В кухню донесся шум и голоса на повышенных тонах.
Маслов уловил голос Полины и вышел в зал.
К Полине протягивал руки парень цыганской наружности.
– Лапулечка моя, ты что? Дай я тебя обниму! Забыла меня?
Он попытался схватить Полину за руки.
– Молодой человек! Ведите себя с дамой прилично. – негромко сказал Маслов.
– Это еще кто? Или твои поварята мне указывать будут? Ну, иди ко мне, моя лапочка!
Он обхватил Полину. Та стала отпихивать парня, сопротивляться его объятиям.
– Неужели хамство – единственное ваше достоинство?
Маслов стоял рядом.
– А пошел бы ты, – парень размахнулся.
Но его широкий замах кончился плачевно. Сперва он попытался укрыться от удара в лицо, но согнулся от резкого и точного удара в солнечное сплетение, а затем задом отправился к выходу, зажимая лицо руками. Там он не попал в проем выхода и приложился к стойке, из-за чего вся веранда вздрогнула, а затем выпал на дорожку. Около минуты понадобилось парню, чтобы прийти в себя.
– Я вам советую больше не приближаться к моей даме. Иначе вы так легко не отделаетесь, – Маслов говорил совершенно спокойно, но парень даже не попытался продолжить начатое и, пошатываясь, удалился.
– Валера … Валера, ты … – начала Полина.
– Успокойся. Он больше не придет. Давай работать.
Весь день Полина нервничала и думала – как наладить контакт с Масловым.
– Нам что-нибудь домой нужно купить? – спросил Маслов в конце рабочего дня, когда кафе уже закрывали.
У Полины отлегло от сердца.
– Ты знаешь … У меня были разные …
– Полиночка! Не нужно! У меня тоже были женщины, а теперь я с тобой. И все остальное – неважно …
ХУДОЖНИК Г. СВИРИДОВ
– Привет, Полина. Я говорил с консерваторией … Да не смейся, не со всей! Можно подъехать. Вы решите, когда удобнее, и я съезжу с Олегом. А мы с Гришей завтра едем к профессору …
Учебный год только начинался и молодые – и не очень молодые – художники активно общались друг с другом во всех коридорах.
Свиридов и Гриша шли к профессору, и Гриша нес папку с рисунками. Женщины решили не ехать, чтобы зря не трепать нервы – ни себе, ни мужчинам.
В кабинете, напоминающем хорошо захламленную кладовку, им навстречу поднялся рослый, заросший, и тем не менее вполне импозантный мужчина.
– Генрих Савельевич? Здравствуйте. Свиридов. Я звонил вам.
– Здравствуйте! А это и есть юное дарование? Здравствуй, дарование!
– Меня зовут Гриша. Здравствуйте.
– Не обижайтесь, молодой человек! С чего же мы начнем … Мне Олег Клычков звонил, говорил что-то несуразное. Может быть в класс? У меня сейчас класс натуры. Посидите, порисуете, а потом побеседуем.
– Хорошо.
Профессор провел Гришу через коридор в просторную студию, уставленную мольбертами.
В углу, на возвышении сидела в задумчивой позе обнаженная женщина.
– Тебе уже приходилось рисовать обнаженную натуру?
– Да, приходилось.
– Вот и чудненько. Вот твой мольберт, сиди и рисуй.
Профессор удалился, а Гриша положил у мольберта свою папку и отправился в путе-шествие по аудитории. Он обошел натурщицу со всех сторон, потом посмотрел наброски на мольбертах, и сел на выделенное ему рабочее место.
Минут через двадцать в аудиторию вернулся профессор и первым делом подошел к Грише. И увидел перед ним чистый лист бумаги.
– Ну, и как это понимать? Где результаты вашего творчества?
– Мне нужно еще десять минут.
– Да?! Ну, хорошо. – и профессор пошел по рядам, разглядывая рисунки своих учеников. Но он не успел обойти всех.
– Генрих Савельевич, я готов!
Профессор неспеша вернулся к мольберту Гриши и замер.
Он стоял и молчал так долго, что начали подходить студенты – сперва от ближайших мольбертов, а затем и все сгрудились за спиной профессора.
На листе перед Гришей был не один рисунок, а целая серия. Тут были многие из студентов, натурщица с разных сторон и сам профессор.
– Так… Молодой человек, вы можете вот сейчас, в нашем присутствии нарисовать еще что-нибудь? Что угодно?
– Конечно. Извините, как вас зовут?
– Лена.
– А я – Гриша. Откуда вы родом, Лена?
– Из Рубцовска. Это такой город на Алтае …
– Машиностроение … Тракторный завод … – Гриша уже отвернулся от Лены и закрыл глаза. – И еще у вас там есть мукомольный комбинат!