Трудно быть Ангелом. Роман-трилогия

Минут через двадцать нежных объятий на диване они встали (жажда воды и кофе), а потом у камина лежали с чашками кофе вдвоём. Тепло и свет от огня, потрескивание мокрых поленьев настраивали на лирический лад. У Мэри была милая привычка – класть свои красивые голые ноги повыше на его колени или на стол.

– Мой Поэт, пожалуйста, помни всегда – это я, я самая красивая, согрею тебя! Своими длинными ногами, и мягкими лапками, и поцелуями, глазками, ласками. Любимый, ты веришь мне?

– Верю. Спасибо, мой ангел прекрасный. Все вокруг любят тебя.

– Все любят, пока по работе меня не купили.

– Что ты говоришь?!

– Да, милый, я знаю – красоту покупают, а потом ещё радость испытывают её унижать.

– Унижать? Какой от этого кайф? Счастье это никогда не приносит.

– Радость обладания и унижения заменяет им счастье, и другого счастья они не ведают, уж я-то знаю, ха-ха, так живёт половина людей. За меня триста тысяч долларов предлагали вначале! На триста тысяч контракт. Дёшево ценят меня старые богатые мхи и лишайники?

– Как же можно людей покупать?

– Можно, наивный! Когда из гадкого утёнка рождается прекрасная юная девушка, и она недотрога, то все порочные и злые хотят, чтобы девица была только для них, и проституткой. Я наивная и мне восемнадцать! А один ну очень богатый владелец галереи искусства (Карамазоff) слюни распустил на меня и предложил мне триста тысяч! Он, видишь ли, тайно узнал, что я незаконная красавица-дочь богатого папы и что я в долгах. Карамазоff, он же в открытую купить меня предложил – материальную помощь. Ха-ха! В глаза мне мерзкий старый красавец, довольный собою, смотрел и ждал, когда я руки целовать к нему брошусь, спасителю с деньгами. А я смотрю на него, и в голове моей крутится – я никогда тебя не полюблю! Гадкая мерзость! Я пощёчину ему, а он улыбается и ещё больше – контракт на миллион предложил! А потом на два! И я уже колебалась. Не могла понять, за что деньги мне, что происходит. Но увидела алчный и похотливый взгляд и догадалась – мне предлагают стать Травиатой. О да, самой дорогой куртизанкой Европы! И он кивнул. Я спросила: «Но почему я?»

– И что он ответил?

– Сказал, всё очень просто: у мужчин со временем падает функция, и тогда они всё больше возбуждаются только глазами. И если не любят жену, а жаждут большого секса ещё и ещё, то ищут богатые старики себе молоденьких, красивых, сладких девиц. А если есть деньги, огромные деньги, то ищут самых прекрасных и свежих проституток, согласных за плату на всё, и тогда вновь богатые старики на коне. И когда к вечеру миллиардеры устают от дел, вот тогда им подавай отдых – свежих, умных и юных девиц. И Гумберт-Гумперты, и отвратительный Фёдор Павлович Карамазоff с омерзительными делишками позавидуют им! Фу-фу-фу! Мне противно! Представляешь – а некоторые юные девицы счастливо купаются в деньгах стариков. И всем хорошо.

– Так почему ты?

– Сказал, что я самая красивая и лучшая свежая роза из всех, что он видел, и самая нежная в мире, что создал Бог на земле. Явно льстил!

– Но он прав, диавол.

– Да? Возможно. За неимением добродетели красоту покупают деньгами, в мире миллиардеров всё цену имеет. Всё! И куртизанки правят политиками и миллиардерами. Для меня контракт в два миллиона – нечеловеческое, беспредельное искушение диавола бедной красивой девушки. (И прошептала) я с трудом устояла.

– Врезал бы ему кувалдой по голове! Старый хрыч!

– Но такова природа и жизнь старых мужчин…

– Ты всех мужиков не ровняй! Иные и правда влюбляются, мой дед, например!

– То другое. А этот, как ты сказал, диавол, огромные деньги мне предлагал, и облизывал взглядом.

– Слышал я про вип-бизнес эскорта от чертей-сутенёров, он бы точно тебя обманул и денег не дал.

– Но предлагал колоссальные деньги, такие деньги и не снились мне.

– И за год вернул капитал.

– А о любви ни слова! И это спасло меня. Стало мерзко и противно, и я всё поняла, ты прав – он сутенёр элитных красавиц, и я отказала. Пощёчину залепила ему! Другой бы со стыда сгорел, а этот на мой отказ – три миллиона предложил за меня, за красавицу, дочку миллиардера. И не один он такой, красоту покупает, словно проститутку в ресторане элитную. Приятно им унижать, отнимать, увольнять, хамить и наслаждаться за деньги, ибо старики Карамазоffы платят за это. Уговаривал сутенёр сделать из меня самую элитную куртизанку в высших кругах Нью-Йорка, Милана и Лондона, предлагал выбрать – или жить во дворцах и ублажать миллиардеров, президентов и шейхов, или встретиться с неприятностями. Уговаривал подписать контракт за любые деньги. Ах, какие горы, золотые горы он мне обещал! Другая девочка, может, и мечтала об этом, но я представила, что каждый вечер в богатых машинах и во дворцах за деньги меня будут трахать некрасивые, старые дядьки! Благодетели? О нет, бр-р-р, старик Карамазоff, мерзко такое мне предлагать! Увы. Не то воспитание. А-ха-ха – вторая и сразу третья пощёчина отрезвили его! Такая история, милый, была у меня.

– Искушения диавола.

– А-ха-ха! Богатое сказочное предложение! А теперь он всем говорит, что мой верный друг. А-ха-ха, рассказываю тебе, а у самой словно фильм перед глазами прошёл. Но я теперь знаю – я неприступна как бриллиант, и Карамазоff не купит меня! Бандиты, полицейские, миллиардеры, чиновники, сутенёры и гангстеры, и прочие страшные шкафы под два метра обожают меня, дрожат и кланяются – я, красавица, в почёте у них. А если пристают, я нагло отвечаю – любезный, я покажу тебе направление, куда пойти и трахнуть себя. Брысь от меня! И они падали передо мной как домино! Вуаля! Конечно, милый, всё, что матом было, это на миланском наречии – я же у тебя воспитанная девочка. Правда?

Зал с картинами, тихий треск огня в камине, за столом Мэри и Поэт в обнимку, красивый домашний завтрак на английском фарфоре за бокалом вина. Поэт целовал Мэри и гладил её, а Мэри сказала:

– Ты печален, мой Ами? Пожалуй, я зря рассказала, забудем про это.

– После обеда едем в Москву гулять и тогда всё забудем. Я познакомлю тебя с друзьями, у меня их много весёлых.

– Да, будем гулять по Москве, веселиться? Дурачиться?

– Как в первый раз.

И они громко смеялись и слушали птиц за раскрытым окном, и уже были счастливы. Мэри заказала по телефону продукты, мороженое и пиццу – она хотела закатить хороший обед и уже весело делала летний макияж перед зеркалом и маникюр-педикюр. Мэри надела новое бельё, но ещё полчаса смотрела на себя в зеркало и спросила:

– Вот думаю… Мне персиковый поясок для чулочек идёт? А может, лучше красный? Или чёрный? (Обернулась на Поэта). Я знаю, ты считаешь, что я веду себя глупо.

– Я люблю тебя, моя девочка.

– А-а! Значит, ты одобряешь это бельё?

– Нежное? Персиковое? Да! Да, Мэри, женское бельё – совершенное оружие! А-ха-ха! Увидел и убит наповал!

Поэт был в восторге! И нежно смотрел на неё, а Мэри уже забыла всё плохое и улыбалась озорно ему.

– А знаешь, Аморе, я самая счастливая из всех человеков! Да-да! И я обожаю мерить обновки и платья и подбирать к ним туфли, сумочку, шляпку, чулки, украшения. (Мэри, загадочно улыбаясь, достала алмазные серьги.) А эти алмазы на мне хороши?

– Твоя улыбка дороже алмазов.

Глава 10

Художники картины рисуют кровью души

Тут в дом постучали.

– Это, верно, курьер пиццу привёз. Ах, пицца, пицца, пицца! Ням-ням, м-м!

Мэри надела яркий летний халатик и весело побежала дверь открывать. На пороге стоял незнакомый интеллигентный мужчина (лет сорока) с банкой в руках и непонятным квадратным свёртком у ног. Незнакомец, увидев Мэри, остолбенел от восхищения, долго не мог говорить (явно язык проглотил) и только хватал воздух ртом. Мэри смотрела на мужчину в мятом модном галстуке, в пиджаке с испачканном краской рукавом и в неотглаженных брюках. Она удивилась и улыбнулась пришельцу:

– Вам плохо?

– Мне? Прекрасно!

– Позвольте, мистер курьер, вы привезли пиццу? Но я заказывала её к обеду. Вы оплату с кредитки берёте?

Гость ничего не понимал, долго заворожённо смотрел на красавицу Мэри и был восхищён. Постепенно мужчина пришёл в себя, посмотрел ещё раз на знакомую дверь – он не ошибся; поправил мятый галстук и переступил порог, поздоровался, поставил банку и белый квадрат на пол, смело поцеловал девушке руку и уверенно спросил её:

– А где Поэт?

– Поэт? А разве вы не… А-ха-ха-ха!