медленно, шевеля губами, как читают не слишком грамотные жители предместий.

«Картина в масле насчет девки и зверей два фута и четыре с моей девкой. Обычная цена… Обезьяна с полной выправкой и змеи кусают за грудя. Для лорда Гарри. Картина в масле большая четыре на восемь три мертвые девки все места наружу. Девки Струццо. Насчет цены не сговорились. Для лорда Гарри». Ниже было добавлено – «сговорились на две».

«Пять картин три фута и шесть моя девка во всех видах и негр с большим хозяйством. Для леди Джейн. Для ней же мущина в виде лорда Милфорда те же виды сзади и леди Джейн как мущина. Сговорить цену».

«Картина моя девка с сэром Фельтоном. Тот же размер. Сговорились как раньше».

Старик послюнил палец и пролистал несколько страниц подряд.

«Три картона сэру Вайтфилду моя девка на колу как для лорда Гарри. Струццо хочет процент за клиента».

«Ушли все наброски с повешенной. Струццо опять приходил за деньгами».

«Девка с пони китайские пытки отрубание рук и ног все ушло. На отрубание головы сговорились с тем коммерсантом что брал повешение девки голой. Струццо хочет денег».

Еще несколько страниц легли на левую сторону тетради.

«Нет заказов. Струццо не ищет клиентов. Хочет больше денег».

«Пошел к Одноглазому Билли. Тот говорит Струццо он не тронет. Боится проклятых иностранцев».

«Нет денег. Отправил Анну заниматься на улицу делом. Струццо бил меня и Анну силой взял отнял деньги ушел. Куда это годится».

«Струццо привел клиента, потребовал рисовать бесплатно с натуры моя девочка и этот чертов итальяшка. Как зверь все сделал прямо в мастерской у меня на глазах. Не заплатил. Анна не могла после него работать лежала. Болело у нее внутре видать намял он ей там. Выгнал на улицу. Очень нужны деньги».

«Струццо требует больше денег говорит мы ему больше такие не нужны».

На этом записи кончались.

Старик ухватил цепкими пальцами карандаш и вывел внизу: «Струццо больше не придет». Положил тетрадь обратно на подоконник, снова уселся напротив портрета. Приложился к бутылке.

– Ты там на папашу Кросса не очень серчай, – сказал он, обращаясь к смеющейся девочке в цветах. – Хучь ты мне и не дочь была, а я, почитай, к тебе как к дочке относился. А насчет того, чем мы с тобой хлеб добывали – так что ж поделать, уж так все устроено. Зато тебя большие люди видели, и ты больших людей повидала. Ну, может, не с той стороны, где у них воспитание, а с другого конца, где мы все одинакие, что лорд, что угольщик. Лорды так и похуже иного угольщика случаются, сама знаешь. Ну, давай, что ли…

Бутыль с джином покорно забулькала, отдавая содержимое.

– Но и ты пойми. Мне этот Струццо проклятый весь бизнес порушил. Сначала-то все прилично было, он меня защищал, я ему платил. Он меня еще по части здоровья пользовал, потому как больной я от невоздержанности жизни, и брал недорого. Клиентов опять же приводил, потому как много с кем на короткой ноге он был. Ладили мы с ним, почитай что друзья, ну или там партнеры. Но как повысили его в этой ихней мафии, закружилась у него голова, стал много тратить. Короче, стало у него в карманах пустовато, а через то и у нас с тобой пошли злоключения. И деться некуда: никто не хотел с мафией этой проклятой связываться, больно длинные у них руки. Я уж было совсем загрустил, да тут кстати кой-чего сошлось, что лучше и не придумаешь.

Снова забормотал-забулькал джин, проваливаясь в вялое горло старика.

– Я тебе, может, говорил, а может, нет. Была у меня тоже девочка, забыл, как звали ее, бедняжку. Я ее на твоем месте держал – рисовал в смысле, ну в смысле развлечения джентльменов тоже, значит, того… жить-то надо. И вот был случай – пошла она, значит, с одним хорошим господином в гостиницу: потереться, значит, животами за небольшую денежку. Да вот только тот веселый господин, как увидел ее, значит, раздетой до готовности, достал нож хирургический и ну на нее с этим ножом. Убежать-то она убежала, да вот только порезал он ее сильно. Как она обратно до меня добралась – ума не приложу.

Крови-то из нее текло, что из свинюшки. Потом убираться да отмывать пришлось ужас просто. Зато с того дела я кровь рисовать настоящим образом научился. Так что все-таки своя польза, как ни крути, со всего бывает, только вот не каждый ее увидеть могет. Потому-то башковитые в тепле сидят, как сейчас вот мы с тобой, а другие на холоде жмутся… Ну, еще немножко промочу глотку, так-то оно веселее…

Джина осталось на донышке.

– Эх, крепкая штука! Нуты слушай дальше. Та девка – забыл, как же звали-то ее, совсем память ни к черту стала… Так вот, она не только женским местом работала, но и головой немножко себе помогала. Работала, значит, на полицию, стучала на кого надо. Особенно хорошо у нее выходило лица запоминать и потом словами их описывать. А я с тех рассказов картоны рисовал, прямиком господам полицейским на досмотрение. Что делать: жить-то надо… Так вот, она, пока живая была, успела до самой что ни на есть подробности того типа с ножом обсказать. Я со свежих слов за ночь его нарисовал. Правда, пока я рисовал, девка та богу душу отдала. Ну да что делать: в прежнее ремесло она все равно не годилась, так как всю красоту ей тот полоумный попортил, а на что другое ей учиться поздненько было. Так что все к лучшему вышло. Я ее, бедняжку, в саду у нас закопал, чтоб с полицией не объясняться. А полицейским, когда они ко мне подвалили, заявил, что видел ее с одним скользким типом. Тот тип как раз меня защищать набивался – то есть жирок с меня скрести, как Струццо потом. Не знал я, куда от него деваться: опасный был парень, лихой. Вот я и решил – чего добру-то пропадать? Сдам-ка его полиции, пусть покочевряжится. И выгорело: сцапали голубчика да и засадили за решетку за все про все и за это тоже. Очень правильно все склалось. А то ведь как получается? Художника обидеть может каждый…

Старик последним глотком прикончил остатки пойла.

– Ну а тут как-то попался мне на глаза портрет знаменитого сыщика Шерлока Холмса. Очень он мне в душу запал, потому как рожа-то знакомая, вона и портрет у меня имеется. Ну а я на такие дела любопытный: никогда ведь не знаешь, где твое счастье лежит. Начал я наводить справки с двух концов – у самых что ни на есть подонков, а еще среди клиентов моих, среди которых есть и которые из самого хорошего общества. Ну да ты небось помнишь еще, какие у них специальные вкусы… ну да я не о том толкую. Короче, разнюхал я, что этот самый Холмс – странный тип, и поговаривают о нем всякое: кто одно, а кто совсем даже другое. Да вот только ходу этим разговорчикам нет, потому как у Холмса этого крыша сверху почище любого Струццо, на самой то есть макушке. И никто ему ничего не сделает, а если кто в те дела полезет, тот сам огребет по первое число. Вот тут-то мне в голову и вступило…

Кросс взял пустую бутылку, опрокинул ее над разинутым ртом и пошлепал ладонью по донышку. Из горлышка вылетело несколько капель.

– Короче, – продолжал он разговор с портретом, – дальше ты сама помнишь. Решил я этого Холмса на тебя, как на живца, выловить. Ты все спрашивала, чего это я в ту гостиницу тебя вожу, парики всякие на голове ношу и смешными именами называюсь. «Мистер Мерри», хе-хе. Но ты у меня послушная была и вопросов лишних не задавала, за что спасибки отдельное. Хлопотно, конечно. Ну да времени убили почитай всего ничего – неделю от силы. Тебе-то хорошо было – хоть выспалась напоследок, от мужиков отдохнула, с грубостью ихней. Правда, связывать тебя пришлось, да и с кляпом неудобно. Да сама понимаешь, нельзя было по-другому. Ну да ты привычная была, хе-хе. Зато мне-то каково было: от Струццо прятаться да Холмса караулить. Он старухой переодевался, там это все знали, да верили, остолопы, что это у него такая сыщицкая метода. Ну да меня не проведешь: как глянул я на этого Холмса в бабском тряпье, так и понял – психический он, к доктору не ходи. Я, значит, к нему тонкостно, со всем обхожденьицем. Монетку сначала кинул, вроде как милостыню – вроде признал за старуху, а тот и рад. Потом разговорил его. Он все про порок и добродетель расписывал, что твой проповедник. Как есть психанутый. А я ему этак задвигаю: вот, мол, есть девочка, красавица, только-только на улицу вышла, еще не испорченная, вы бы с ней поговорили… Он аж взвился – до того ему засвербило. Ну, провел я его той ночкой прямиком к тебе. Ты-то этого уже не помнишь – я на такой случай тебя снотворным успокоил, чтобы, значит, с тобой у него меньше проблем… Кто ж знал…

Бутылка еще раз взлетела над головой, дно отозвалось гулким звуком, но в рот не упало ни капли.

– Нуты не думай, не зря все было. От Струццо мы таки избавились. Я с ним потом уже встретился – так, говорю, и так, девочку нашу убили, а мне хоть в омут головой, жить не могу, работать не буду. Итальяшка-то раздулся, как индюк – да кто посмел, да это мне оскорбление, вы под моей защитой, из земли выкопаю, живьем съем, у-у-у. У меня, дескать, и в полиции связи есть, и в обществе, да я, да мы. А я ему этак тихонько говорю: найми Шерлока Холмса, он-то любого из-под земли достанет, последние денежки отдам, только бы найти, кто убил. Убедил. Поехал, значит, он к Холмсу… да так и не возвертался. Эти, друзья его большие, видать, поверили, что это Холмса опять угораздило на девку руку поднять. Ну и стали убирать всех свидетелей. И чуется мне, не в тюрьму его упрятали, а подальше, сразу под четыре доски. Там ему и место, ублюдку.

На улице послышался глухой стук копыт: ехал поздний экипаж.

– А ведь он меня заподозрил, этот итальяшка, ей-богу заподозрил. Очень уж он на меня нехорошо посмотрел. Я ведь ему возьми да скажи: «Наша Анна вас, доктор, заждалась». Ну в смысле поторопился бы, что ли, со своими розысками. А он это как-то по-своему понял и косо на меня так посмотрел. Ну да чего уж теперь-то.

Копыта процокали, и на улице снова стало тихо. Потом послышался далекий крик избиваемого ребенка: видимо, припозднившийся отец семейства вздумал на ночь глядя поучить жизни нерадивого отпрыска.

– Ох, сколько же мне перепугу пришлось с этого перетерпеть! Кто ж знал, что у этого Холмса в голове клепка не в ту сторону повернется? Я думал, он на тебя кинется, сразу все и сделает. А он уже и занес этот свой ланцет, да вдруг в лице переменился, железку свою выронил и хлоп в обморок. Потом встает и уходит, спокойно так, вроде как ничего и не бывало. Не помнит, значит, себя. И до того мне обидно стало, просто ужас! Пришлось все самому… Прости уж, не серчай. Ты теперь, наверное, там в раю, за такую смерть чистый рай полагается… Так ты ангелам замолви словечко за старика Кросса. Хоть я как есть распоследний грешник и с тобой под конец нехорошо обошелся, а все-таки тебя не обижал, кормил-поил. Как отец тебе был, почитай. А напоследок смотри, какой тебе портрет сварганил – как приличной мисс, безо всяких этих пакостей. Сам дивлюсь, как справно вышло.

Штора чуть колыхнулась. Тонкий луч фонаря проник сквозь отверстие в шторе, коснулся картины, на миг осветил улыбающееся лицо девушки.

Старик умиленно осклабился в ответ.

– Спасибки, – сказал он непонятно кому. – Я на тебя холста не пожалел. Тут ведь как раз портрет был, тот самый, холмсовский. Ну да теперь он мне без надобности, а холст хороший. Все складно получилось… складно… складно…

Бутылка с глухим стуком упала на пол. Эммануил Кросс этого даже не заметил: джин, долго клубившийся в крови, выстрелил наконец в голову.

Он все-таки нашел в себе силы сползти с табуретки и спуститься вниз. Не раздеваясь, присел на разобранную постель и, кряхтя, начал стаскивать с себя башмаки. Сквозь пьяную дрему пробивались мысли, что картину будет сложно продать, что ему теперь нужна новая натурщица и новые выходы на клиентов и стоит ли обращаться к Одноглазому Билли за покровительством.

Потом его окончательно сморил сон – хороший, крепкий сон, какой милосердный Господь приберегает для умаявшихся за день тружеников.

Ему ничего не снилось.

Баркарола

Надежде, моей супруге

Фауст. Что там белеет? говори.

Мефистофель. Корабль испанский трехмачтовый,

Пристать в Голландию готовый:

На нем мерзавцев сотни три,

Две обезьяны, бочки злата,

Да груз богатый шоколата,

Да модная болезнь: она
<< 1 ... 5 6 7 8 9 10 11 12 13 ... 16 >>
На страницу:
9 из 16