Хочешь – жни, а хочешь – куй, всё равно получишь! Поэзия

Но, понять, который пил, у людей не хватит сил.
Два лица, как два яйца, различите молодца!
Инь вгрызается в работу, Яню, ясно, спать в охоту,
В день получки первым Янь, получает деньги срань.
Инь в окошко, а ему гольный шиш кладут в суму!
Мол, сперва бы потрудился, а потом сюда явился.
Ты сплошное ««не могу,» так за что платить деньгу?
Инь пошёл к монахам в горы, разрешить хотелось споры,
Пусть дадут ему совет, мудрость копят столько лет,
Что им стоит разобраться, как ему с бедой бодаться!
Старый седенький монах, на скале сидит в штанах,
Мошки грудь его едят, мухи крыльями трындят.
Он на это всё кладёт, на контакты не идёт,
Камень старый тоже сед, им двоим три тыщи лет!
Инь по простоте спроси, где пути себя спасти?
Сколько ж мучаться ему, вместо Яня одному?
Дед возьми, да рот открой, тихо говорит порой,
Но, услышать можно речь, словеса слетают с плеч.
Ты и Янь – единый знак, символ жизни ты, дурак.
Женское пронзит мужское, и не будешь ты в покое.
И мужское стынет в женском чистом символе вселенском!
Янь – она, конечно, баба, у японцев – ваба, саба,
Связка, бабочка – цветок. А у нас имён росток.
Инь и Янь основа света, коль живут, жива планета.
А теперь, вали домой, Янь уж ждёт тебя с сумой.
Подари ты ей подарки, монастырских свеч огарки,
Да напутствие мое, и в кровать тащи её.
Инь, в натуре, обалдел, получил, чего хотел,
Сколько раз и он и Янь Люсек трахали и Тань!
Как тут деда речь понять, как елдою их разнять?
Плюнул Инь на это дело, стал он действовать умело,
Взял, уехал в СССР, трудовой явил пример,
Был стахановцем в забое, зашибал деньгу рекою,
А про Яня позабыл, больно случай был не мил!
Плюнул и на вабо-сабо, сам решил он всё не слабо.

Конь

На балконе шапито старый конь стоял в пальто,
Не сморкался, не чесался, только скромно улыбался.
Славный символ цирковой, с непокрытой головой.
Вот подходит к микрофону, издаёт подобье стону,

Взгляд на землю переводит и такую речь заводит:
«Позовите, господа, шпрехшталмейстера сюда.
Пусть при вас расскажет он, как попал я на балкон?
Вешу много я кило, совершиться может зло.

Шапито ведь это тряпка, провалюсь, и я культяпка,
Нету ножек, нету ручек от таких вот мерзких штучек!
Так мне хочется пожить, цирку родному служить,
Под мотив «Парад, алле» в блёсках прыгать и седле.

Только чувствую, враги возвещают – не моги!»
Открывает конь глаза, вот она, пришла гроза.
Он на бойне, всё, пропал, мясника суров оскал!
Не исполнить ему номер. Конь со страху взял, да помер!

И очнулся вдруг в раю, где исполнил песнь свою!
«По арене, по арене, старый конь пока на сцене,
Где работа, там и рай, и судьбу не выбирай!
А помру – на колбасу, как я это всё снесу?»

И опять очнулся враз, всё прекрасно, без прикрас.
Просто снился жуткий сон, а стоит в конюшне он!

Клоуны

Рыжий рыжего спросил, ты зачем траву косил?
Словно Ясик черемшину, поглядая на дивчину.
Слышит рыжего ответ, мол, прожил я много лет,
Девки с Ясиком пустяк, будет чем набить косяк!

В долгий зимний вечерок косячок нам нужен впрок.
Вот когда повеселюсь, смехом с каждым поделюсь.
Я же клоун, как и ты, не растить же зла цветы?
То-есть, мне не сеять мак, знаю, герыч – не пустяк!

Рыжий вовсе тут стал красный, как баллон огнеопасный.
Не сменяю, говорит, мой первач и аппетит,
На твоё дурное зелье, лучше уж терпеть похмелье.
Зря бровища ты не хмурь, путь в могилу эта дурь!

И пошла у них потеха, лупят, возятся для смеха.
Оба рыжих – два луча, бьются, души горяча.
Аплодируют вокруг, рыжий массе первый друг!
Ну, а я прикинул к носу, свёл к единому вопросу,

А тебе не всё равно, через что пойдёшь на дно?
Через плана ли дурман, пейсаховки ли обман,
Героин ли тебя съел? Всё! Трындец! Ты не у дел!
Хоть ты клоун, хоть ты кто, жизнь – она не шапито,

Очень трудно отыграть. Лучше и не выбирать!

Старая сказка

На краю лесной опушки, в той, на курногах избушке,
Жил да был старик Кощей, не было его тощей.
Вроде ест невпроворот, всем подряд ласкает рот,