Осколки камня

Однажды ужин принес надзиратель, и, поставив поднос на стол, холодно сообщил, что суд состоится завтра. Что ж, я поела и легла спать пораньше. Силы еще пригодятся. Однако сны были наполнены тревогой, я несколько раз просыпалась и поначалу обрадовалась рассвету, который нес окончание неизвестности. Но потом страх вернулся, коварно ударив под дых. Я не смогла съесть и кусочка и с трудом сдерживала нервную дрожь перед вошедшим охранником. Мне принесли новую одежду, гребень и зеркало. Сердце стучало, как погремушка. Развернув сверток, я вскрикнула: это был наряд Пастыря. Только из простой серой ткани и без плаща.

– Я не стану это надевать!

– Очень жаль, – спокойно ответил мужчина. – Но тогда вас оденут силой.

У меня еще была надежда увидеть ребят по дороге на суд. Но не удалось: едва я привела себя в порядок, незаметно спрятав кулон за воротник, охранник надел наручники, а потом накинул мне на голову черный тканевый мешок. Держа за руку, вывел из камеры. Мой проводник был очень аккуратен, я старалась услышать – идет ли рядом еще кто-нибудь, но ткань мешка шуршала при малейшем движении.

Пройдя, казалось, через весь Луилир, мы вышли на улицу. Свежий прохладный воздух даже через ткань пьянил не хуже вина. Еще коридор и вот слышно, как урчат моторы автомобилей. Меня опять посадили на заднее сидение, стиснув с двух сторон, и машина поехала. Это выглядит странным, но лишь в дороге я задумалась: каким будет приговор. Безусловно, суровым. Значит, или пожизненное или… Пару недель назад я хотела себя убить, но теперь мысль о смерти заставляла меня дрожать. Было очень стыдно, я понимала, что спутники чувствуют этот трепет, но ничего не могла поделать. Впившись ногтями в ладони, я с трудом взяла себя в руки. Нужно выглядеть достойно. Держаться до конца. Хотя бы ради ребят.

Когда машина остановилась, мне помогли выйти и вновь куда-то повели. Поднявшись по лестнице, мы пересекли – как показалось – длинную комнату. Потом меня усадили на что-то жесткое и освободили руки, но лишь на минуту. Я даже не успела потереть затекшие запястья. Аккуратным движением заставили откинуться на спинку и положить руки на подлокотники. Тут же каждая была надежно зафиксирована у локтя и кисти звякнувшими креплениями.

Пока это происходило, я не обращала внимания на звуки, но когда меня оставили в покое, поняла, то давно уже слышу ровный шум, похожий на морские волны. С головы резко сорвали мешок. На мгновение я задохнулась и ослепла. А открыв глаза, увидела, что сижу в кресле посреди огромной сцены. Рядом, в таком же положении, ребята. Наконец-то я смогла увидеть их. И даже сейчас это было такой радостью, что мы не смогли сдержать улыбок. Но они быстро растаяли.

Вниз со сцены вела длинная лестница, у ее подножия – небольшое расчищенное пространство, по периметру которого стояли солдаты. А уже за этой цепью – толпа. Огромная площадь была запружена народом. Их-то рокот я и слышала.

Где же Пастыри? Гадать пришлось недолго: голос Полоцкого, усиленный динамиками, прогремел над головой. По тому, как звучали слова, я догадалась: над сценой что-то вроде балкона, там и расположился Совет.

– Друзья! Как вы знаете, в этот день мы хотели собраться здесь совсем по другому поводу. Мы должны были праздновать победу, а получили удар в спину! Предатели задумали разрушить мир, который создавался с таким трудом. Они посмели называть себя «Детьми Виира», его истинными представителями. В противовес нам – чужестранцам. Но забыли о том, что Дети Неба защищали этот мир за много поколений до их появления и вернулись, чтобы принести покой и благоденствие. Не требуя за это ни награды, ни почестей, надеясь лишь на вашу любовь и поддержку.

Как много сделали мы с вами за эти годы и вправе были насладиться плодами своего труда! Но есть и те, кому не по вкусу общая радость. Они хотят не строить, а разрушать, чтобы в поднявшемся хаосе захватить власть. И, добиваясь ее, ни перед чем не остановятся. Попытались ли они убить членов Совета? Нет. Прямое выступление злодеям не по вкусу. Они обрекли на смерть сотни неповинных людей. Детей! Эти несчастные мирно спали в своих домах, и уже никогда не проснутся. А мы никогда не забудем их!

Полоцкий сделал паузу. Если до этого в толпе слышался гул одобрения, теперь раздались гневные крики. Я видела, как исказились лица тех, кто стоял в ближних рядах. Если солдаты разомкнут строй, люди растерзают нас. Может, это и планируется? Я содрогнулась. А Бренин продолжал.

– Почему они присвоили такое право: решать – кому жить, а кому погибнуть? Почему осмелились подняться над всеми? Убийцы шли за своими вождями, которые не смогли укрыться от возмездия. Представшие сегодня перед судом воспользовались любовью к Детям Неба и тем, что внешне мы не отличаемся от людей Виира. Конечно! Ведь Пастыри не хозяева ваши, а защитники. Вожди бунтовщиков утверждали, что также происходят от древних Ревеллиров и владеют той же силой. Возомнили себя богами! Они! Ничтожнейшие люди.

Совет простил бы самозванцев, но покарает убийц. Хищник, укрывшийся шкурой ягненка, подбираясь к стаду, заслуживает, чтобы содрали его собственную! Примеривший чужую личину, пусть попробует ей соответствовать!

Толпа зааплодировала, закричала. Конец речи Полоцкого означал конец суда. На последнее слово можно было не рассчитывать. Никто не собирался нас слушать. Мой крик потонул бы в первых рядах людского моря и только подлил бы масла в огонь. Теперь оставалось достойно встретить смерть. Мы с ребятами переглянулись. Все были бледны. Полина старалась сдержать слезы. Повернувшись к Саше, она что-то тихо говорила ему. Им не помешали, но никто из нас больше не сказал ни слова. Что толку? Мы и так понимали, о чем каждый думает. А тешить Совет не собирались.

По каменным плитам застучали шаги. Я ожидала увидеть кого угодно, только не Максима. Не глядя на нас, он подошел к креслу Даши. Охранник, быстро отстегнул крепления. Максим протянул ей руку. Даша была так удивлена, что подчинилась. Бледный, не меньше, чем она, Максим подвел Дашу за руку к краю сцены, потом обнял и взлетел. Он поднялся достаточно высоко и замер. Из-за бегущих по небу облаков прорвался луч света, и костюм Пастыря как будто окутался серебристым сиянием. А потом он разжал руки.

Все странно замедлилось. Тишина звенела в ушах, сердце толкалось неуверенно, словно собираясь остановиться. Даша падала, раскинув руки, волосы взметнулись – так погружаются в воду. Но наваждение закончилось. Чавкающий стук падения – мне не забыть его до конца жизни. Крик! Воющий оглушительный крик. Я была уверена, что летит он из моей груди, но нет: кричал Артем. Правда, это я узнала позже. Моя боль трансформировалась не в звук. Металлические крепления разлетелись, и меня подбросило в воздух инерцией ярости.

Максим уже был на балконе, вместе со всеми. И как же они смотрели на меня!

– Убийцы! Грязные, подлые убийцы!

– Остановите ее! – прорычал Полоцкий.

Стоящий рядом солдат охраны поднял пистолет, но Дима рявкнул на него и взлетел.

– Твари! Трусливые твари! Ведь это вы взорвали дома, чтобы выследить нас!

– Замолчи!

– Нет! Пусть все знают, что Пастыри – убийцы и тираны!

Он сорвал бич, висевший на поясе, и, размахнувшись, хлестнул. Я успела податься назад, но металлический кончик бича свистнул по груди. Обжигающая боль! Удар распорол куртку и кожаные ремешки подвески, обнажив камень. И в тот же миг Дима полетел вниз. Внезапно, как будто сломались крылья. А по балкону Пастырей словно прошла ударная волна – не все смогли удержаться на ногах. Я была достаточно близко, чтобы увидеть, как геласер на груди Полоцкого разлетелся красными брызгами.

– Я снимаю с вас эту ношу, Бренин!

Бывают минуты, когда решение принимаешь очень быстро. Скорее, интуитивно, чем подумав. Не дожидаясь ответа, я как можно быстрее набрала высоту и полетела прочь от города. Что я могла сделать? Пытаться освободить ребят? Но Пастыри, конечно, быстро опомнились, и меня бы схватили. А эффектный взлет и слова вряд ли переубедили разгневанный народ. Оставалось спасаться самой. И это было сложнее, чем казалось. Я вырвалась. Но что делать дальше? Кто мне поможет в чужом мире?

Впрочем, все эти размышления казались лишь фоновым шумом. Грудь разрывалась от боли. Только что я потеряла двух самых близких людей. И одного из них убила, пусть даже и случайно. Слезы мешали видеть, я чувствовала, что слабею, и опустилась ниже. Подо мной плыли поля и леса – удачно выбранное направление. А погода начала портиться. Я летела навстречу тучам и, пожалуй, рада была бы встретить молнию. Смерть погасит боль. Но грозы не случилось. Хлынул дождь. Я быстро промокла и в бессилии опустилась на землю. Прямо на железнодорожные пути. Наклонив голову под струями дождя, машинально шагала по шпалам. Нужно было что-то сделать, хотя бы попытаться найти укрытие, но я продолжала отупело двигаться вперед, словно отмахиваясь от кого-то внутри головы: «Нет, отстань! Я ничего не хочу».

Протяжный гудок. Светлячок поезда показался на горизонте, быстро приближаясь. Я смотрела на растущее пятно света и медленно шла. Еще гудок – громче и пронзительнее. Я остановилась. Уже видны очертания поезда, его крутолобая голова. Отчаянный свист. Я машинально сжала в ладони подвеску и закрыла глаза.

Тишина. Только легкий шум дождя. Открыв глаза, я огляделась. Вокруг, до горизонта, простиралась равнина. Туман мелкого дождя снижал резкость, погружая день в сумерки. Я побрела в густой траве, поднимаясь на небольшой холм, и, оказавшись на вершине, поняла, почему попала сюда. Развороченное поле бывшего лабиринта. Теперь только оставшаяся нетронутой круглая площадка напоминал о былом.

Успела ли я о чем-то попросить геласер, или он действовал самостоятельно? В любом случае, мне было приятно вновь оказаться здесь. Хоть и негде укрыться. Спустившись с холма, я пошла к площадке. Удивительно: как быстро покрыла трава рытвины и следы техники. Была она невысока, но густа и такого ярко-бирюзового цвета, что казалась ненатуральной. Тут и там блестели лужи. Дождь стих, но становилось все темнее. Вряд ли геласер предоставит мне хотя бы сухой шалаш с той же легкость, как перенес сюда. Но выбирать не приходилось. Отправиться куда-то еще таким же манером я не рисковала. Круглая площадка была очередной целью, и, когда я ее достигла, делать больше было нечего. Знакомые плиты. На одной – небольшая выбоина. Дима рассердился на рабочих, увидев ее. В горле сжалось. Я заплакала и легла на плиту. Она вздрогнула, поехала в сторону, и я внезапно провалилась в темноту.

30

Читая в классических романах о горячке, вызванной переживаниями и укладывавшей героев в постель на пару месяцев, я считала это преувеличением. Теперь привелось познать такой недуг на своей шкуре. Конечно, не стоит забывать о банальной простуде, но решающую роль сыграли потрясение и боль.

Если напрячь память, я могу вспомнить обрывки хаотичных видений, в мире которых жила в то время. Они не были связаны с образами погибших, да и вообще с реальностью. Но в каком-то смысле мне было там хорошо. Я понимала, что могу остаться в этом мире навсегда, стоит только захотеть. Возвращение же означало встречу с болью. Лишь ощущение невыполненной задачи не давало выпустить из рук тонкую нить, связывающую с жизнью. И я решила вернуться.

Пробуждение было болезненным. С трудом открыв тяжелые веки, я почувствовала себя разбитой и обессиленной. Поборов желание вновь провалиться в спасительные сновидения, решила осмотреться, насколько позволяло лежачее положение.

Помещение, где я находилась, было слабо освещено. Источник света не виден, как и окна. Потолок и стены обшиты деревянными панелями, покрытыми искусным узором переплетающихся цветущих веток. Сначала я увидела, как ним заскользила тень, а потом надо мной склонилось знакомое лицо молодой женщины.

– Вы очнулись?

Она помогла мне приподняться и поднесла к губам кружку с питьем.

– Кто вы? Я вас… знаю.

– Меня зовут Мидна. Мы встретились здесь, на раскопках.

– Да. Помню – Мидна Этте.

Женщина улыбнулась.

– Значит, вам действительно полегчало. Я боялась очередного приступа бреда.

– Я бредила?

– Да. Первую неделю мы боялись самого худшего.

– Неделю?.. Сколько я уже здесь?

– Скоро месяц.

– Боже мой, – простонала я по-русски, откинувшись на подушку.

– Что? – насторожилась она.

– Это… Нет, ничего. Где мы?