Субъективный реализм

Я налёг на вёсла, как бы банально это ни звучало. Впрочем, банально это звучит только для тех, кто не налегает.

Противоположного берега не было видно, да и неясно было, есть ли он, а если есть, то что там, на том берегу?…

Река была не такой, как другие реки: обычные текут вдоль берегов, а эта текла против… Стоило лодке отчалить от берега, четверги побежали по ней солнечными бликами.

– Её главное отличие от любой реки как реки, – заметила бабушка, – в том, что у обычной обязательно есть два берега.

А у этой? – спросил я, не переставая грести, чаще – по течению, иногда – против.

Бабушка вздохнула – нет, просто вдохнула речной воздух:

– Есть ли разница между знанием и незнанием? То ли знаю, то ли нет… Я передала это знание-незнание твоей маме, а она, судя по всему, передала его тебе.

Четверги веселились, словно радовались, что могут беззаботно и безвозвратно прыгать солнечными бликами по речной воде, перепрыгивать друг через друга и через нас с бабушкой. Присмотревшись, я увидел, что этих солнечных бликов было так же много в пасмурную погоду, как и в солнечную. – Солнечность не зависит от погоды! – сказала бы мама. – Солнечность вообще ни от чего не зависит, она у тебя или есть, или её у тебя нет.

– Между солнечной и пасмурной погодой, – сказала бабушка, пробуя воду кончиками пальцев, – так же мало отличий, как между знанием и незнанием. Похоже то, что различно. Безразличное не похоже ни на что, кроме самого себя.

Я плыл к противоположному берегу, не зная, есть ли там, на той стороне, другой берег. Ну пусть не берег, а хотя бы что-нибудь, названия чему я не знал.

3

Или знал?

Уключины скрипели ритмично, словно бабушкины затёкшие суставы, и вовсе не музыкально.

– Однако, – сказала бабушка, – понять музыкальную фразу так же сложно, как, скажем, фразу словесную. Если только есть что понимать.

4

Я снова задумался. Потому что незабываемое название словно вырвалось из детской птички-свистульки, наполненной холодной речной водой, и этой птичкой улетело к неизвестно существующему ли берегу.

– Помнишь, когда это было? – грустно улыбнулась бабушка.

Теперь помнил, ведь это было достаточно давно для того, чтобы не забыться и остаться на весь путь до противоположного берега, куда, ворча или просто поскрипывая, плыла моя лодка. А обжигающе холодные искры-капли, которых было не меньше семи футов, вырывались из-под киля моей лодки, создавая не более чем иллюзию хмурой погоды.

И мелькали, мелькали, мелькали блики-четверги. Что с ними поделаешь? Как запретишь?

5

– Значит, помнишь? – бабушка улыбнулась веселее.

Речка-свистулька дружелюбно свиркнула, и наш корабль поплыл вдоль её берегов, между двумя светилами, совершенно дневными – или совершенно ночными, это ведь одно и то же, правда? Бабушка кивнула.

Ах да, я помог ей подняться по трапу, хотя она взбежала на борт нашего корабля едва ли не быстрее меня.

Хотелось сочинять стихи. Я взял с собой казавшуюся особенной тетрадь, и ручка вроде тоже была не из последних, – но, увы, стихи не получались. Возможно, тетрадь оказалась всё же не лучшей. Возможно, ручка.

Или было ещё рано. Солнце даже не успело спрятаться от пассажиров нашего корабля, и тот плыл между двух дорожек, лунной и солнечной, и между «ещё» и «уже» не было ничего, кроме нашего корабля.

Да, было рано, вот в чём причина.

День обещал быть ясным, если верить старинной примете.

– Как рано! – сказал я невероятно красивой девушке.

Она не успела ответить, как оказалась заурядно непривлекательной, и её ответ перестал иметь значение. Или она ничего не ответила?…

– Всё будет не совсем так, – заметила бабушка, почему-то в совсем не прошедшем времени.

Ещё бы, с её-то чувством противоречия! Но оказалась права, то ли вопреки этому чувству, то ли благодаря ему. Разве что будущее время стало прошедшим: ведь моя повесть – в прошедшем времени, в том числе о будущем.

6

Сначала мы с бабушкой вышли из поезда, в самом центре города, который я в одном из своих рассказов назвал Безымянным.

– Тебе пришлось возвращаться в него множество раз, – неслышно произнесла бабушка, – и однажды уехать, не попрощавшись. Только тогда ты понял для себя всю его безымянность. Твоим читателям придётся сделать то же самое, иначе они не поймут…

– … Хотя, – она снова опустила пальцы в речную воду, они забавно преломились там и окрасились в красноватый цвет Овечьего озера из другого моего рассказа. – Хотя это вряд ли можно назвать пониманием. Понимание – это низшая степень восприятия.

Я не возразил, несмотря на то, что моё чувство противоречия – вполне наследственное:

– Бывает вроде бы понял, а на поверку понятое оказывается ещё более непонятным, чем прежде.

– Не торопись, – посоветовала бабушка. – Лодка всё равно отвязана. Пусть себе плывёт сама собой, но, конечно, с твоей помощью.

Потом добавила, глядя на проплывающих в прозрачной, как воздух, воде селёдок, что ли:

– До чего же худые, как позапрошлогодний отрывной календарь…

И было непонятно, критикует она их или жалеет. Всё-таки жалеет, наверно.

Я помог бабушке сойти с вагонной подножки, хотя она спрыгнула легче меня, и мы пошли к нашей гостинице по красивому и прямому, словно прямой, но безапелляционный ответ, проспекту.

– Снова торопишься, – покачала бабушка головой. – Не ты ли понял, что нет ничего непрямее прямых ответов? В этом единственно правильном смысле, наш проспект – очень даже не прям.

Оказывается, дух противоречия бывает весьма конструктивным, – подумал я, налегая на вёсла, как в поезде, накануне отошедшем от старого перрона, налегал на традиционную поездную еду.

7

На проспекте, по которому бабушка вела меня к нашей гостинице, не было двух одинаковых зданий. В этом была их схожесть, и вот почему серый цвет делал их разноцветными.

Зданиям не пришлось быть чёрно-белыми, им не нужно было натягиваться струнами, им не было необходимости надувать щёки. Музыка получалась у зданий сама собой, звучала сама по себе не получившимися у меня стихами, и становилось очевидным, что музыка может играючись обойтись без клавиш, струн и надутых, пусть и без ложной величественности, щёк. А вот они без неё – никак, всё та же сплошная ложная величественность.

– Забавное словосочетание, – по обыкновению возразила бабушка, на этот раз не улыбаясь. – Ты уверен, что эти два слова имеют что-нибудь общее, чтобы быть вместе?

Я пожал плечами:

– Научный закон – противоположности притягиваются.